Инна Гофф - Советы ближних
На телеэкране люди тоже сидят за столиками вокруг украшенной елки, звучат новогодние речи Снегурочки и Деда Мороза… Я знаю, что это отснято за месяц, а то и больше до встречи Нового года – об этом рассказала мне мать моей ученицы, оператор телестудии, – и меня это несколько расхолаживает. Я смотрю телевизор вполглаза и думаю сразу обо всем: о Витьке – где он сейчас болтается? О своем разговоре с Лехой… «Я всегда ждал твоего звонка!»… Что стряслось с ним за то время, что я набиралась духу ему позвонить? «С людьми может всякое произойти»… Но «под Новый год надо быть веселым»…
Тетя возбуждена. Она так искренне и непосредственно воспринимает каждую реплику, звучащую с экрана, словно она гость «Голубого огонька» и все камеры наведены на нее. Я даже начинаю ревновать!.. Но вот объявляют танцевальный номер, и Тетя возвращается к нашему застолью. Мы пьем за минувший год и за то, чтобы «все было хорошо», – любимый тост Тети. Он действительно емкий, этот тост. Каждый может вложить в него свое содержание.
Мое «хорошо» – это прежде всего Витька!.. Думаю, что у Бориса тоже.
Тетя поглядывает на нас как-то загадочно. На тарелке у нее лежит начатый пирожок с капустой, но она тянется к блюду и берет второй точно такой же…
– Дети, – говорит она, – я должна вам сделать маленькое сообщение.
И она откусывает от нового пирожка. И жует старательно, словно «сообщение» таково, что перед ним следует подкрепиться.
– Тетя выиграла по облигации «Волгу» и хочет ее нам подарить, – говорит Борис.
– Нет, дети мои! Я, как вы знаете, никогда ничего не выигрываю. Но, как говорится в одной пьесе, не выиграть еще не означает проиграть…
– Не томите, – говорю я.
Она значительно смотрит на меня, потом на Бориса.
– Дети, я ее видела, – говорит Тетя. Она произносит это так торжественно, что смысл ее слов не вызывает у меня никаких сомнений.
– Кого это ее? – спрашивает Борис. По-моему, он хитрит.
– Витюша меня с ней познакомил… – Тетя победно оглядывает наши напряженно-вопрошающие лица. – Она прелесть!..
Надо слышать, как это сказано. С каким чувством превосходства над нами, не видевшими ее… Это не просто личное мнение, а диагноз. «Я поставлю диагноз» – так это называет сама Тетя, давая людям оценку.
– Конкретней, – говорит Борис. И делает вид, что засмотрелся на танцующую на экране пару.
Господи, как я его знаю! Сам небось сгорает от нетерпения узнать как можно больше!..
– У Тети все «прелесть», – говорю я. – Когда Борис меня к вам привел, вы тоже сказали: «Какая прелесть!»…
– Разве я так сказала? – говорит Тетя. – Я уже не помню!..
– Ах, так? Вы подвергаете сомнению мои слова?.. – Я притворно обижаюсь. И Тетя спешит меня уверить, что в мои девятнадцать лет я была очаровательна.
– Что значит была? – возмущается Борис.
Мы совсем затравили Тетю. Она оправдывается изо всех сил. И даже перегибает палку, убеждая меня, что сейчас я стала еще лучше. Гораздо лучше!..
– Еще бы! При таком муже! – выкрикивает Борис.
Мы едва не пропускаем Великую Минуту. На экране телевизора возникло изображение Кремля, и голос диктора поздравил нас с завершением старого года и пожелал нам новых успехов в новом году. Заиграли куранты на Спасской башне, чмокнула пробка откупоренного шампанского – Тетя боится, когда стреляют в потолок. Борис наполнил бокалы, и мы чокнулись стоя, при первом ударе кремлевских часов…
Пока били часы – все двенадцать ударов, – мы продолжали стоять и, звеня бокалами, желали счастья друг другу и всем близким: нашему блудному сыну и Мике с Женей, друзьям и знакомым. И просто хорошим людям!..
Как я желала Витьке счастья! Как только мать может желать счастья своему сыну!.. Я желала ему счастья, ничего не оговаривая, не ставя судьбе никаких условий!..
Потом мы вернулись к столу, к «прошлогодней» закуске. Тетя велела принести свертки. На этот раз я получила театральный кошелек, а Борис эстонские вязанные перчатки.
– Для лыж, – пояснила Тетя. – Тебе очень полезно ходить на лыжах, – добавила она. – Учись, пока не поздно!.. А ты, дорогая Талочка, почаще бывай в театре!
– Поздно, Тетя, – сказал Борис. – Мне поздно осваивать лыжи, а ей – театральные афиши!.. Все равно нам за вами не угнаться!..
У меня для Тети тоже был припасен подарок – домашние туфли.
