Валерий Алексеев - Три юных пажа
— Так-так-так, хорошо. — Лутовкин окинул взглядом стол. — Грязные тарелки — убрать! Шестой прибор поставить! Три пары, три пары, три пары! Всё, как в лучших домах Минусинска.
Альбина и Олег сели за стол. Альбина тронула себя за шею — в том месте, где темнели синяки, выразительно взглянула на Олега, тот юмористически пожал плечами: да вроде бы так, ничего особенного. Лутовкин, виновато улыбаясь, протянул Але пудреницу. Церемонным кивком Аля поблагодарила его, раскрыла пудреницу и принялась приводить себя в порядок. Женя с отрешенным видом начала собирать посуду. Сева стоял в стороне и изо всех сил пытался справиться со своим бессмысленно улыбающимся лицом.
Новый звонок.
— Предупреждает! — сияя, пояснил Лутовкин. — И ключ-то у нас есть, но мы же такие деликатные, как бы не застать разброд и шатания. Олег, дай, пожалуйста, музыку!
Женя понесла стопку тарелок на кухню. Олег, перегнувшись назад, включил магнитофон.
— Сева, а ты что стоишь, как неродной? — глядясь в круглое зеркальце, спросила Альбина. — Всё только начинается. Иди сюда, — она похлопала рукой по сиденью соседнего стула, — а не то место займут!
Сева дернулся и, поколебавшись, подошел и сел рядом с нею.
— Надо, Сева, надо, — сказала Альбина, защелкнула пудреницу и обняла его за плечи. — Надо, серенький, надо. Надо, синенький мой жучок. Чтобы всё было хорошо… — добавила она шепотом, наклонившись к нему и трогая губами его ухо. — Чтобы милая наша ничего не узнала.
— Так-так-так… — В счастливом возбуждении Лутовкин метался по комнате, проверяя, всё ли в порядке, и украдкой расставляя по местам дары природы.
Вернулась Женя, принесла чистые тарелки, с достоинством села.
— Потому что, если она не узнает, — жарко шептала Альбина, — всё опять будет хорошо. Но уж ты прижмись ко мне понежнее, а не то она возьмёт и поймёт…
— Ну, за воссоединение семей, — пробормотал Олег, наливая.
— Нет, за нас с Себастьяном, за хорошую встречу, — возразила Альбина, ероша Севе волосы. — У меня день рождения, я так хочу.
Уткнувшись носом в тарелку, Сева потел от тоски. Он уже знал, что ему предстоит. Поры этой женщины источали едкую слизь, она пачкала Севу, но он не смел от нее отодвинуться.
— Ты это… — усмехаясь, сказал Альбине Олег, — резвись потихоньку, палку не перегни.
— Какую палку! — весело воскликнула Альбина и звучно чмокнула Севу в нос. — Бедненький мой Иисусик! Наконец-то я тебя нашла!
Лутовкин выскочил было в прихожую, вернулся, обнял друзей за плечи, подмигнул Альбине.
— А третий любил королеву, — запел он душераздирающим голосом, — и молча пошел умирать…
— Не мог он направо-налево, — подхватил Олег, — священное имя шептать.
И вместе:
— Кто любит свою королеву, тот молча идет умирать!
Еще один чистый, но уже нетерпеливый звонок.
— Лечу, Надежда, лечу! — крикнул Лутовкин и выбежал в прихожую.
1991
