Лидия Раевская - Билет на вчерашний трамвай
А я-то, дура, в такой холод вырядилась в узкое платьице с роскошным декольте, демонстрируя свои совершенно не роскошные груди, еще более не роскошную жопу и квадратные коленки. Между прочим, мою гордость. Единственную.
И в таком виде ехала больше часа на электричке в Зеленоград, околев уже на десятой минуте поездки. Из электрички я вышла неуверенной походкой и с изморосью под носом. Гламура мне это не добавило, а вот желания выжить – очень даже.
Торжественная часть прошла как всегда: Лелька жевала «Дирол» и надувала пузыри в момент судьбоносных вопросов: «Согласны ли вы, Ольга Валерьевна…», жених нервничал и невпопад смеялся, будущая свекровь вытирала слезы оберткой от букета, а я ритмично дергала квадратной коленкой, потому что в электричке успела заработать цистит, и теперь мне ужасно хотелось в туалет.
Дома, понятное дело, было лучше: стол ломился от национальных молдавских блюд и прочих мамалыг, а тамада дядя Митя сиял как таз и сыпал какими-то расистскими анекдотами.
В результате молдавская родня долго терпела, а потом просто тупо побила его в прихожей. В общем, было значительно веселее, чем в ЗАГСе.
Через три часа свадебные страсти достигли накала. Лелькина новоиспеченная свекровь ударилась в воспоминания и принялась пытать невестку на предмет ее образования.
Молодая жена жевала укроп и меланхолично отвечала, что образование у нее уличное, а замуж она вышла исключительно из меркантильных соображений, потому что на улице зима, а мудак Толясик подарил ей шубу и опрометчиво пообещал бриллиантовое кольцо.
Свекровь разгневалась и потребовала, чтобы сын немедленно развелся, но ему нужна была московская прописка. К тому же он спал. И трогательно причмокивал во сне.
>з «о
I
>3
3
Он
«о
ч
3
"5
Помятый тамада дядя Митя коварно подбирался к моему декольте, пытаясь усыпить мою бдительность вопросами: «Милая, а вы помните формулу фосфорной кислоты?», «Барышня, а вы говорите по-английски?» и «Хотите, расскажу анекдот про поручика Ржевского? Право, уморительный!»
Формулу фосфорной кислоты я не знала, даже когда училась в школе, потому что прогуливала уроки химии, английским на уровне «Фак ю» владею в совершенстве, а анекдоты про поручика Ржевского вызывают у меня приступы депрессии.
с* в й о «о
в
Поэтому я ничего не отвечала, и мы с дядей Митей грустно налегали на многочисленные национальные блюда. Понятия не ^ имею, как они называются, но особенно меня порадовал чернослив, начиненный сгущенкой с орехами. Его имелось аж три здоровенных блюда, и я активно сей недеетический продукт истребляла, не печалясь о фигуре. Тамада тоже не отставал.
Я ела чернослив и пьянела от его вкуса настолько, что даже беззубый молдавский мачо Марчел скоро стал казаться мне весьма интересным юношей, и я криво подмигивала ему, пытаясь под столом дотянуться до его промежности ногой, дабы изысканно потыкать ему туфлей в яйца.
Уж не знаю, до чьих яиц я дотянулась, но Марчел резво выскочил из-за свадебного стола и устремился в сторону туалета, прикрывая ладошкой рот.
Я пожала плечами и подложила себе чернослива.
Леля, которая устала слушать нравоучения новой свекрови, подошла ко мне.
– Жрешь, жаба! – вежливо пожелала она мне приятного аппетита.
– Жру, молдавская бабища, – ответила я и сунула в рот еще одну черносливину.
– А понос тебя не проберет? – осведомилась Леля, окидывая взглядом два пустых блюда, стоящих передо мной.
– А тебе жалко, что ли?
– Не-а. Понось на здоровье. Только учти: туалет плотно оккупирован младшим братом Кличко, ага.
Я прислушалась к своим внутренним ощущениям и не почувствовала никакого подвоха, но чернослив на всякий случай отодвинула подальше. Береженого, как говорится, бог бережет.
– Пойдем, покурим, что ли? – без энтузиазма предложила Лелька, тыкая острым носком туфли в старого кота Мудвина, который лежал под столом кверху брюхом, обожравшись ворованной колбасой.
Накинув на плечи шубы, мы вышли на лестничную клетку и задымили.
>з «о
I
>3
3
Он
«о
ч
3
"5
– Ты мне скажи: что там у тебя, с Женькой-то, получилось? – спросила Лелька.
– Ты про какого Женьку? – прикинулась шлангом я. Разговаривать о Женьке не хотелось.
– Сама знаешь, про какого! – фыркнула подруга.
– А ничего хорошего. Прожили мы с ним вместе две недели. Я работу себе новую нашла. Правда, три копейки платят, зато рядом с домом, и отпускают домой пораньше, когда Андрюшку из яслей забрать надо. Ну вот, Ксюша, значит, работает, а Женька дома сидит. Или на весь день куда-то сваливает. Мать моя, сама понимаешь, не в восторге. Каждый день требует, чтоб я или квартиру сняла, или по месту прописки жить ушла. Я ж у бабушки прописана, и квартира мне достанется только по завещанию… А на какие шиши я квартиру сниму, если получаю две тысячи рублей в месяц, а Женька не работает?
– А это вообще не твоя проблема! – повысила голос Лелька. – Он что, суперпринц? Это ему негде жить, а не тебе. Кончай геройствовать. Пусть ищет квартиру, работу, что там
еще…
– Расслабься, я с ним уже расплевалась, – остановила я ее, – и причем, ты будешь ржать, вовсе не из здравого смысла. Прикинь, он у моей мамани занял бабки – и свалил. Но
в й о «о
в
^ она у меня, сама знаешь, недоверчивая, поэтому бабки ему хоть и дала, но взяла в залог его портфель. Правда, заглянуть туда не догадалась. Думала, там ценный веник лежит или золота пять кило.
– А потом, когда он бабки не вернул, обнаружила там три куска хозяйственного мыла и полотенце с надписью «Ноги»? – весело предположила Лелька.
– Хуже, Лель. Нет, ты только прикинь: открывает моя мама Женькин портфель, приговаривая: «Там наверняка его паспорт лежит. Сейчас в милицию позвоню, заявление напишу, чтоб жулика поймали и на двадцать лет посадили», а там…
Скворцова подалась вперед:
– Ну?!
Я выдержала эффектную паузу.
– А там лежат три пары моих трусов!
Секунду Лелька молчала, а потом села на корточки рядом со мной и заскулила:
– Твои трусы?! Он их что, носил? Целовал на ночь? Нюхал их, что ли?!
– А я знаю? Сама в осадок выпала, когда увидела. А уж мамино лицо даже описать не могу… В общем, бабки он вернул только через месяц. Когда за портфелем своим явился. Хотя, нет, не за портфелем. Он явился к моему папе просить моей руки и
сердца.
– О…
– Ого. Прихожу я домой после работы, открываю дверь и вижу картину: на кухне сидит мой батя. Лицом суров, как Александр Карелин перед боем. Молчит. В прихожей стоит моя мама. В слезах. Я тоже стою, ничего не понимаю. Только одно чувствую: в сортир срочно надо, иначе просветления не достигну. Но в сортир я зайти не успела, потому как услышала Женькин голос: «Дядя Слава, я люблю Ксюшу и прошу вас разрешить ей выйти
