Го Цзинмин - Знаешь, сколько опало во сне лепестков...
Эти люди действительно были жестоки — один за другим спаивали меня, словно Яо Шаньшань, все вместе, улыбаясь до ушей, улучали любой момент напакостить. Ближе к концу тосты стали истощаться и начало звучать даже такое, как "за то, чтобы еда в "Ванфу" была ещё вкуснее!" — такими тостами только людей пугать. Задирая голову, чтобы выпить, я думала, этот вонючий Ванфу не я открыла, что ты мне-то это говоришь. Напившись изрядно, эти люди начали показывать свою истинную звериную сущность, дичь и зверьё на столе смешалась с дичью и зверьём вокруг стола, можно сказать, что я лишний раз посмотрела "В мире животных".
После окончания банкета мы с Лу Сюем вышли из ресторана. Меня мутило, поэтому я не стала брать такси, решила прогуляться. Лу Сюй к тому времени уже пришёл в себя и воспрял духом. А бедняжке Линь Лань ещё в ресторане пришлось тайком ходить в уборную, и избавляться от изысканных яств в желудке, чтобы продолжать мою затяжную войну со зверьём. Поэтому сейчас в желудке у меня было пусто, как после ограбления, даже рвать было нечем. Лу Сюй забежал вперёд меня, полуприсел и протянул руки назад. Я спросила: "Ты чё собрался делать?" Он, не поворачивая головы, сказал: "Залезай". Услышав это, я сразу запрыгнула на него, чтобы он не успел пожалеть о своём решении. Этот субъект даже женщин бить готов, куда уж ему до галантного рыцаря, для которого выпущенное слово действительно не воробей.
В тот вечер я так и уснула на широких плечах Лу Сюя, к тому же подряд посмотрела несколько снов, словно сериал. Похоже, я во сне опять рыдала — его Armani за несколько десятков тысяч опять весь был измазан моими соплями и слезами, поскольку во сне я опять вспомнила Гу Сяобэя, вспомнила, как, когда мы ездили на Эмэйшань[24], что в Сычуани, он так же нёс меня на спине. Я тогда решила попробовать силы, ни в какую не соглашалась поехать на канатной дороге и кричала, что хочу сама вскарабкаться на гору. В результате, добравшись до середины подъема, у меня заболела поясница, и я во что бы то ни стало решила заставить Гу Сяобэя понести меня на себе. Сначала он упирался, но я всё решила силой.
Он пыхтел, словно паровоз, но нёс меня наверх. Он всё ныл, что я, этакий барчук, только и знаю, как угнетать добрых простых людей, он сказал, что, когда мы состаримся, он заставит меня носить его, чтобы вернуть долг. Я ему ответила, что у него совсем с головой плохо, когда состаримся — на креслах с колёсиками кататься будешь, какое там носить, если тебе куда надо будет, я через весь Пекин тебя провезу. От ответа Гу Сяобэя я чуть не подавилась: "Тоже мне крутая нашлась, вот слабо тебе будет меня на Эмэйшань затолкать?" Я, стукнув его кулаком, сказала: "Ты что, совсем совесть потерял — заставлять несчастную старушку толкать тебя на Эмэйшань！" Добравшись до Золотой вершины, он завалился на кровать и, прикинувшись трупом, проспал целые сутки, так что его даже ударами и пинками разбудить нельзя было.
Раньше мы ведь говорили, что вместе состаримся до седины, а несколько дней назад он держал меня, в то время как его девушка давала мне затрещины, как мне не плакать?
Воспоминания о том вечере у меня навсегда остались, будто в тумане, но одно я запомнила очень хорошо: меня вырвало, вырвало на Armani Лу Сюя, а он даже не отреагировал,— как будто меня вырвало на какое-то старое тряпьё на лавке старьёвщика, и продолжал неутомимо шагать вперёд со мной за спиной. Я услышала аромат туалетной воды Лу Сюя, и он напомнил мне такой родной запах шампуня моей Бабочки. После этого я уже уснула крепким сном.
Бабочка — это мой маленький пекинес, как и я, всегда обижает слабых и боится сильных, если увидит незнакомого ребёнка, сразу начинает истерично лаять, воображая себя немецкой овчаркой, а, лишь завидев какого-нибудь здоровяка, сразу забивается в угол, да так, что за уши не вытащишь.
18
После этого я всё время была занята. Я не плакала, мне не было больно, только иногда вдруг находила тоска, особенно, когда я была одна в тишине. Такое состояние продолжалось всё время, я по-прежнему дралась в офисе с Лу Сюем, иногда вместе ходили с ним за продуктами, а потом готовили у него на кухне — потому что я не хотела пачкать свою.
В тот день я только вернулась к себе, как мне позвонила Вэньцзин. Я очень обрадовалась, поскольку очень долго с ней не связывалась. Я упала на кровать, приняла самую удобную позу и приготовилась к последующему нашему с ней телефонному марафону. Но в результате Вэньцзин очень долго мямлила что-то в трубке, так и не сказав ничего членораздельного, я начала было подумывать, что она сделала что-то нехорошее по отношению ко мне, из-за чего её теперь мучает совесть. Я решила повеликодушничать: "Говори как есть, я правда не буду тебя винить, и вообще, нашла с кем церемониться!"
