Александр Сидоренко - Ели воду из-под крана
По прибытии Яшей занялась Раиса Ивановна, из каптерки была вызвана молоденькая медсестра, которая сделала ему перевязку и была тут же усажена армянами за стол. Снова пили, кто-то притащил гитару, и Артур Арамович неожиданно неплохим голосом запел без акцента «Ваше благородие, госпожа Удача». Яше окончательно поплохело, он незаметно вышел на веранду и лег на топчанчик. Через некоторое время юные печень с желудком взбунтовались, и Яшу обильно вырвало, хорошо ещё, что под, а не на топчан. Он, дрожа, умылся в море и свернулся на топчанчике в позу эмбриона, пытаясь согреться. Темнело, в павильоне тем временем продолжалось гуляние, и какой-то женский голос фалыиивенько выводил куплет из «Миллиона алых роз».
Разбудил его на рассвете пограничный патруль, обходивший пляж. Погранцы подняли ученика массажиста с ноги, и их можно было понять: вокруг топчана значились недвусмысленные следы отравления, которое явно было алкогольным. Патруль принял Яшу за молодого хиппана, путешествующего по Крыму без денег, и передал его милиционерам. Сдача тела была омрачена ожесточенным сопротивлением, которое Яша попытался оказать. Он громко ругался, брыкался ногами, кричал, что ему нужно в Америку, и обещал всем большие проблемы, угрожая связями то папы, то Меликяна. Надо ли говорить, что в результате он всё равно оказался в камере, а папа был в бешенстве? То-то.
Е6-Е7Во второй раз в психдиспансере не повезло — пришлось лежать с неинтересными людьми. В палате было пятеро: сам Яша, дедок-тихопат Макарыч, маленький мажорчик Димон, ветеран психиатрического движения Жора Кутенко и рыбак Саша, которого, как и Яшу, передали в психдиспансер по милицейской линии. По логике, их должны были поселить отдельно от обычных, «гражданских» больных, но больничка была одна на всех: и на психов, и на алконавтов, вот и объединили всех в одну палату.
Яша с безнадёги попытался организовать в палате турнир в дурака, но никто эту идею не поддержал — в этот раз каждый пациент был на своей волне. Макарыч всё время задавал один и тот же вопрос: «Как наши в мотобол сыграли?» (примечание переводчика: мотобол в Евпатории тогда был спортом номер один, на команду «Звезда» ходил народ), — ничто другое его, похоже, не интересовало, и проведывать его никто не приходил.
Жора Кутенко слыл в некотором роде легендарной персоной: он шлялся по пляжам, каждый раз с новой фишкой, приставал к отдыхающим и в дурке бывал чаще, чем на воле. В этот раз он приплыл на такой истории: кто-то рассказал Жоре, что, если подстелить в воду газету, то, прыгнув с большой высоты, об неё можно разбиться, как об камень. В другой жизни Жора, наверное, стал бы каким-нибудь Кусто, Хейердалом или даже Сенкевичем (примечание переводчика: известные путешественники и естествоиспытатели), но в этой он каждое утро приходил на Гэшку (примечание переводчика: высокая десятиметровая вышка в Евпатории, неподалёку от порта, с которой прыгали в воду храбрые местные пацаны) и, заплывая под неё, выкладывал газеты. Никто об них, конечно, не разбился, но Жору сдали на очередную побывку в психдиспансер.
Димон был сыном крупного базарного фруктового барыги. Его положили на дурку по причине ранней сексуальной озабоченности: Димон каждый день по морю переходил на территорию Женского пляжа и, стоя в воде, самозабвенно дрочил. Компания суровых курортниц с Севера, где, как известно, отпуск дают раз в три года и сразу на шесть месяцев, выловила наглеца и сдала его администрации. Одна из тёток оказалась депутатом рай-совета, и её слова хватило для того, чтобы положить Димона в больничку. Он, кстати, и сюда протащил колоду заграничных цветных порнокарт и частенько отлучался в туалет по нужде. Как к факту принудительного лечения отнеслись родители — неизвестно, проведывать Диму приходила только невозмутимая толстенная бабушка и кормила его то местными персиками, то крупными грузинскими мандаринами.
На соседней койке прописался взрослый бородатый мужик Санёк. Рано утром, до работы, к нему заходила жена, и они сразу начинали ссориться, это был вроде как местный будильник — палата под их ругань просыпалась и шла завтракать. Санёк был рыбаком-индивидуалом, он поссорился с женой, дал ей по голове, забрал дочку и уехал на дачу. Там выпил ещё и, надо же такому было случиться, именно в этот вечер дочку схватил аппендицит. День был будний, на соседних дачах было пусто, Санёк сел за руль и в дупель пьяным помчался в город. На железнодорожном переезде он вписался в автобус, дочка, слава Богу, не пострадала, а сам только сломал руку об руль. Далее у него, как и у Яши, приключилась драка с ментами, которые не спешили вызывать скорую помощь.
