Василий Аксенов - Логово Льва. Забытые рассказы
– Ясное дело.
– У тебя курить есть? Нет? Тогда я забегу в палатку, заодно шамовки какой-нибудь куплю. Ты иди, я догоню.
В задумчивости Глеб уже почти дошел до киоска «Пиво-воды», когда раздался сигнал автомашины, адресованный как будто прямо ему. Он поднял голову – на него катила сверкающая двухцветная «Волга». За ветровым стеклом отчетливо был виден развалившийся, улыбающийся ему Герка. Он остановил машину в двух шагах от Глеба и вылез. В снежно-белой рубашке с короткими рукавами, в новеньких брюках, цветущий, мордастый, он встал рядом с ним.
– Не просохла еще? – спросил он и мотнул головой на новую дорогу.
Глеб не успел еще осмыслить его появления, как вдруг заметил, что у него округлились глаза и взгляд с ужасом устремился куда-то в сторону. Глеб невольно обернулся и увидел несущегося к ним громадными прыжками Сергея.
– Держи! – завопил Сергей.
Герка уже сидел в машине и бешено крутил руль.
Сергей поравнялся с Глебом и рявкнул:
– Что стоишь, держи его!
Глеб, не раздумывая, бросился к машине. «Волга» описала полукруг и быстро стала уходить. Они бежали и кричали еще долго после того, как была потеряна всякая надежда.
И только когда машина, несущая на спине солнечную лужу, скрылась далеко за углом, они остановились.
– Ушел, – шептал, задыхаясь, Сергей. – Опять смотался.
– Ты что, встречался с ним раньше? – спросил Глеб.
– Приходилось, и при любопытных обстоятельствах.
Они сели прямо на обочине тротуара.
– Понимаешь, когда я был в Иркутске, – заговорил Сергей, – мне пришлось поработать в бригад-миле, в порядке комсомольского поручения. Шпану держали в страхе божьем. Как-то лейтенант дал нам особое задание. Дело в том, что в поселке одном таежном ограбили магазинчик, унесли самый дефицитный для тех мест товар – партию кожаных перчаток на меху, всего, кажется, тысячу пар. Органы правильно рассудили, что сбывать будут в Иркутске. Город большой, можно незаметно реализовать. И действительно, стали появляться на людях эти перчатки. Кто где покупал: на улице, в подворотне, на барахолке. По сто пятьдесят целковых драли, сволочи. Представляешь, каков бизнес! Ну вот, ходим мы по барахолке, пурга метет, а народу все равно до черта. Вдруг смотрю, парень стоит, такой громоздкий, в кожане и ушанке, и из-за пазухи тетке какой-то перчатки эти показывает. Я его за рукав. «Пройдемте», – говорю, а он меня сразу прямым в зубы – и бежать. Вот видишь? – Сергей приподнял губу, показал зуб из нержавейки.
– Кольцом, наверное, – заметил Глеб.
– Да, что-то твердое было. Ну, бросились мы в толпу, я, еще двое наших и опер, а толпа бурлит как кипяток: видно, кореши его свару затеяли. Наконец выбрались, смотрим: он бежит к грузовику. Опер на мотоцикл, туда-сюда, мотор не заводится, а бандюга вскочил в грузовик и газа дал. Потом кое-кого взяли из этой компании, но Пана – они его «Паном» звали – след простыл. И вот теперь, – Сергей скрипнул зубами, – в «Волге» ездит, пакость, такую технику поганит. Идиот я, номера не посмотрел. Слушай, Глеб, а ты не заметил?
– А что мне замечать, – медленно проговорил Глеб, – я его прекрасно знаю. Да нет, знаю этого… Пана. Он мой «старый друг». И адрес знаю, и телефон, и номер ботинок, и мыслишки. Хочешь, в гости пойдем?
– А что толку, – простонал Сергей, – он теперь уже нырнул, ясно. Ушел, змеюка.
– Далеко не уйдет: земля горит под ногами. Не ездить ему по нашим дорогам.
– Это верно, но я сам его хотел, своими руками доставить. Ладно, пошли.
Они встали.
– Пива-то выпьем?
– Конечно.
И перекинув куртки через плечо, Сергей и Глеб пошли выпить по кружке холодного пива, настоящего вкуса которого вы не узнаете, не поработав как следует часиков шесть под июльским солнцем.
1959
Самсон и Самсониха
Марк вышел на крыльцо, посмотрел на реку и закурил. Сидевшие на нижней ступеньке больные обернулись. Степанов (обострение хронического полиартрита), как всегда, ехидно сощурил свои медвежьи глазки.
– Что же это вы, доктор, лекции читаете о вреде никотина, а сами…
– Да-да, – сказал Марк и спустился с крыльца. Надо проверить, действительно ли Степанов пьет салицилку. Хитрющая личность.
– Домой, Марк Николаевич? – участливо спросил Петя Марютин (болезнь Боткина под вопросом).
– Да-да, – сказал Марк, – вот, как видите.
– Ну, счастливо.
– До свидания, товарищи. Соблюдайте режим. Больные приподняли соломенные шляпы, а Марк лениво поплелся по дощатым мосткам к берегу.
«Ну вот, – думал он, – прошел еще один день. Раньше в Ленинграде с окончанием работы день только начинался. Нужно было все время смотреть на часы и куда-то спешить. Придумывал себе массу дел, а оказалось, что все это ерунда. Можно вполне обойтись работой, чтением и сном. И это не так уж нестерпимо. Человек ко всему привыкает».
Солнце жгло плечи. Впереди на мостках лежали две заскорузлые овечки. Бока их тяжело вздымались.
«Дорогу человеку!» – мысленно воскликнул Марк и с облегчением расхохотался. К счастью, он часто представлялся себе в комическом свете.
«Куда же бросить свои кости? Куда же бросить свои… Поеду на ту сторону. Говорят, там красиво. Что ж, завалюсь где-нибудь на лугу и буду читать Багрицкого».
На пароме скрипела гармошка. Коренастый морячок фотографировал девчат.
– Шпокойно! Шнимаю! Шпортил! – кричал он.
Девчата хохотали. Увидев Марка, они перешли на тихое хихиканье и перешептывание.
«Как всегда, обсуждаются мои брюки», – решил Марк и подошел к знакомому шоферу Игнатию Ильичеву (хронический гастрит). Потолковали о желудке, о событиях в Ливане. Паром тихо покачивался. Наплывал висящий в стеклянном мареве «тот берег». Он был высок и лесист и скалист у подножия.
– …А вымя у нее, матушки моей, затвердело, как доска, – жалобно повествовала незнакомая тетушка, – видать, гад клюнул.
– Шпокойно! Шнимаю! Шпортил! – орал морячок.
Пыльная дорога круто шла вверх. По сторонам ее тянулись изгороди. Они кончались там, где начинался лес. Там гулял ветерок. Пятна света и тень на траве были в движении. Марк свернул с дороги и пошел тропинкой по лесистому склону. Теперь его окружала сплошная замшевая хвоя, лишь кое-где прорезанная стремительными стволами сосен. Тропинка вдруг взяла куда-то вверх, запетляла и неожиданно вывела к краю провала, на дне которого стояла черная вода болотца. Над провалом висела выступающая из горы глыба гранита, как бы срезанная по вертикали взмахом гигантской лопаты. А на краю глыбы сидела, свесив вниз босые ноги, девушка. Она была выхвачена из лесного сумрака широким, будто специально направленным лучом. Лицо ее было запрокинуто, глаза закрыты, губы застыли в улыбке.