Вэньцзин всё продолжала тянуть волынку, но в конце концов, прерываясь, сказала, что у Гу Сяобэя будет день рождения, и мне нужно будет пойти на него.
Я застыла с трубкой в руке. Я уже очень давно не вспоминала о Гу Сяобэе, даже почти забыла о его дне рожденья. Я долго молчала, сжимая трубку.
Наконец, я спросила: "Это ты по наущению Гу Сяобэя в предатели записалась? Что ж он сам меня не пригласил?"
Вэньцзин в ответ только смущённо захихикала.
Я сказала, что если кого зовёшь в гости, то приглашать надо самому, просить третьих — не дело, это совсем не искренне. Договорив, я бросила трубку.
Положив трубку, я сидела в кресле и чувствовала, как на душе начинали поскрёбывать кошки. Раньше я за месяц до его дня рождения уже начинала обдумывать, что я ему подарю, доводя до истощения свои умственные силы, чтобы доставить ему радость. А сейчас о самом дне рожденья мне напомнила только Вэньцзин.
Я уже было погрузилась в вязкий мир мучительных воспоминаний, как зазвонил телефон. Я взяла трубку и услышала голос Лу Сюя: "Линь Лань, у меня скоро день рожденья, обязательно приходи, обязательно".
19
В тот вечер, когда Гу Сяобэй праздновал день рожденья, я вышла довольно поздно. Мы с Вэньцзин вместе поехали на такси. Он пригласил всех в какой-то новый весьма пафосный ресторан, перед входом "Мерседесы", "БМВ" и "Порше" выстроились, словно на международном автосалоне. Гу Сяобэй и Яо Шаньшань стояли у входа и улыбкой привечали каждого пришедшего, при этом создавалось впечатление, что они просто созданы друг для друга.
В машине я рассказала Вэньцзин историю с пощёчиной от Яо Шаньшань, услышав об этом, она просто подпрыгнула на сиденье и начала поливать руганью Яо Шаньшань. Я посмотрела на позеленевшее лицо таксиста: похоже, он не ожидал, что такая тихоня может столь громоподобно ругаться. Наконец, она выдохлась, посмотрела на меня и, трогая моё лицо, спросила:
— Ещё болит?
— Нет конечно, это ж не вчера случилось, если б она меня ударила так, чтобы целый месяц болело, я бы давно уже позвала кого-нибудь, чтоб её логово с землёй сравняли!
— Неудивительно, почему Гу Сяобэй смалодушничал и не решился сам приглашать тебя, меня заставил звонить тебе. А ещё подумала, что у него старые чувства взыграли, чёрт бы его побрал.
Вэньцзин спросила меня, что я собираюсь подарить Гу Сяобэю. "Красный кошель[25]. Правда". Вэньцзин сразу погрустнела, да мне и самой было невесело. "Если я подарю что-то романтичное или замысловатое, наша крепость опять не обрадуется, и снова сделает мне какую-нибудь гадость, поэтому я, как все, подарю красный кошель.
Мы вышли из машины, и к нам подошёл Гу Сяобэй. Яо Шаньшань стала расшаркиваться передо мной, изображая само дружелюбие, как будто, блин, те две оплеухи были совсем не от неё. На самом деле было понятно, в чём дело: перед нами стояли родители Гу Сяобэя, а в своих делах им часто приходится оглядываться на моего папу, что уж говорить об этой Яо Шаньшань, которая оглядывается на родителей Гу Сяобэя, даже когда ест, разве она осмелится выказывать мне раздражение?
Родители Гу Сяобэя очень радушно, взяв меня за руку, стали расспрашивать, всё ли у меня в порядке, в общем, как будто я была их собственным ребёнком. На самом деле, когда мы с Гу Сяобэем расставались больше всех против были его родители, очень сильно укоряли его, они думали, что это Гу Сяобэй бросил меня, а он тоже не стал оправдываться, проглотив все их обвинения. Его папа и мама давно уже признали меня своей невесткой, а после того как мы расстались, встретив меня, всё время говорили мне, что как только я прощу Сяобэя, то сразу могу вернуться к ним, переступить порог дома и стать невесткой семьи Гу. Вспоминать обо всём этом было тяжело, я сильно сжала руку Вэньцзин, а она ещё сильнее сжала мою. Я знала: она боялась, что я заплачу.
Яо Шаньшань стояла рядом и было видно, что её не очень обрадовало то, как меня приветствовали родители Гу Сяобэя, она смотрела на Гу Сяобэя, но он не обращал на неё внимания, и лишь всё время смотрел на меня, и я видела, что его глаза были полны мук и нежности. Но какая теперь разница, разве ты думаешь, что мы ещё можем вернуться в прошлое? Я отдала красный кошель Гу Сяобэю, я увидела, что когда он забирал его, его руки дрожали. Он, конечно, не думал, что я могла прямо так подарить ему красный кошель.
