Лоренс Даррел - Горькие лимоны
— И что ты мне на это ответишь, англичанин? О чем ты думаешь? Что, так стыдно, что и сказать нечего?
— Я думаю о своем брате, — ровным тоном ответил я.
— О каком еще брате? — переспросил он, слегка смешавшись от этого неожиданного поворота темы.
— О моем брате. Он погиб при Фермопилах, сражаясь плечом к плечу с греками.
Это было, конечно же, чистой воды вранье, потому что, насколько мне было известно, брат мой сидел сейчас по уши в каком-нибудь африканском болоте и отлавливал зверушек для европейских зоопарков. Я скроил постную мину. Шок был полнейший, и в набухшем винными парами воздухе таверны повисло изумленное молчание. Сам Клито был поражен до такой степени, что забыл завернуть кран большой бочки с красным вином, и на пыльном, засиженном мухами полу начало расплываться пятно. У Франгоса был такой вид, словно кто-то вылил ему на голову ушат помоев, и мне стало стыдно за этот удар ниже пояса.
Твой брат, медленно пробормотал он и сглотнул, не совсем отдавая себе отчет в том, на какую дорожку ему теперь лучше свернуть, но в то же время не желая этак вот просто сдавать позиции.
— Киприоты вообще склонны о многом забывать, — с упреком начал я. — Но мы-то помним. Холодное тело моего мертвого брата помнит, и множество других английских мальчиков, чьей кровью залиты поля сражений…
Я угостил их выдержкой из газетной передовицы, синтаксический разбор которой мне однажды пришлось делать на уроке греческого языка, и которую я выучил наизусть как раз для таких случаев. Франгос, обалдело поворачивая тяжелую голову из стороны в сторону, был похож на загнанного в угол быка. Стало ясно, что он, в общем-то, не был даже и пьян по-настоящему — всего лишь выпил чуть больше положенного. Сегодня у него в семье были именины, и он играл ту роль, которой от него ждала вся округа. По лицу у него пробежало выражение этакой застенчивой укоризны. Перевести его на обычный язык можно было примерно так: «Откуда ты только взялся со своим несчастным братом? Это же чертовски нечестно с твоей стороны — именно тогда, когда я только-только разошелся как следует. Вероломный англичанин!» Что ж, я от чистого сердца ему сочувствовал; но и полученного преимущества терять не собирался. Было ясно, что если я и дальше стану препарировать воображаемый труп воображаемого брата, очень скоро из Франгоса и впрямь можно будет вязать узлы.
— Твой брат, — снова пробормотал он, судорожно пытаясь сообразить, какая из возможных ролей лучше всего подходит к случаю. Я пришел ему на помощь, заказав еще выпивки; он забился в дальний угол комнаты и погрузился в медленно тлеющее молчание, время от времени бросая в мою сторону свирепый взгляд. Было видно, что он обдумывает свой следующий ход.
— Англичанин, — сказал он в конце концов, подыскав оптимальный вариант выхода из сложившейся ситуации — подойди, встань со мной рядом и выпей за паликаров [23]всех наций.
Тост был и впрямь достойный, и я, не мешкая, поддержал его стаканчиком бренди. После чего в рекордные сроки все присутствующие, включая самого Клито и обоих полицейских, милейшим образом надрались. Франгос уселся на традиционный киприотский манер, на пяти стульях — один под зад и еще по одному под каждую руку и ногу — и задирал Клито до тех пор, пока тот не исполнил несколько довольно шатких танцевальных па. Я ответил «Сорока паликарами», к вящему одобрению всей честной компании. Полицейские хихикали.
В конце концов нашу дружескую попойку прервало появление чрезвычайно импозантного инспектора полиции, грека, который на изысканном английском с убийственной вежливостью попросил меня завершить вечеринку.
— Мы могли бы, — любезно объяснил он, — установить факт нарушения общественного распорядка.
Звучало заманчиво, но исходя из интересов Франгоса закону следовало все-таки подчиниться, а посему, по-дружески препираясь и переругиваясь, мы вышли на лунный свет, где Франгос, едва не угодив по дороге в витрину магазина, в конце концов добрался до крошечного общественного садика, отвязал от акации неправдоподобно маленькую лошадку и, с трудом удерживая равновесие в седле, скрылся в в ночной тьме, отмечая свой путь пронзительными взвизгами флейты. Из чего я заключил, что живет он где-то поблизости.
Клито, с видом человека, обеспокоенного тем, чтобы мы ненароком не причинили себе вреда, а на самом деле просто желая досмотреть спектакль до самого финала, с ласковым участием взял меня под руку.
— Ты просто обязан выпить со мной еще по одной, по последней, — сказал он. Мудрее было бы отказаться, поскольку час был поздний, но он принялся упрашивать меня составить ему компанию, как мальчик, который боится, что его оставят одного в темноте.
— Ради твоего брата, — сказал он наконец, в полной уверенности, что после этого аргумента крыть мне уже будет нечем, и повел меня, шаг за шагом, обратно в таверну. Несколько кранов так и остались открытыми или полуоткрытыми, и изъеденный жучками-древоточцами пол был в буквальном смысле слова залит деревенским столовым вином. Он зажег свечу, ругая дурацкую привычку отключать свет в самый неподходящий момент, из-за чего Кирения в тот вечер погрузилась во тьму. При тусклом свете свечи я еще раз оглядел помещение. Беспорядок здесь царил неописуемый; в каждом углу, возле каждой стены были нагромождены кучи пустых ящиков, бутылок и бочек. По сути дела, никакая это была не таверна, а просто оптовый винный магазин, с несколькими стульями д ля тех клиентов, которым очень уж хотелось поговорить, или которые были слишком пьяны, чтобы сразу уйти: само собой разумелось, что прежде чем купить литр вина, покупатель имеет полное право снять пробу с каждой из выстроившихся вдоль дальней стены погребка больших винных бочек. Таким образом незаметно оптовые покупатели превращались в завсегдатаев таверны, поскольку принимать поспешные решения противно человеческой природе, и иногда необходимо приложиться к бочке не по одному и не по два раза, прежде чем окончательно удостовериться в том, что принято единственно верное решение. Для такого рода нерешительных клиентов и появились в погребке столы и стулья. Клито завернул все краны, которые находились в пределах непосредственной видимости, мастерски точно пнул пару других, до которых едва мог дотянуться, достал бутылку коньяка и два стакана и, облегченно вздохнув, уселся на стул.
— Слава богу, Франгос наконец уехал, — сказал он. — Теперь мы спокойно сможем выпить за твоего брата. Дай ему бог здоровья!
Судя по всему, он не обратил внимания на некоторую двусмысленность этого тоста. Подумав, что так оно и лучше, я с серьезной миной повторил за ним тост и поднял стакан.
