Уильям Хоффер - Только с дочерью
Махмуди, выяснив причину задержки, решил вмешаться. Он объяснил, что я иностранка и не имею длинных шаровар. Но его объяснение было отвергнуто, и всей группе пришлось ждать, пока жена Маммаля, Нассерин, сходит к родителям – они жили поблизости – и принесет мне недостающие шаровары.
Тем не менее Махмуди продолжал утверждать, что и это не свидетельствует об ущемлении женских прав.
– Просто бабе захотелось покуражиться, вот и все. Это не норма.
Когда наконец мы были допущены во дворец, нас ждало разочарование. Мифическое богатство было почти полностью разграблено мародерами Хомейни, а то, что осталось, – варварски уничтожено. От роскоши шаха не осталось и следа, однако экскурсовод подробно описывал нам его бесстыдное, порочное богатство, затем подвел нас к окну, откуда открывался вид на трущобы, и прокомментировал это следующим образом: как мог шах купаться в роскоши, наблюдая нищету масс?! Мы шли по пустым залам и заглядывали в комнаты, где сохранилась кое-какая обстановка, – вокруг нас с истошными криками носились немытые, брошенные без присмотра дети. Главной достопримечательностью дворца оказался ларек, где продавали исламскую литературу.
Этот поход не дал ничего ни уму, ни сердцу, однако благодаря ему мы с Махтаб скоротали еще один день нашего пребывания в Иране.
Время тянулось мучительно долго. Мы с Махтаб жили ожиданием возвращения в Америку – к нормальной, здоровой жизни.
В середине второй недели нашего «отпуска» благодаря Резе и Ассий на нас повеяло домом. Одним из самых дорогих воспоминаний Резы об Америке был День благодарения, проведенный с нами в Корпус-Кристи. И сейчас он попросил меня приготовить на ужин индейку.
Идея привела меня в восторг. Я вручила Резе список того, что нужно купить, и он целый день рыскал по магазинам.
Индейка оказалась тощей, непотрошеной, в перьях, с неотрубленными ногами и головой. Я провозилась с ней целый день, так как обязана была справиться с задачей. Кухня Ассий, хотя и не блистала чистотой, была стерильной по сравнению с кухней Амех Бозорг, и я с удовольствием готовила, радуясь возможности отметить американский праздник.
В хозяйстве Ассий не было сковородки. Духовкой она тоже никогда не пользовалась. Мне пришлось разрубить индейку на несколько больших кусков и запечь их в кастрюлях. Махмуди и Реза сновали между кухнями Ассий и Амех Бозорг, точно выполняя мои инструкции шеф-повара.
Мне пришлось изобретать замену многим продуктам. Вместо шалфея я добавила в подливу марсай – пряную траву – и свежий сельдерей, который Реза отыскал после нескольких часов хождения по рынкам. Для начинки я выпекла некое подобие французского хлеба. Картошку, которая была здесь деликатесом, я протерла через дуршлаг с помощью деревянного пестика, напоминавшего кеглю, затем размяла в кашицу все тем же пестиком, и получилось картофельное пюре.
За что бы я ни взялась, я натыкалась на различия в бытовой культуре. Иранцы понятия не имеют о существовании посудных полотенец или прихваток для кастрюль. Вместо вощеной бумаги или целлофана они заворачивают продукты в газеты. Мое намерение испечь яблочный пирог не осуществилось из-за отсутствия сковороды, и пришлось печь яблочное печенье. О температуре в духовке я могла только догадываться, так как делений на термометре не было видно, а Ассий была бессильна мне помочь, потому что никогда не пользовалась духовкой.
В результате целого дня трудов я приготовила сухую, жилистую и в общем безвкусную индейку. Но Реза, Ассий и их гости ели и похваливали – по правде говоря, по сравнению с грязной, жирной пищей, которой нас потчевали в Иране, мое кушанье было поистине праздничным.
Махмуди чрезвычайно мною гордился.
Наконец наступил последний день нашего отпуска. Маджид предложил провести утро в парке Мелят.
Мы с радостью приняли его предложение. Маджид был единственным по-настоящему приятным человеком в семействе Амех Бозорг, единственным, у кого живо светились глаза. Маджид и Зия, который произвел на меня такое сильное впечатление в аэропорту, были совладельцами косметической фабрики. Основной продукцией их предприятия был дезодорант, которым почему-то и не пахло в доме Амех Бозорг.
Похоже, Маджид был не ограничен в свободном времени и проводил его в играх с многочисленными детьми представителей клана. Фактически он был единственным взрослым, кого хоть в какой-то мере интересовали дети. Мы с Махтаб прозвали его шутилой.
В парк Мелят мы отправились только вчетвером: Маджид, Махмуди, Махтаб и я. Лучшего способа для завершения нескончаемых двух недель нельзя было и придумать. Мы с Махтаб считали часы, остававшиеся до отъезда.
Парк являл собой оазис зеленых лужаек и цветников. Махтаб была на седьмом небе от счастья – наконец-то ей было где порезвиться. Они с Маджидом, весело играя, убежали вперед, Махмуди и я медленно брели следом.
Я бы получила несравненно большее удовольствие от прогулки, если бы могла скинуть с себя дурацкие балахон и платок. Жара и запахи немытых человеческих тел – они проникали даже в этот Эдем – вызывали во мне дикое раздражение. Как же я ненавидела Иран!
Внезапно я почувствовала, как Махмуди сжал мою руку, что служило некоторым нарушением этики шиитов. Он был задумчив и опечален.
– Перед тем как нам уехать из дома, случилось то, о чем ты не знаешь, – сказал он.
– Что же?
– Меня уволили с работы.
Я заподозрила ловушку, почуяла опасность, ощутила прежние страхи.
– Почему? – спросила я, отдернув руку.
– Руководство клиники решило нанять на мое место человека с гораздо более низким окладом.
– Ты лжешь, – вскричала я. – Это неправда.
– Нет. Правда.
Мы сели на траву и продолжили разговор. На лице Махмуди вновь отразились признаки глубокой подавленности, не оставлявшей его последние два года. Юношей он уехал на Запад из родной страны попытать счастья. Он серьезно учился, получил лицензию врача-остеопата, а затем и практику анестезиолога. Сначала он работал в Корпус-Кристи, затем в Алпине, маленьком городке, расположенном на севере полуострова штата Мичиган. Все было в порядке, а потом пошли неприятности. Некоторые из них Махмуди навлек на себя сам, хотя и отрицал это. Некоторые возникли на почве расовых предрассудков, а некоторые явились результатом невезения. Как бы то ни было, заработок Махмуди резко сократился, а профессиональная гордость была глубоко уязвлена. Нам пришлось уехать из горячо любимой нами Алпины.
По моему настоянию Махмуди согласился занять место в детройтской клинике на Четырнадцатой улице, где проработал около года. А сейчас выходило, что он лишился и этого.
