Михаил Веллер - Любит – не любит
И тогда позвонил Толик — спросил с подтекстом:
— Старик, может, посидим, поговорим?
В животе у Игоря тихо и тягуче заныло. Они не виделись два года, никогда не были друзьями, — какой же есть повод для встречи, кроме того случая?
Толик ждал его в «Невском». Коньяк пили французский, сигареты курили американские, а девиц именовали Дженни (жгучая брюнетка!) и Дарья (русая коса). Ох не так прост этот Толик, ох жучок.
Толик возгласил тост, расточая Игорю комплименты. Девицы снизошли до беседы: моды, чеки и курорты. Вечер завился веревочкой, когда Толик трезво и улыбчиво проговорил:
— Старик, я невольно поставил тебя три дня назад в «Кронверке» в неловкое положение.
— Чем это? — небрежно возразил Игорь.
— Своей бестактностью, как бы скомпрометировав при тебе твою даму. Кстати, знаете, в чем разница между тактом и вежливостью? Когда джентльмен, войдя в незакрытую ванную и увидев там моющуюся женщину, говорит: «Простите, миледи», — это вежливость. Когда он говорит: «Простите, сэр! — это такт».
— Ты ведь извинился за ошибку.
Толик снисходительно потрепал Дженни:
— Заяц, я похож на человека, совершающего ошибки?
— Не слишком…
— А на человека, встающего другу поперек дороги? Какая-то девочка не стоит того, чтоб… э, их так много, а друзей так мало. — Он достал из роскошного бумажника фотографию и протянул изображением вниз: — Возьми. Больше я с ней незнаком. Будь здоров, хлопнем!
На фотографии Валя стояла у Эрмитажа, глядя вдаль, а Толик обнимал ее за плечи. Снимок был некачественный, любительский, но ошибка исключалась: знакомый норвежский свитер в крупную шашку, джинсы с наколенным карманом.
— А знаешь, что в ней лучше всего? — с мужской доверительностью наклонился Толик. — Родинка на левом плече. Пикантна — чудо!
Игорь усмехнулся деревянно. Значит, правда. Мммм… Дрянь! И с кем — с этим ничтожеством…
— Откуда, собственно, столько благородства? — спросил понебрежней, стараясь ставить себя выше собеседника и ситуации.
— Может, и ты мне ответишь когда-нибудь добром за добро, — с дружеским цинизмом сказал Толик. (Намекает на семейные связи?) — Не всю жизнь мне бабки делать, надо думать и о карьере, так?.. А куда ткнуться? Глядишь, друг-однокашник и замолвит словечко, на кого ж еще в жизни опереться, верно?
Рюмка услужливо наполнилась. Время убыстрилось в карусельный галоп. Ресторан уже закрывался. Красавица Дарья смотрела на Игоря с открытым призывом.
Ревущий, как авиалайнер, ансамбль объявил последний танец. Женщина льнула к нему, как лоза, длинная стройная нога обвивала его ногу.
— Я провожу… тебя… вместе… — составил он фразу.
Алкоголь, обида, вожделение баюкали его. Вдруг оказались погасшими огни в зале. Толик уходил с обеими девушками под руки. В гардеробе не находился номерок в вывернутых карманах. Промерзлый до звона Невский понес страдальца наискось.
Телефонная будка заиндевела. Он разбудил Валю звонком:
— Я все знаю!..
— Что — все?
— Все. Сейчас к тебе приеду.
— Что случилось? Уже ночь, родители спят. Что случилось?
— А-а, спят…
Ненависть, одиночество, жжение одураченности мешали находить слова, и так ускользающие.
— Пошла ты…
Пи-пи-пи, пожаловалась телефонная трубка.
15. Еще пара таких друзей — и врагов не понадобится
Звягин вторично посетил Толика в конструкторском бюро. Головы повернулись от кульманов и компьютеров (милое соседство! СССР на пороге XXI века). Толик махнул приветственно и вышел в коридор. Батарея под замерзшим окном еле теплилась.
— Под-донок он.
— Почему? — мягко улыбнулся Звягин.
— Потому, что его вышибли бы из института, если б не папины связи. Потому, что занимает не свое место в аспирантуре…
— Твое, что ли?
— Мое! — с вызовом ответил тот. — Я получил красный диплом, шел вторым в потоке. И — не прошел… в аспирантуру по конкурсу. А он — еще бы: завкафедрой — папин друг, дальняя родня, свой клан.
Звягин сощурился: бывает интересно слышать то, что ты уже знаешь…
— …заморочит голову еще одной девчонке. Ненавижу всю эту породу устроенных в жизни подлецов.
— Вот и я подумал — чего ей зазря пропадать, — согласился Звягин.
— А вам, можно полюбопытствовать, что до нее?
— Люблю все красивое, — фатовато приосанился Звягин.
Толик глянул на часы в конце коридора и поежился.
— А вообще вы шантажист. Откуда фотография-то?
Кадр был щелкнут три дня назад в коридоре ее института. Хозяин фотолаборатории привел туда приятеля и отснял, когда студентки проходили мимо. Затем потратил полдня, подгоняя и шлифуя фотомонтаж: наложил изображение Вали, попавшей на снимок, на данную Толиком фотографию — он стоял у Невы в обнимку с приятелем.
Толик выковырял из бумажника семь рублей:
— Держите; все, что осталось от этого цирка в кабаке.
Звягин аккуратно расправил и спрятал деньги. Меценатом себя отнюдь не числя, весь груз материальных расходов он взвалил на Ларика: «Ты — заинтересованное лицо, тебе и платить, дражайший. А ты как думал? без денег, знаешь, ни в дугу, ни в Красну Армию».
— Благодарю за службу, — кинул он. — А где ты девок нашел?
— Да там же, снял в кабаке. Наплел им… А кр-руты, тц!..
«Второй раунд в нашу пользу. Едем дальше. Человек, который привык обманывать других, легко может быть обманут сам: он может поверить во что угодно, ибо полагает, что любой может обмануть».
16. Вещественные доказательства оспаривать трудно
Игорь расположился за столиком в позе следователя из дурацкого фильма.
— Приятный молодой человек. — Предъявил фотографию. — Да?
Она уставилась в недоумении. Подняла глаза:
— Что это значит?..
(Неестественная интонация. Точно неестественная.) (А как же ей быть естественной, если человек ничего не понимает впрямь?)
— Это значит, — он изобразил жесткую усмешку, — что твой бывший кавалер рыцарски уступил тебя мне. И даже угостил ужином в ресторане в знак своего расположения.
— Не понимаю…
— Слушай, не надо вешать лапшу на уши. Ты не умеешь врать.
— Не умею. Потому и не вру.
— Ты с ним долго была… знакома?
У Вали задрожали губы. Беспомощность и растерянность могли быть истолкованы как маскировка для сокрытия вины.
— Я не понимаю, что это значит! Он же сам тебе сказал, что принял меня за другую!
— Сказал одно, показал, как видишь, другое. Да и сказал наедине тоже другое. Это твой свитер?
— Я не знаю его! — крикнула она.
