Захар Прилепин - Ботинки, полные горячей водки
Когда взвизгнул дверной звонок, у меня резко заспешило сердце, даже в затылке отдалось несколько раз, и щеки стали жаркими.
Я так и не вернулся с балкона, и стоял там затаившись, переступая с одной глупой ноги на вторую.
Входная дверь, раскрытая братиком, долго запускала сквозняк, но наконец захлопнулась. Я уже ожидал услышать голоса: вкрадчивый женский и наглый мужской, но ничего не услышал, вместо этого примчал сам братик:
– Ухарь какой-то заходил, – поведал он. – Сейчас девушку из машины приведет. Только ему проверить надо, нет ли в доме еще людей… Боятся групповухи… Надо Рубчика спрятать. И тебя.
Мы обернулись к Рубчику, тот безмятежно спал.
– Рубило! – тронул его братик. Но тщетно. Товарищ лежал недвижный, словно дерево.
– Может, его в одежный шкаф поставить? – предложил я.
– Представляешь, как он выпадет в самый замечательный момент… – ответил братик. – …Прямо на нас… – добавил он, прикинув расстояние от шкафа до постели.
Мы еще раз оглядели комнату: Рубчика спрятать было откровенно некуда.
– О! – осенило братика. – В малой комнате диван можно разложить: Рубчика сунуть в ящик для белья, а диван опять сложить.
– Отличная идея, – сказал я.
Мы подняли Рубчика и понесли. Он оказался восхитительно тяжелым.
В малой комнате, кряхтя, опустили безответное тело на пол. Раскрыли зев дивана, извлекли оттуда простыни и одеяла, заложили внутрь Рубчика. Он был невысок, худощав и вполне органично смотрелся в деревянном ящике: как мумия.
– Пока, Рубчик, – сказал братик, и с грохотом задвинул друга под диван.
Минуту мы стояли в тишине, отчего-то ожидая, что Рубчик проснется, но все было тихо.
Для пущей уверенности братик присел на диван, попрыгал на скрипящих подушках:
– Рубчик, ку-ку? Не, не слышишь меня? Нет? Ну, отдыхай…
– А ты на балкон беги, – обратился он ко мне. – Прикинься там… не знаю… пепельницей.
В дверь уже звонили.
На балконе я спрятался под столиком, накрывшись сверху старой, лежалой занавеской. Сначала происходящее казалось мне глупым, потом смешным, потом я заскучал: братика все не было. Сделав себе щель в складках материи, я попытался одним глазом рассмотреть хоть что-нибудь за стеклом балконной двери, но не увидел ничего. Попытавшись привстать, дабы увеличить обзор, ударился головой о дно столика: многочисленные стеклянные банки и склянки на столе разнообразно зазвенели. В то же мгновение балконная дверь открылась и показался крупный молодой человек неприветливого типа. За его спиной маячил братик, который гостю был как раз по плечо.
Молодой человек смотрел прямо в мой сумасшедший глаз, не моргающий меж складок желтой и пыльной занавески.
– Звенело что-то, – сказал он, удивительным образом не замечая моего черного зрачка.
– Это в голове у тебя, – ответил братик неприветливо. – Давай, вали отсюда, нет тут никого. Покури в машине, развлеки себя как-нибудь, пока никто не видит. Бродишь тут как маленький.
Молодой человек глянул на братика сверху вниз. и ничего не ответил, и правильно сделал.
Снова хлопнула входная дверь, на балконе появился братик с кривой ухмылкой на лице, присел на корточки, заглянул под столик:
– Привет, леший, – поприветствовал он меня шепотом, заглядывая в глаз. – Какие планы?
– Никаких. Я не буду, – твердо ответил я, не снимая с головы занавески.
– Ну ты поморгай тут еще, подумай, – посоветовал он мне и вышел.
Посидев с минуту, я с раздражением снял с головы пыльную ткань, достал из кармана сигареты, нащупал, не видя, банку на столике, снял ее и приспособил в качестве пепельницы, поставив рядом.
Медленно выпустил дым, стараясь не прислушиваться и все-таки слыша что-то невнятное, неясное, размеренное, происходяшее в комнатах.
Потом раздался женский смех: очень хороший, глубокий и радостный.
Путаясь в занавеске, я вылез из-под стола и встал у балконной двери. За шторами в комнате было не разглядеть ни спины, ни пятки. В две затяжки я докурил сигарету и бросил ее в банку, с остервенением плюнув сверху и получив в ответ пеплом в глаза.
В комнате больше никто не смеялся, и вообще ничего не было слышно.
Давно я не чувствовал себя так дурно, даже захотелось прыгнуть с балкона: не то, чтоб разбиться, а просто чтоб не торчать тут.
Посмотрел на прохожих, слоняющихся туда-сюда. Снова торопливо покурил. Потом опять прилип к стеклу оконной двери и подумал, что выражение моего отраженного лица, наверное, было такое, словно я сейчас заскулю и даже завою чуть-чуть.
Но завыл не я.
В квартире раздался истошный вопль, долгий, пронзительный и разнообразный.
Первым побуждением было рвануться в комнату на помощь, даром что спустя мгновение я догадался, кто кричит: это Рубчик, черт его подери, Рубчик!
Братик и его гостья явно, скажем так, разлучились – это было понятно по интонации их всполошенных голосов.
Я увидел, как братик, в красивых семейных трусах и простороной майке, не забыв одеть тапки, пошлепал в комнату к заходящемуся в крике Рубчику; а следом, голенькая, выбежала его спутница. Она встала у дверей, на цыпочках, пытаясь понять, в чем дело, тем более, что Рубчик начал хрипло рыдать и кликать свою маму, громко ударяя коленями и дно дивана.
Девушка была стройна и черноволоса, к тому же у нее оказались крепкие нервы: не дожидаясь, когда братик разберется с источникам крика, она легко упорхнула в ванную комнату, даже своих легких тряпочек не прихватив. Лица ее рассмотреть не удалось.
Раскрыв балконную дверь, я кинулся к братику. Заперевшись в малой комнате, мы раскрыли диван и увидели Рубчика.
На лице его разом, в доли мгновения, сменилось несколько неизмеримо глубоких эмоций: исчез черный, кромешный ужас, пришла легкая надежда и следом выглянуло удивленье, еще не рассеяв, впрочем, страха.
– Вы… Вы откуда?
– Хули ты орешь, Рубило? – спросил братик злым шепотом. – Хули ты орешь?
– Мне приснилось, что я в гробу! – сказал Рубчик таким высоким голосом, каким не говорил никогда; я, по крайней мере не слышал. – В гробу! Я не в гробу?
Он сел в ящике для белья и огляделся:
– Зачем я тут лежу? – спросил он.
– На, Рубчик, покури! – предложил ему братик. и сунул в зубы сигарету, тут же поднеся горячий лепесток зажигалки.
– И выпить! – сказал Рубчик хрипло и капризно.
Братик выглянул в коридор, осмотрелся – в ванной еще шумела вода, сбегал на кухню и вернулся с недопитым стаканом водки и огурцом:
– На-на, и выпей. Только не ори больше.
Рубчик брезгливо вылез из ящика, быстро выпил водки и закусил брызнувшим огурчиком. Мы сложили диван и Рубчик упал на подушки: ноги, видимо, все еще не держали его. Он с удовольствием оглядывал комнату, удивляясь своему возвращению в мир.
