Лора Белоиван - Маленькая хня
Оказалось, падла слушала радиостанцию Висиби: ее DJ как раз принимал очередной звонок от аудитории. «Сергей, а кем вы работаете?» — услышала я голос ведущего. «Водителем автобуса», — ответили на том конце. «О, как это замечательно!», — искренним голосом обрадовался висибишник.
И тогда я наконец поняла, что в городе давным-давно произошла масштабная диверсия. Незаметно для остальных граждан водители автобусов захватили все местное эф-эм радио и устроились там ди-джеями. Мне стало все ясно.
Владивосток — город восходов и радиокорпорации FINE.
В тот раз я включила аварийку, парканулась-таки впереди автобуса и вышла наружу — зачем-то смотреть на водителя, все еще наслаждавшегося звуками радио. «За решеткой централа небо кажется низким, вот бы руку навстречу ему протянуть, чтобы облако белое, такое беспечное, взять тихонько в ладошку и щекою прильнуть», — пело из автобуса.
И тут я увидела.
Честное слово, это зрелище было похлеще, чем признание ди-джея в том, что он тоже водитель. Вы даже не представляете, но этот, слушавший на корточках... танцевал.
Плясала его расплющенная задница, в такт мелодии слегка поигрывали плечи, ритмично колебался затылок. Невыразимое, почти сексуальное желание раздавить гадину испугало меня обещанием запредельного восторга, и мне просто чудом удалось убраться с того места прежде, чем моя нога, обутая во флотский ботинок с очень качественной подошвой, почувствовала бы сладость удара в сердцевину водительской жопы.
Да, не очко обычно губит, а к одиннадцати — туз.
«Ииии вооот шальная имератрицаа...». Я не обратила внимания на вывеску, а за время моего недолгого в общем-то отсутствия, суть магазина изменилась прямо-таки кардинально. Вместо книжных полок в нем высились стеллажи с пластиковыми и даже хлопковыми штанами. Их придирчиво листали самки автобусных водителей.
« — Фанинька, сними трусики, — канючил Ульянов, подрагивая серебряным ножичком.
— Пшол в жопу, — ответила mademoiselle Kaplan и тут же — дыщщь! — получила от возлюбленного по морде.
— Фанинька, сними трусики, — продолжал канючить Вольдемар, как будто ничего не случилось.
— Пшол в жопу...
Дыщщь!!!
— Фанинька, сними трусики...
Дыщщь!
Дыщщь!!
Дыщщь!!!
— Фанинька...
— Вольдемар, приглашай барышню к столу, чай пить будем!
— Сейчас, мамочка, сейчас идем! Фанинька...»
Этого, конечно, не было. Это Радзиньски наверняка уже приврал. Ленин бы сразу пошел пить чай.
Он приехал спустя всего 3 дня после моего возвращения во Владивосток. Когда Эдуард Эдуардович Кербер отправил меня на вокзал встречать клиента, прибывающего к нам нетрадиционным способом из города, где я только что была, я не очень-то и удивилась. Но именно в этот раз шеф Ударился в подробные объяснения:
— Вы помните сказку о царевне-лягушке? — спросил он.
— Да.
— Это очень хорошо, — Кербер помолчал и добавил, — от вас зависит, продлят нашему агентству лицензию или аннулируют к чертям собачьим.
Я бросила на заднее сиденье «Камины» очередной двухтомник Радзиньски и поехала за гостем, узнать которого должна была по воспоминаниям современников и совокупности простых признаков: он ожидался без багажа и вне расписания пассажирских поездов. Ехать было недолго — от агентства до вокзала рукой подать, просто я перестраховалась, не предполагая топать с вновь прибывшим клиентом пешком.
Машину поставила напротив одноименного памятника. Монумент, простирая руку в сторону вокзала, словно намекал мне на рандеву со своим прототипом. Раньше я думала, что памятник Ленина приказывает всем выметаться вон из города. Кстати, каким образом он сел в поезд, Ленин действительно не помнил: сбылось пророчество детского стишка о преодолении, ведь в нем ничего не говорилось ни о способе, ни о дате. А что касается способа и времени, то транспорт, как и даты — прерогатива Захарова Андреича, эксклюзивного дистрибьютора календарей и проездных билетов.
Ехал Ленин, однако, с комфортом, в пустом рефрижераторном вагоне. А монумент хотел меня запутать вконец — не знаю, что именно толкнуло меня под руку, но в последний момент я забрала машину с несанкционированной стоянки и рванула на товарную станцию Первая Речка. Успела только-только. Когда я подъехала. Ленин, один-одинешенек, уже стоял на виадуке и всматривался в вывеску станционного здания. Над местностью и Лениным кружили чайки, не вписавшиеся в разворот над морем.
«Эй», — сказала я, оставив между собой и клиентом четыре ступеньки.
«Фанинька?!» — обернулся он ко мне без всякого выражения на лице.
«Щаз, ага, — ответила я. — Вон внизу машина стоит, поехали».
Пахло от него зоологическим музеем. А совсем не тем, чего я так боялась.
* * *
Владивосток еще можно назвать Городом Пронумерованных Речек. В районе Речки № 2 когда-то размещалась пересыльная тюрьма, из которой ловко слинял на небо поэт Мандельштам. Жители Владивостока ужасно гордятся, что Осип доедал виноградное мясо стихов именно на их территории, и практически каждый сможет показать вам, где находились бараки пересылки. Теперь здесь супермаркет и большой рынок. Водители автобусов покупают тут себе корм и разбрасывают окурки.
«— Фанинька, а какое у тебя было самое большое разочарование в жизни?
— Да не было, Володенька, не было у меня разочарований.
— А у меня было.
— Расскажи, пожалуйста.
— Мне один раз приснилось, что я — это ты. И вот я, Фанинька, уже не я, а ты, и сплю я, и во сне держу в руке мой, Володенькин, член. И такое у меня счастье во сне, такое счастье, ты и представить себе не можешь! И вот просыпаюсь я — не поверишь, Фанинька — от счастья, и еще счастливее мне делается, потому что понимаю, что я проснулся, проснулась то есть, а член-то все еще в руке...
— Ну, а разочарование-то где, Володенька?
— Дура! Ну член-то — мой! Но я же — не ты!!!
— Тьфу ты, Вольдемар, ну ты идиот, прости меня, ну честное слово».
...А вот все-таки несравнимая ни с чем радость ехать в своей машине и слушать, к примеру, «Апокалиптику», и обгонять автобусы, подрезая их или специально притормаживая на остановках, не давая им прижиматься к обочине или выталкивая их на встречную полосу, и видеть мат их водителей, высовывающихся из окон; мат разъяренных водителей, уносимый ветром в сторону Амурского залива — в данной ситуации лучшая, хоть и совершенно беззвучная, музыка. Лучшая — если не считать, конечно, этих четверых лапландских ребят, вступивших в такой порочный альянс с виолончелями, что даже чучело, сидевшее на заднем сиденье моей машины, как-то еще больше скукожилось, а в стекловидных его глазах появилось совершенно новое выражение; впрочем, я его еще слишком мало знала, чтобы судить о выражениях его глаз. Я просто добавила громкости, а когда через минуту глянула в зеркало заднего вида, то едва сумела увильнуть от гигантского, гофрированного посредине Икаруса — откуда он только взялся, совершенно непонятно.
