Ирина Лобановская - После третьего звонка
— Как же так? — попыталась несмело возразить Тата. — Ты не учитываешь, что обман может открыться… То есть не сам обман, а про тебя и Таню… Понимаешь? Совсем я с этим Витькой запуталась!
— Да, с ним запутаешься, — согласился Гера. — Но твое опасение несерьезно: Таня не в курсе событий, а мы с тобой будем немы, как гипсовые статуи. Ну, не Витюша же нас выдаст! Не враг же он самому себе.
— А мои предки? — спросила Тата.
— Предки? — Георгий задумчиво сдвинул брови. — Предки… Но каким образом? Скажут моим? Это не страшно… А кому еще?
— Ой, ну мало ли кому! — заныла Татка. — Я не знаю кому, но это вполне вероятно! И в институте могут узнать, что ты с Таней, и дойдет до нее, и тогда…
— Ну, хватит! — решительно прервал ее Гера. — Так можно додуматься Бог знает до чего! Не нужно столько фантазировать! Сегодня я буду у вас часов в семь. Подготовься морально и скажи своим, что у меня к ним очень важный разговор. Поняла?
— Поняла, — вздохнула Тата. — И зачем я только ввязалась в это дело, ты не знаешь?
— Знаю, но молчу, — ответил Гера.
Тата растерялась от неожиданности и затопталась на месте.
— Что ты знаешь? — подозрительно спросила она. — Нет, уж лучше скажи, я от тебя все равно теперь не отстану!
Георгий внимательно осмотрел ее с ног до головы и еле слышно вздохнул: он совершил непростительную, столь редкую для него ошибку.
— Ты сама напросилась, Тата, — нехотя выговорил он.
— Говори немедленно! — закричала Тата и вцепилась в его рукав. — Иначе я тебя никуда не отпущу!
— Потому что ты… любишь… этого обалдуя, — медленно и четко проговорил Гера. — Не совсем так, как я… Любишь, ни на что не рассчитывая, и готова для него сделать все, о чем бы он ни попросил. Прости, Тата, ты очень честный, бескорыстный и добрый человечек… Я не должен был тебе ничего говорить…
Татка отпустила его руку. Она стояла молча, будто осмысливая полученную информацию, и покусывала обветренные шершавые губы. Ей даже никогда не приходило в голову подкраситься или как-нибудь шикарно подстричься — абсолютно равнодушная к своей внешности и судьбе, Тата жила, как придется, не пытаясь что-либо изменить или поправить. Не потому, что жизнь ее целиком устраивала, и не потому, что была ленива и флегматична, а потому, что надежды, тогда еще живые в ее сердечке, слишком быстро и четко сосредоточились на одном-единственном человеке — долговязом нескладном Витьке Крашенинникове, до лица которого не дотянешься, даже если встать на цыпочки, хоть лестницу подставляй. Но если бы только до лица! Он вообще был недосягаем для Таты, и вычислила она это очень просто — Виктор держал ее за своего друга, а с женщинами не дружат. Правда, оставалось какое-то время впереди, еще теплились слабые, неясные трепетные искорки ожидания… Но в его жизни вдруг появилась Таня. И уповать стало совсем не на что.
— Я жду тебя в семь, — тихонько сказала Тата, не поднимая глаз. — Ты куда-то торопишься, иди…
Гера помялся немного, виновато глянул на Тату и исчез.
Вечером он явился с цветами.
Когда Тата увидела его, отутюженного, причесанного, благоухающего, в бесподобных, сегодня особо потрясающих шмотках (хорошо, что родители могут ему такое позволить!), она восхитилась от души. Более преданного и лучшего друга Виктору нельзя было и желать.
Гере и Тате казалось, что они все достаточно хорошо продумали и их план вполне реален. Они сильно просчитались. Ни он, ни она не понимали и не учитывали слишком многого, да и не могли по молодости многое учитывать и понимать.
Татка, поглощенная своими мыслями, не подозревала о тайных, никогда не высказываемых желаниях и надеждах родителей увидеть дочку замужем за Герой. Побольше бы Крохе проницательности!.. Узнай об этих родительских планах Гера с Татой, они, конечно, удивились бы и растерялись: у каждого из них были свои собственные твердые проекты будущего жизнеустройства. И никаких других расчетов они просто не принимали во внимание, даже не задумываясь над их возможностью. Поэтому, усевшись за празднично накрытый стол — Крохины всегда встречали Георгия по-особому — тотчас решительно приступили к выполнению поставленной задачи.
Тата усиленно замигала отцу, и тот, подвинув Гере салатницу, с интересом спросил:
— Ты хотел поговорить с нами?
