Вирджиния Эндрюс - Сквозь тернии
— К сожалению, не все. И я тоже когда-то думала, что все покупается, но теперь я знаю, что самые важные вещи купить нельзя. Те вещи, к которым я относилась, как к само собой данным и не ценила их; ах, если бы можно было прожить жизнь сначала!.. Я бы прожила ее совсем по-другому! Я наделала столько ошибок, Барт. Но теперь я собираюсь исправиться с твоей помощью, Барт… И, если ты собираешься сделать меня своей тайной, может быть, однажды… но не будем сейчас об этом. Ты ведь придешь ко мне еще?
Она так жалобно спросила; что мне стало неловко. Я пошаркал ногами от смущения и подумал, что лучше бы улизнуть прежде, чем она попытается поцеловать меня.
— Мэм, мне надо возвращаться в лагерь. Мои люди станут гадать: убит я или ранен. Но помните, что вы в окружении, и сражение вами проиграно!
— О, я знаю это, — грустно проговорила она. — Я никогда еще не выиграла ни одной игры, начатой мной. Я всегда в проигрыше, даже если мне кажется, что все козыри у меня в руках.
В точности, как и я! Наша похожесть еще больше огорчила меня.
— Леди, теперь вы ведете правильную игру, а я буду каждый день приходить к вам и наносить вам визит — могу даже два или три.
— Спасибо тебе, Барт, что подсказал мне, какими картами играть. Я буду ждать тебя.
У меня в уме уже роились сотни идей. Никогда мне не дарили того, что я хотел. На что мне их игрушки, игры, книжки и прочая ерунда! Мне страшно хотелось заполучить одну вещь… может быть, она мне поможет?..
— Как вас зовут?
— А ты приходи в другой раз, и я скажу тебе. Я приду, я обязательно приду. Черт меня возьми, если не приду.
Я пришел домой, но там и не заметили моего отсутствия. Мама все говорила о той маленькой девочке, которую придется взять, если умрет ее мама. Боже, не позволь ей умереть, молча молился я.
— Джори, давай поиграем в мяч.
— Не могу. Мама берет меня в школу. А вечером я приглашен на обед в семью Мелоди, и потом мы идем в кино.
Меня никто никогда не приглашает. Иногда берут куда-нибудь родители. Нет друзей, нет у меня даже собаки. Проклятый Кловер любит только Джори, а когда я наступил ему на хвост, завизжал, как резаный. Так ведь я случайно, а он всегда вертится под ногами.
Спустя несколько дней я опять хотел уйти к старой леди.
— Куда это ты направляешься? — спросила мама, а сама смотрела на фотографию этой слюнявой девчонки, которую она собирается взять.
Как будто ей мало двух мальчиков.
— Барт, ответь мне: куда ты идешь?
— Никуда.
— Каждый раз, когда я спрашиваю, куца ты ходил и что делал, ты мне отвечаешь, что никуда и ничего. Теперь я собираюсь услышать правду.
Джори засмеялся и обнял маму:
— Мам, ты ведь должна уже изучить нашего Барта. Как только он оказывается за порогом дома, так он — везде, и он — все на свете. Нет другого такого актера, как Барт. Он — то, через минуту он — это, единственно, кем он никогда не бывает — это… собой.
Я силой воли вложил в свой взгляд столько власти, чтобы заставить Джори заткнуться, но он как ни в чем ни бывало продолжал:
— Он предпочитает фантазии реальности, мама, вот и все.
— Ничего подобного. Просто я недоволен. Просто в реальной жизни я ничего, ничего не имею из того, что бы я хотел. А в моих играх я всегда выигрываю и получаю все, что захочу. Вот и все.
— Они с мамой рассмеялись, и меня охватило бешенство. Это они виноваты, что у меня ничего не получается! Что я взбесился! Проклятие всем, кто смеет смеяться надо мной! Но нельзя ненавидеть всех… я начинаю чувствовать себя плохим человеком. А в своих играх я счастлив. Что такого случится, если я опять пойду к ней? Ничего, абсолютно ничего.
Рискуя жизнью, я пробирался через опаснейшие густые джунгли. На каждом шагу меня поджидала смерть. Я мог бы свалиться с дерева. Я мог упасть со стены. Я шел через дождь, снегопад и пургу, ничего не видя, замерзая и падая; снова поднимался и пробивался к ней…
Я пришел сюда в пятый раз за эти три дня. Она встречала меня, улыбаясь под вуалью; она одна любила меня так, как никто не любит… Согревающее ощущение счастья охватывало меня, когда она приветствовала меня и раскрывала руки для объятия… Я бежал к ней со всех ног, обнимал ее, я сидел у нее на коленях и позволял гладить себя, целовать и кормить. Я был нужен. Она любила меня, как родного. Сидеть у нее на коленях было удобно, спокойно, и не было ничего страшного, и ничего неловкого в том, что она целовала меня. А ее вуаль щекотала мне кожу. Сняла бы она вуаль!
Она даже выделила мне особую комнату, чтобы я держал там вещи, которые она покупала для меня. Она подарила мне два миниатюрных электропоезда с рельсами и прочими штуками; игрушечные машины, игры. И все это для меня одного, чтобы я играл у нее дома, а не у себя.
Чем больше мы виделись, тем больше я ее любил. Однажды я встретил в ее любимой комнате этого скрюченного злобного дворецкого, который переставлял ее вещи и бормотал что-то про себя о том, что дураки скоро простятся со своими деньгами. Мне не понравилось, что он хозяйничает в ее вещах. И я не люблю, когда о ком-то говорят за его спиной.
— Убирайтесь отсюда! — приказал я, сделав взрослый голос. — Скажите моей леди, что я пришел, а повару скажите, что я сегодня хочу шоколадное мороженое и ванильное, а не кофейное печенье.
Он мрачно посмотрел на меня:
— Можешь доверять нескольким, можешь никому. Счастлив тот, кто имеет хотя бы одного друга, кому доверяет.
Что такое он говорит? Я нахмурился и пытался уйти. Мне не нравилось, как клацают его искусственные зубы, будто они не подходят ему.
— Она тебе нравится, не так ли? — зловеще улыбаясь, спросил он, кивая легко головой справа налево, сверху вниз; так что я совсем запутался: чего он хочет? — Когда ты захочешь узнать полную правду о том, кто ты ей и кто она тебе, приходи ко мне.
Тут послышались шаги старой леди, и он поспешил из комнаты.
Я почувствовал себя виноватым и испуганным. Ведь я хорошо знал, кто я. До сих пор.
Не знаю, что делать, чем заняться. Я сел и скрестил ноги, как делал папа, и зажег дорогую сигару, чего папа не делал никогда. Потому что мама не любила, когда курят. Ничего плохого в том, что куришь, нет, подумал я, выдув четыре превосходных кольца дыма — и они унеслись в сторону океана. Они растают только, наверное, над Японией.
— Доброе утро, дорогой Барт. Так рада опять тебя видеть. — Она вошла и села в свое кресло.
— Вы купили для меня пони? Она забеспокоилась:
— Милый мой, я помню, что обещала тебе пони — это твое заветное желание, но я не подумала тогда, как много беспокойств будет доставлять пони и мне, и тебе.
— Вы же обещали! — закричал я. Неужели я ошибся, поверив ей? Наверное, она никогда не выполнит обещания.
