Олег Рой - Эдельвейсы для Евы
«Ты должна быть такой, чтобы отец тобой гордился!» – эти слова преследовали Викторию всю жизнь. Ради отца она должна была учиться на отлично, соблюдать режим дня и вообще быть во всем «хорошей девочкой». И Вика безропотно подчинялась, несмотря на то что довольно быстро поняла – вся эта муштра нужна была только матери, но никак не отцу. Генерал, как раз наоборот, был снисходителен к ней, баловал дочку и почти не бывал с ней строг. Но Марии Львовне все-таки удалось возвести стену между отцом и дочерью. Виктория обожала отца, но в то же время постоянно чувствовала некоторую дистанцию. Он был для нее чем-то священным – а значит, почитаемым, но недосягаемым. Она боготворила отца, героя Советского Союза, кавалера многих орденов и красавца – мужчину. Идя с ним за руку по улице, она каждый раз бывала вне себя от счастья и гордости. А когда он прижимал ее к себе или целовал, Вика тихо млела, буквально задыхаясь от неги и нежности, и в этом чувстве было что-то стыдное, неприличное, как сказала бы Мария Львовна, если бы дочь имела наивность поделиться с нею своими переживаниями. Отцовский запах, сочетавший в себе ароматы чистого мужского тела, хорошего одеколона и сладковатого табака «Золотое руно», Виктория запомнила навсегда. И никогда не смогла бы влюбиться в некурящего мужчину, от которого не пахло бы табаком.
Был в жизни Вики и другой человек, которого она обожала, – Берта, дочь домработницы Баси. Берта была старше на два года, а, как известно, два года в детстве – это целая эпоха. Берта была для Вики не просто старшей подругой и непререкаемым авторитетом, она была идеалом, к которому всегда хотелось стремиться. Ловкая, отчаянная, изобретательная и бесстрашная, Берта ничего не боялась и всегда знала, как выйти из любой переделки. Трусоватой Вике оставалось только завидовать и восхищаться. Как ни странно, сначала Мария Львовна не препятствовала их дружбе, и все дошкольное детство Берта была практически единственной сверстницей, с которой Вика общалась. Когда подруга стала чуть старше, ее отдали в спортивную школу, она стала реже появляться дома, и Вика очень страдала в разлуке. Но тем привлекательнее были нечастые встречи. Берта была такой красивой, такой бойкой, такой уверенной в себе! Начиная со средних классов, у нее уже появились поклонники. Но при этом она совсем не задавалась, не дразнила Вику и не унижала ее, наоборот, всегда стремилась ее понять и стать на ее сторону. Тайком девочки разговаривали о таких вещах, о которых с Викой никто никогда не говорил. К Берте можно было подойти с любым вопросом, она никогда не дразнилась, не поднимала на смех и всегда отвечала, для чего у человека пупок, почему некоторые фильмы не разрешают смотреть детям до шестнадцати и что значит слово, услышанное на улице. Именно она рассказала младшей подруге об отношениях мужчин и женщин. Без Берты Вика, наверное, до самого замужества бы думала, что влюбленные наедине только целуются, а детей покупают в специальных магазинах.
А потом, Виктория отлично помнила это время, ей было пятнадцать лет, все как-то вдруг резко переменилось. Берта стала нервной, вспыльчивой, избегала откровенных разговоров, легко могла сорваться на крик или на слезы, чего за ней даже в детстве не водилось. Удивленная состоянием подруги, Вика почти не замечала того, что и со взрослыми стало твориться что-то странное – Бася непривычно молчала целые дни и постоянно ходила с заплаканными глазами, мать и отец разговаривали на повышенных тонах и всегда замолкали при появлении Вики. Генерал старался как можно реже бывать дома, Мария Львовна днем и ночью пилила дочь, кричала на нее или читала нотации.
Как-то раз Вика вдруг заметила, что подруга поправилась – расплылась в талии, и у нее даже появился живот, что очень странно смотрелось на ее худенькой спортивной фигурке.
– Берта, как ты потолстела! – ахнула девочка. – Что с тобой? Ты больна?
– Дура, я беременна! – огрызнулась Берта.
– Что ты говоришь? Как же это так? От кого?
– Не твое дело. Отвали! – еще более грубо отвечала та. Вика испугалась и не решилась задавать вопросы, хотя ей и очень хотелось узнать, что же произошло.
У Берты родился сын, Герман. Вика, как большинство девочек ее лет, была очень рада возможности поиграть в живую куклу и с нетерпением ждала, когда же ребеночка принесут из роддома. Берту с мальчиком встречали только Бася и шофер. Генерал заранее – он был в какой-то длительной командировке – распорядился, чтобы за ними послали машину. Вика очень просилась с ними, но Мария Львовна не позволила ей пропустить занятия. Но, разумеется, вернувшись из школы, Вика даже не зашла домой, а сразу же побежала к соседям.
– Знаешь, он такой смешной! – взахлеб рассказывала она потом матери. – Ручки маленькие, пальчики крохотные! Когда плачет, то становится весь красный и так забавно морщится! А еще он лысенький! Только на затылке волосы, ну прямо как у папы.
Лицо Марии Львовны сделалось землисто-серого цвета, потом налилось кровью. Она начала кричать на дочь и вопила так, как до этого никогда в жизни на нее не орала.
– Не смей водиться с детьми прислуги! Чтобы ноги твоей никогда в этом доме не было! Ты, генеральская дочь, опустилась до того, чтобы нянчить бастарда, ублюдка, рожденного малолетней шлюхой! Не вздумай с ней больше и слова перемолвить, слышишь!
Вика испуганно вжалась в стену.
– Хорошо, мама, я больше никогда… – пролепетала она. И с тех пор долгое время не смела не только зайти в соседнюю квартиру или заговорить с Бертой, но даже взглянуть на мальчика. Нянчила Германа в основном Бася, каким-то чудом успевавшая и продолжать свою работу в доме Курнышовых, и ухаживать за младенцем. Берта почти не занималась сыном. Сначала она впала в апатию, круглые сутки была словно во сне, но потом, стараниями все той же Баси, потихоньку стала выкарабкиваться и возвращаться к прошлой жизни. Она опять занялась спортом, снова начала смеяться, встречаться со старыми друзьями и поклонниками, заводила новых. Словом, через год после родов она стала почти прежней, вот только былой близости между ней и Викой уже не было, да и быть не могло. А потом вдруг Берта погибла – внезапно и нелепо. Это было страшным ударом для всех. Вика каждую ночь тайком ревела в подушку, на Басе лица не было, и никто не сомневался, что если бы не маленький Герман, который лишь недавно выучился ходить и еще почти не говорил, домработница не пережила бы этой потери. Даже генерал ходил туча тучей. И только Мария Львовна, внешне полная сочувствия к Басе, ничуть не грустила. Вика то и дело видела на ее лице какое-то странное, словно бы торжествующее, выражение и постоянно слышала, как мать, оставшись одна, каждый раз весело напевает хабанеру из «Кармен»: «Меня не любишь, но люблю я, так берегись любви моей!» Мать словно бы радовалась смерти ее подруги.