— Да, — Гера кивнул и поправил салфетку, аккуратно заправленную за узел галстука. — Скорее, попросить. Но дело сложное, непростое. Мне не очень удобно, Геннадий Михайлович…
Георгий помолчал и для вида опустил ресницы. Татка тотчас сделала то же самое. Родители с надеждой переглянулись. Неужели их мечты могут сбыться? Да, конечно, Тата слишком некрасива, даже не поймешь, в кого уродилась, но разве в этом дело? Если бы женились только на красивых, Земля давным-давно бы обезлюдела.
— Мне действительно очень неловко, Геннадий Михайлович, — повторил Гера и посмотрел Крохину прямо в глаза. — Но, понимаете, мне крайне необходимо какое-то время пожить одному. Отдельно от родителей… Что весьма важно именно сейчас. И я решился — простите меня, пожалуйста! — попросить у вас разрешения воспользоваться до весны вашей дачей.
— Дачей? — удивленно переспросила Надежда Николаевна. — Я думаю, это не проблема. Правда, Геннадий? Ты хочешь там писать на природе?
Как далека она была от истины! Но Татка тут же воспользовалась моментом и с готовностью ухватилась за нечаянно подсказанную мысль.
— Да! — радостно завопила она, изо всех сил подмигивая Гере. — Он хочет жить один в лесу!
Отец проницательно глянул на Татку и постарался скрыть усмешку.
— Один ли? — весело спросил он.
— Ну, а если даже и нет? — смело заявила Татка. — Разве это карается законом?
Родители вновь переглянулись, пытаясь осознать полученную информацию. Какую роль играет здесь дочка? Неужели… Они не могли себе представить, что перед ними сидят просто две хитрые, ушлые, пронырливые сводни в женском и мужском обличье. Два человечка, бесконечно преданных и верных третьему, явно не заслуживающему и сотой доли подобной преданности.
— Разве вы будете возражать, если его навестят там приятели? Или приятельницы?
Татка дерзко, бесстрашно шла напролом, отбросив всякую дипломатию. Чего бояться, в самом деле? Иначе не победить.
— В конце концов, он не может сидеть там бирюк бирюком и сосать лапу! — без околичностей заявила она, по-быстрому расправляясь с рыбой.
— Дочь, ты совсем заморочила нам с матерью головы, — сказал Крохин, улыбаясь Гере. — Работать — это я прекрасно понимаю, покой и тишина — тоже понимаю. Но к чему ты приплела сюда приятелей и приятельниц?
Георгий уловил, что Татка сделала роковую ошибку и сейчас все испортит, если немедленно не вмешаться. В воздухе реяла еще неясная, но вполне ощутимая опасность. Природное чутье подсказывало насторожившемуся Гере, что правды о его любви здесь никто не ждет и даже не хочет, что она здесь будет совершенно лишней и жестокой, а поэтому нужно как можно скорее, без лишних слов и не вдаваясь ни в какие подробности, остановиться на предложенном самими Крохиными варианте. Обалдевшая, попросту свихнувшаяся от любви Татка уже совсем ничего не замечает, целиком одержимая одной лишь святой мыслью устроить счастье своему драгоценному фигляру Витеньке. На нее рассчитывать нечего.
— Да, Геннадий Михайлович прав, Тата, — сказал Гера, одарив Татку суровым и холодным выразительным взглядом. — Ты говоришь какие-то несуразности, нелепости, извини! Я собираюсь работать — и больше никаких занятий!
Татка смешалась и испуганно, растерянно замолкла, ничего не понимая. Крохины опять многозначительно посмотрели друг на друга. Кажется, дети не хотят выдать своей тайны, но нечаянно уже ее выдали — неопытные, глупые. Не так плохо, как кажется. Пусть попробуют жить вдвоем. Глядишь, что-нибудь и получится…
И Гера получил желанные ключи, смутно подозревая нехорошее, но все же не догадываясь, что стал с этой минуты близким Крохиным человеком и претендентом на руку их дочери. И его новый, неведомый ему самому статус мог грозить самыми непредвиденными осложнениями.
На следующий день Тата с Герой вручили ключи онемевшему, красному и взмокшему от неожиданности и избытка чувств Виктору.
— Спасибо, ребята! — наконец еле выговорил он. — У меня просто нет слов…
— Благодари Татку! — сдержанно отозвался Гера.
Татка молчала, внимательно рассматривая свои туфли.
6
Ключи поставили вконец зарвавшегося и изолгавшегося Виктора в тяжелое и крайне двусмысленное положение. Ведь Таня даже не предполагала о его далеко идущих и уже почти осуществленных планах. И как теперь ей сказать об этом? Не брякнешь ведь сразу, что вот, дескать, у Татки, как известно, пустует дача, а ключи от нее лежат у Виктора в кармане… Даже золотой ключик Буратино и тот отпирал только определенную дверь, а тут дверь к Таньке… Как и чем ее открыть?