Что самое обидное, с момента первой отлёжки в диспансере произошли кадровые перестановки—Левченко уехалвМоскву и теперь лечением психорецидиво ста Демирского занимался злобный старый доктор Курков. Почти приятные беседы о сексе заменили уколы аминазина и бесконечные колёса, колёса, колёса (галоперидол, трифтазин, паркопан). Так прошло три недели, после чего заторможенного Яшу выписали во второй и последний раз.
На выписку никто не пришёл, на море был шторм, ветер гнул скрипучие акации и бросал пригоршни холодных капель аккурат за воротник. Яша на свою б еду решил пройтись — посмотреть, как оно на воле, и быстро об этом пожалел. Бабушка Роза, как раз кстати, накануне занесла десять рублей, и по дороге он решил переждать непогоду в первом в городе видеосалоне «Элит». Судя по анонсу, показывали какой-то новый фильм с Брюсом Ли. Это при том, что Брюс Ли давно умер и все его пять фильмов у папы Марка имелись на видеокассетах. Как и следовало ожидать, видеосалон химичил — в фильме был какой-то Брюс Лай, но куржи (примечание переводчика: курортники) этого не заметили. Яша досидел до победного конца, в котором главный герой сложил минимум сто ниндзей и вышел на улицу.
Никакого желания разговаривать с папой не было, и Яша решил, что самое время пожить у бабушки Розы. С сорок шестого года она безвылазно жила в старом городе, в Пляжном переулке, и все предложения папы Марка переселиться поближе к цивилизации отметала с присущим ей еврейским апломбом.
Бабушка Роза не пропускала ни одной программы «Время» и всегда умилялась, когда послы африканских стран в экзотических одеждах в конце своей речи говорили с ужасным акцентом «Спасибо за внимание». По бабушкиному распорядку после программы «Время» следовало спать. И никакой скидки на то, что Яшенька стал почти Яковом, что он бреется каждое утро, что ему восемнадцать и по статусу он обязан носиться за курортницами круглые сутки.
В массажный павильон к Меликяну Яша не вернулся, с отцом не общался, спал до обеда, от нечего делать читал том за томом нудную «Историю Государства Российского» Сергея Соловьева, а по вечерам рубился в дурака с бабушкиным соседом Грышей Рубелем (примечание переводчика: имя «Грыша» пишется специально неправильно, но оно именно так и произносилось). Рубеля в тот же день, как Яша заселился к бабушке Розе, выпустили с пятнадцати суток, он неудачно покуролесил в городе Саки. По злобной советской традиции с суток выпускали только ночью, и Грыша пешкарусом пропер километров пять по дождю. На теме воли оба освободившихся и схлестнулись.
Грыша работал матросом на рыболовецком сейнере и беспрерывно кирял. Вообще-то его фамилия была Врубель, но про своего однофамильца-художника Михаила Врубеля Грыша не знал. Или знал, но всякий раз разыгрывал удивление, когда ему об этом рассказывали. Первая буква из его фамилии давно исчезла, все его называли Рубель, потому что он всегда и при любой погоде просил при встрече рубль на поправку здоровья.
У Грышы была своя фишка, которую тот, похоже, подцепил у кого-то из ходивших в загранку — он постоянно спрашивал у малознакомых или же абсолютно незнакомых людей: «Аты сколько зарабатываешь в килограммах бананов?» Грыша считал, что это смешная и познавательная шутка. Яша в килограммах бананов зарабатывал, по выражению папы Марка, «ноль целых хуй десятых». Работать не хотелось, в шахматную секцию он не ходил, а пенсии бабушки Розы хватало на двоих в обрез. Папа в финансировании отпрыска принимать посильное участие пока не рвался.
Так прошел месяц, Яша плыл по течению Пляжного переулка и игр ал в дурака. В один из вечеров Грыша предложил хапануть (примечание переводчика — «курнуть», «почитать», как там у вас это дело называлось?). Яша согласился. Масть была хозяйская, вставило крепко обоим, Яша откинулся на лавочку, которую когда-то в беседке лично устанавливал молодой на тот момент фотограф Марк Демирский и почти выключился из происходящего. В его голове на дикой скорости пролетал косяк чаек, и каждая была отдельно взятой мыслью. Они цеплялись друг за дружку, как зубья шестеренки. Приблизительная цепочка Яшиных мыслей была такой: виноград-дерево-лес-грибы-грибок-носки-ноги-жопа-сиськи-кино-билет-газета-туалет и так далее, до бесконечности, или пока не попустит.