– Но это вовсе не намек на то, что вам пора сидеть дома, – сказала я, обнимая Тетю за худенькие, острые плечи. Я к ней вообще хорошо отношусь. А сегодня особенно. Может быть, потому, что она похвалила эту девчонку…
Странная вещь! Психологический этюд, если хотите!.. Эта девчонка мне ненавистна, и в то же время мне неприятно, когда о ней отзываются плохо. Как моя умная Нонна!..
Тетя тут же влезла в домашние туфли. Она, как ребенок, рада подарку. Туфли правда красивые – с золотым шитьем. Тетя говорит, что будет брать их с собой в гости: теперь ведь новая манера – переобуваться!..
Она легко переходит от радости к возмущению. Папироса дрожит в ее крохотной руке, пепел сыплется на пирожок.
– Откуда это взялось? – возмущается она. – Почитайте художественную литературу! Там кто-нибудь переобувается? Арбенин переобувался? Андрей Болконский переобувался? Анна Каренина, когда приехала повидать дорогого сыночка, переобулась?.. Даже князь Мышкин какой-нибудь…
С экрана звучит знакомая музыка, и кружатся пары.
Борис приглашает меня на вальс. Танцует он, как плохо дрессированный медведь, я так и не сумела его научить. А ведь с этого все у нас началось: «Девушка, научите меня танцевать!»
Звонит телефон. И я слышу в трубке голос нашего сына.
– С Новым годом! Ну, как вы веселитесь? Вот тут мы со Светой… Она тоже всех поздравляет…
У него счастливый, слегка виноватый голос. Все же вспомнил про дом родной!..
– Хотелось бы знать, где они с ней ютятся? – говорю я, положив трубку. – В подворотне небось?..
– Почему это в подворотне? – Тетя гордо пускает дым из ноздрей. – Почему двое любящих, прекрасных молодых людей должны встречать Новый год в подворотне?..
– Тетя, вы что-то знаете, – говорю я и шутливо грожу ей пальцем.
– Конечно, знаю… – Она достает из пачки новую папиросу.
– Ну, и где же они сейчас?.. – спрашивает Борис.
– Они у меня!..
Если бы жареная утка с яблоками, которую я только что водрузила посреди стола, вдруг закрякала, я бы, наверное, меньше была поражена.
Я просто не верила своим ушам. Борис тоже смотрел на Тетю не мигая.
– Вы напрасно сердитесь, – сказала она. – Я не могла им отказать. Им совершенно некуда было деться… К тому же я ухожу из дома, моя комната свободна!..
– Ну, Тетя! – только и мог сказать Борис.
– Я вижу, вы оба разочарованы! Вам больше нравилась мысль, что ваш сын и его любимая ютятся где-нибудь в подворотне! Как сказано в одной пьесе: «Любовь не бывает бездомной, ее дом в любящем сердце!..»
Я вспоминаю Витькино: «Тетя – замечательный человек!» Еще бы ему не радоваться, что она встречает с нами!.. Конечно, отчасти мне стало спокойней. По крайней мере, я знаю, где он.
– Уж встречали бы с ними в молодой компании, – говорит Борис– А то, понимаете, предоставили крышу!..
– Я бы их смущала.
– Тетушка, вы аморальны! А все ваш театр!
– Это могло быть аморально, да! Но поскольку они уже подали заявление…
Нет, я больше не выдержу! Что она несет, наша милая Тетя?!
Я бросаюсь к своему тайнику. Паспорт на месте – в моей тумбочке под газетой. Лежит как миленький!.. От полноты чувств я готова его поцеловать!..
Я стелю Тете на Витькиной тахте, и вскоре она уже спит, поджав под себя ноги и свернувшись калачиком. Какой большой выглядит та же самая тахта, когда на ней спит Тетя!.. Сама я ложусь под утро. Я слишком взвинчена, чтобы уснуть. Но каков хитрец! Одурачил старушку Тетю!..
«Надеюсь, что это для вас не новость? – спросила она. – Что они подали заявление?..» Мы с Борисом, как по команде, сделали вид, что нам все известно. Как-то неловко было показать свою неосведомленность в таком вопросе.
Убедившись, что паспорт на месте, я сразу успокоилась. Решила, что выдам ему за вранье, когда он появится. Но в душе я была страшно рада! Надо быть наивным человеком, идеалисткой, чтобы поверить…
Сын не торопится в наши объятия. Уже давно ушла Тетя – направилась с новогодним визитом к Мике и Жене. То и дело звонит телефон. Когда просят Виктора и я говорю, что его нет дома, с пристрастием выясняют: уже нет или еще нет… Он приходит, когда за окнами начинает смеркаться, и с порога докладывает, что «жутко хочет жрать!». Стол накрыт, но мы сами поели только что. Я ставлю перед ним тарелку, рюмку.
– Кто-нибудь выпьет со мной? – спрашивает он. – Ну, тогда за вас!..
В нем появилось что-то новое. Незнакомое мне. Может быть, потому, что я не знаю, о чем он думает, механически уминая пирожок за пирожком. Так опускают монеты в прорезь автомата…
