Вадим Крабов - Колдун. Из России с любовью.
— Спасибо, всего доброго.
— До свиданья, молодой человек. Зинаида, задержись на минутку, а вы в коридоре посидите.
Ждать пришлось минут двадцать. Я подсмотрел свободным сознанием: врач ей что-то втолковывала. Зина сначала оправдывалась, а под конец вспылила. Вероника махнула на неё рукой. В буквальном смысле.
У магической практики "свободного сознания" есть два серьезных недостатка. Во-первых, "бесхозное" тело, которое внешне напоминает спящего в неудобной позе человека, остается практически беззащитным. Убивай — не хочу. Во-вторых, для шпионских нужд оно далеко не идеально. Вместо разборчивой речи слышится какой-то сумбур, когда как остальные звуки, не несущие смысловой нагрузки, различаются прекрасно. Вместо карт с топографией и координатами видится откровенная галиматья, не говоря уже о надписях. Каракули обезьяны несут больше смысла! Вроде, кажется, буква. Знакомая, как "любимый" заусенец на ногте. И такая же противная: мешает, болит, а избавиться не можешь. И ножницами, и щипчиками, и зубами хватаешь в конце концов, то есть пытаешься вспомнить значение столь красиво начертанных линий, тебе, несомненно, известных, а никак! Поначалу бесит. Потом привыкаешь.
Моя личная теория по этому поводу такова: "свободное сознание" не воспринимает так называемую "вторую сигнальную систему" — один из важнейших признаков нашего отличия от животных. То есть речь, её производные и прочие абстракции. В ответ на это мое утверждение, мой друг и учитель Агнар, маг — теоретик, скептически пожал плечами, но не оспорил. Своего мнения, которое он считал бы лучше моего объяснения, у него попросту не было.
Зинаида выскочила из кабинета раскрасневшаяся и, не глядя на меня, буркнула:
— Поехали.
В машине нервно закурила.
— Егор, если у тебя тайны, то не рассказывай, я пойму, но не обманывай меня! Я больше всего это ненавижу! Все что угодно могу простить, только не ложь. Признайся только мне, я никому не скажу. Ты… выдумал амнезию? — сказала, умоляя, глядя прямо в глаза, с затаенной болью во взоре.
Боль где-то там, в глубине, тщательно скрываемая, становящаяся от того особо острой. Пристально прищуренные веки, за которыми ярко-карие радужки лишь только угадывались, усилили сходство девушки с типичной японкой. Или кореянкой. Ой, повторяюсь.
Я не отвел взгляд.
— Я не вру, — произнес раздельно, как можно более честно. — Мою жизнь словно перевернуло. Да не словно, а точно! Будто я умирал и родился заново.
Ответил завуалированной ложью, и от этого меня чуть не вывернуло наизнанку. На душе кошки скребли. Гигантскими стальными когтями. Обманывать доверяющего тебе очень мерзко. Словно в дерьмо залезаешь. Окунаешься с головой и плаваешь всласть. Но не в дурку же идти с рассказами о другом мире и магии? До больницы, конечно, скорей всего не дошло бы, но уважение в глазах Зины потерял бы точно. И ей было бы больно. Думаю, больнее, чем от обмана. Пусть несколько дней — недель до моего отбытия побудет счастливой…
Зина облегченно выдохнула и уперлась лбом в баранку. Улыбнулась. Длинный пепел с сигареты упал на пол. Она этого не заметила.
— Я так и знала, я была права! А она мне: мышление связанное, эмоции адекватные, мимика — моторика, жесты — шместы, жмурится — хмурится, глаза гуляют или стынут; он, дорогая моя, совершенно здоров. Симулирует, будь с ним осторожна, Зиночка, — пародировала, кстати, довольно похоже. — Что, говорю, так совсем-совсем не бывает при амнезиях? Она сразу замялась. Бывает, говорит, но очень редко. Когда-то, где-то она читала, что были единичные случаи полного здоровья при амнезии. Но в её практике у всех обязательно сопутствующие симптомы были. Короче, она тетка прагматичная и в сказки, в отличие от меня не верит. Но я была права! — Зина победно стукнула рукой по многострадальной баранке, — прокатимся с ветерком! Ты как?
— Я за! — весело согласился я с натянутой улыбкой. В этот момент я себя ненавидел.
Можно было признаться, можно! Толстая тетенька-врач в легкую меня вычислила, как учительница нашкодившего детсадовца! Но главное, она сказала Зине, что я здоров! Убедительно доказала. Зина бы после этого мне поверила. Теперь поздно… или? Нет. Как идет, так идет. Я на Земле ненадолго.
Мы мчались по полупустой загородной трассе, лихо обгоняя все попутные машины. Зина весело шебетала, смеялась, а я так и застыл с маской вместо лица.
— Заедем на "вертолетку"? — дошла до меня её последняя фраза.
— На что?
— Придорожное кафе популярное у наших бандюганов, там неплохо кормят. Отметим твое психическое здоровье. Ты как? Не боись, днем там никого не бывает.
— Давай отметим, я не против. Запишешь на мой счет. — Мне было безразлично. Я занимался самоедством.
Оказывается, от старой доброй интеллигентской рефлексии я избавился не до конца. Надо же. В Эгноре думал, что все мое нежное воспитание сдулось окончательно и бесповоротно, а смотри-ка! Ступил на родную землю и все возвращается на круги своя. Даже не знаю, как к этому отнестись.
Она весело рассмеялась:
— Вот и дождалась кавалера! Запишу.
В здание заходить не стали, пристроились на открытом "летнике" под тентом.
Стояла совсем не августовская жара. Кроме нашего, были заняты два столика из шести, по виду — дальнобойщиками. Зина заказала шашлыки, кафешка ими славилась, и разных салатиков с закусками. Себе взяла минералку, мне безалкогольного пива: "Тебе еще в милицию за справкой. Без бумажки ты кто? Правильно. Вечером выпьем".
— Откуда ты так здорово в психологии разбираешься? — спросил я между делом, жуя действительно неплохой шашлык.
— Не льсти мне, ни бельмеса я в ней не смыслю.
— Откуда тогда "мышление", "эмоции" и чего еще там.
— Запомнила, что Вероника Игоревна говорила. У меня память на слова хорошая, а смысла я до сих пор не понимаю. И пародировать умею, заметил?
— Ага, здорово. А у меня память фотографическая: что увижу — с первого раза запоминаю. — Похвастался я в ответ, практически не думая.
— Вот это да! Так мы два уникума! Давай за это выпьем! — мы шутливо чокнулись высокими стеклянными стаканами.
Она искренне, я вымучено. Все с той же натянутой улыбкой, которая ко мне приклеилась.
Из здания кафе в летник вышли четверо крепких коротко стриженных молодых людей одетых, не смотря на жару, в расстегнутые короткие кожаные куртки. Они заняли соседний столик. На двоих были массивные золотые цепи "привет из девяностых".
— Верка, неси быстрее, щас с голоду помрем! — крикнул самый маленький из них и повернулся к остальным, — ну че, пацаны, отметим это дело! — выпалил с жаром, в предвкушении потирая руки.
