Владимир Кунин - Мой дед, мой отец и я сам
Уровняв концы веревок, он попытался просунуть их между брезентом и балками. Однако, брезент так тяжко и плотно был прикрыт, что от этого пришлось отказаться.
Тогда Васька намотал капроновый трос на руку, но тут же с отчаяньем сказал вслух:
— Не удержаться мне... За мачту бы зацепиться... За мачту!
Балку качнуло еще раз, и Васька увидел, как чекель стал изменять свою форму, вытягиваться и разевать серебряную пасть трещины.
И тогда Васька сбросил веревку и лежа обмотал ее несколько раз вокруг своей груди.
Свободные концы он пропустил еще раз через блочное кольцо, завязал их двумя узлами и намотал на левую руку.
Затем он повернулся и лег поперек балок, закрыв собою отверстие клапана.
Плечами и грудью он лежал на одной балке, а животом на другой.
Балка качнулась, и Васька почувствовал, как стал натягиваться капроновый трос.
Васька закрыл глаза и прижался щекой к мокрому брезенту. Он лежал поперек гребня, и ноги его свешивались по одну сторону шапито, а голова лежала по другую.
Сатаровы качнулись, исполнили еще одно переднее сальто и захрустел разрывающийся чекель.
— А-а-ах!
Со страшной силой Ваську рвануло и прижало к балкам.
Под Сатаровыми вдруг сильно просела трапеция.
Сатаров-старший едва удержал брата. Они тревожно перглянулись и оба испуганно посмотрели наверх. Вроде бы все было в порядке.
Для проверки Сатаровы качнулись сильнее обычного и, убедившись, что рывок не повторяется, стали продолжать свой номер.
— Хорош... — выдавил из себя Васька.
В горле у него что-то булькнуло, и он стал задыхаться. Он лизнул мокрый брезент и прислушался: спокойно играла музыка, осторожно аплодировали зрители.
Издалека прозвучал голос Сатарова-старшего:
— Ап!
На мгновение Ваську еще сильнее прижало к балкам, и он совсем задохнулся.
Сатаровы исполняли головокружительную «вертушку».
Цирк гремел аплодисментами.
Васька закашлялся. Из уголка рта потекла кровь. Он сплюнул и торопливо глотнул воздух.
Огоньки города лежали под ним и сливались в дрожащие желтые нити.
Ваську стало подташнивать и он снова лизнул мокрый, холодный брезент.
Сатаровы, трапеции, блок и стальные тросы растяжек весили очень много, но Васька уже почти не чувствовал этой тяжести, а ждал исполнения трюка, от которого вес увеличивался вдвое, дыхание прекращалось, а рот наполнялся горячей и соленой кровью.
Раскачивался блок на капроновом тросе, рядом, чудом зацепившись, висел разорванный чекель.
А Сатаровы уже исполняли свой финальный трюк.
Новый рывок, новая боль и долгие аплодисменты вернули Ваську откуда-то издалека на купол черного и мокрого шапито.
Цирковой оркестр играл вальс.
И Васька услышал, как завизжал блок, опуская Сатаровых на манеж.
Нарастающие аплодисменты сняли с Васьки огромный вес. Он вздохнул, сплюнул кровью и, уютно прижавшись щекой к куполу, сказал:
— С окончанием...
Это ему показалось забавным и он улыбнулся.
И потерял сознание...
* * *В больнице, у входа в хирургическое отделение, сидела старуха в белом халате и недобро поглядывала на Нину, Витю и Сатаровых.
— Вы понимаете, — сказал Сатаров-старший, — мы из цирка...
— Это нам все едино, — ответила старуха. — Хоть из цирка, хоть из церкви. Не положено.
Дверь отделения открылась, и вышел врач в белом халате с закатанными рукавами.
Старуха сидела как изваяние.
Врач закурил сигарету, затянулся и спросил:
— Вы из цирка?
— Да, — ответила Нина.
— Родственники?
— Почти, — сказал Сатаров-младший и потрогал свою верхнюю губу.
Доктор оглядел всех четверых и улыбнулся.
— Что с ним? — спросила Нина.
Доктор стряхнул пепел и ответил:
— Температура нормальная. Состояние так себе... Сломаны три ребра, ключица... Сильно помята грудная клетка. Я уже не говорю о рваных ссадинах на спине и частичном разрыве связок левого лучезапястного сустава. Вот такие-то дела, товарищи почти родственники.
— Простите, доктор, он скоро поправится? — спросил Витя.
— Скоро, — ответил доктор, глядя на Нину. — Месяца через полтора я его выпишу. Недель шесть-семь минимум. Дня через три его можно будет навестить.
— Я остаюсь, — сказала Нина Вите. — А ты лети в Москву и пока оформляй нам отпуск.
— Хорошо. Спасибо, доктор. До свидания.
— Всего хорошего, — сказал доктор. — Не волнуйтесь, ничего страшного.
— Теперь мы уже не волнуемся, — сказала Нина.
Она взяла Витю под руку и повела его к выходу. Сатаровы молча пошли за ними.
* * *Когда доктор вошел в палату, он увидел, что Васька лежит неподвижно на спине и держит губами белый целлулоидный мячик от пинг-понга.
Васька надул щеки и резко выдул воздух: мячик взлетел вверх почти на метр, и, когда он падал вниз, Васька поймал его ртом.
Так он сделал несколько раз, и доктор не выдержал:
— Слушайте, чем это вы занимаетесь?
Васька что-то промычал, затем выплюнул мячик и ответил:
— Вот черт! Чуть не подавился! Знаете, доктор, мне говорили, что во Франции есть человек, который ртом жонглирует тремя такими мячиками. Я думал врут. А теперь мне совершенно ясно, что это возможно. Противно, но возможно...
Васька взглянул на потрясенного доктора и добавил:
— Уж больно жанр негигиеничный!
— Так... — растерянно сказал доктор. — Очень, очень интересно...
Он посмотрел на Ваську как на седьмое чудо света и неверными шагами вышел из палаты.
Тут же в окне появился сначала скрипичный футляр, а затем и сам мальчишка.
— Ушел? — спросил мальчишка.
— Ушел, — ответил Васька.
Мальчишка нахально уселся на подоконник и, продолжая прерванный разговор, деловито сказал:
— Ну хорошо. К значку мексиканской олимпиады я могу добавить юбилейный артековский. Устраивает?
Васька улыбнулся. Мальчишка впервые заметил у него синяк под глазом.
— Что это у тебя? — спросил мальчишка и показал пальцем на синяк.
— А, это? — Васька тихонько потрогал синяк. — Здорово видно?
— А то! Чем это?
— Рубил лес — отлетела щепка. Травма на производстве.
— Не заливай, — строго сказал мальчишка.
Васька посмотрел на мальчишку и улыбнулся.
— Послушай, старик... Только ответь мне честно. Тебе никогда не хотелось работать в цирке?
Впервые мальчишка смутился, пожал плечами.
— Нет... То есть я никогда об этом не думал. А что?
— Да нет... Ничего. Я просто так спросил.
— Но знаешь, — сказал мальчишка и рассмеялся. — Мой дедушка рассказывал, что когда-то, очень-очень давно, когда он еще был пацаном, он чуть не уехал навсегда из этого города с одними французскими циркачами на лошади.
— Замечательно, — вежливо сказал Васька.
— А почему ты меня спросил о цирке? — сказал мальчишка.
— Не знаю, — мягко сказал Васька и уставился в потолок. — Просто мой дед, мой отец и я сам, наверное, не смогли бы и дня прожить без цирка. Вот я и подумал, что если когда-нибудь у меня будет сын...
