Елена Травкина - Завтра будет среда
Василиса тоже хлюпнула носом и, вернувшись к столу, ожесточеннее заколотила по тесту. Нельзя так. Он капитан. Пусть маленький. Но сибиряк…
- Вась, а Вась, ну, ты чего? Обиделась?
В иллюминаторе снова сидел любопытный радист, только уже без «аляски». Грустно как-то сидел. Ногами не болтал, кособочил только носочки.
Василиса отерла глаза передником:
- Пирог я делаю, неслух.
- С вишнями?
- С вишнями!
- Мужики! С вишнями!!!
Андрейка уже привычно сдал кормой наружу, и повариха осталась в тишине.
С тестом.
И с мыслями.
Свишнями! Свишнями! Свишнями!
Снеговенок покрутил головой, отыскивая, кого так смешно зовут. Взрослые хмуро молчали: кто спал, кто просто лежал на утоптанном снегу. Малышня с писком носилась вокруг маячка, натыкаясь на толстые животы взрослых. Самые храбрые подбегали к краю полюса и свистели в черную пустоту. Никто и не думал откликаться. Будто и не слышал этого странного зова - шелестящего, пугающего, как удар ветра о воду.
Снеговенок подумал и почесал крутой бочок:
- Есть хочу.
- Потерпи, - откликнулась мама. – Закрой глазки, подреми. Откроешь - а морковка тут как тут.
- Дедушка Мороз привезет?
- Ага. И Снегурочка.
Снеговенок взбил сугроб попышнее и привалился к маме:
- Расскажи.
- Сначала появится коробочка. Маленькая. Пых-пых. А от нее пар повалит, белый-белый. Потому и называется пароход. Сначала пароход будет скользить по льду, словно санки. А потом ты увидишь трещину. Длинную. До самого берега. Вот по этой трещине он к нам и доберется.
- А много морковки будет?
- Много. И тебе хватит, и другим малышам.
- Тогда я с тобой поделюсь. И с папой. И с …
- Медведи!!! Медведи!!!
Снеговенок всплеснул ручонками и, не удержавшись, окунулся в снег: мама, только что сидевшая рядом, мчалась туда, где метался взрослый снеговик, беспорядочно хватая на руки и роняя других снеговенков.
- Где? Где они? С ума сошел?! – подбегавшие трясли его, озирались, ожидая ответа. Следом подбегали новые и новые. Окружали и снова трясли. А снеговик, удерживая брыкающихся отпрысков, растерянно кривил рот и тыкал подбородком в горизонт:
- Видел же. Видел. Значит, показалось…
Накинув пуховик, Василиса вышла с ведром на палубу. Вдохнула холод - и зашарила по карманам. Рукавицы, как всегда, нашлись не сразу, а чайки, словно и минуты подождать не могли - горланили, нарезая круги над головой, тявкали противно, мелкими шавками.
- Да постойте вы!
Повариха подцепила совком первую порцию и швырнула объедки на лед. Чайки, дурные птицы, дрались за каждый кусок, как за последний, охаживали друг друга крыльями, некоторые – понаглее – пикировали прямо на ведро. Пару раз отмахнувшись полотенцем - «Вот только загадьте мне палубу!» - Василиса от греха отправила все за борт разом. Понаблюдала, как дармовое угощение обрастает перьями, превращается в разодранную подушку… Не выдержав, плюнула и тут же покаянно сложила ладони ковшиком. Ох, и дурная же примета. Прости, батька Нептун, неразумную.
- Василиса! Как самочувствие?! Вечор, ты помнишь, вьюга злилась! И ты печальная сидела!
Кричали с мостика. В рупор.
- Вот обормоты, - Василиса улыбнулась, обернувшись. Из-за слепящего света трудно было разобрать, кто на вахте, и она прокричала солнцу: – Хорошо!
- Плохо?!
- Хо-ро-шо!!!
– И правильно, и правильно! Нынче – погляди за борт! Мороз и солнце!
Вокруг, и правда, было хорошо.
Ледокол шел, словно плуг по пашне. Лед отваливался жирными пломбирными кусками, оголяя голубую, как небо, подводную часть. Позади судна, Василиса знала, свободная вода становилась мыльной, полинявшей. Будто и не в радость была ей долгожданная воля. Но здесь, среди солнечных зайчиков, все еще жила детская сказка о драконах и принцессах.
- Бей склянки, Пушкин! Обедать пора!
Из рубки тут же, словно ждали, сорвался гудок, покружился над ледоколом и унесся вдаль - от прожорливых чаек, хрупких принцесс и пирогов с вишнями. Василиса, любопытствуя, приложила козырьком ко лбу руку: кого позовет? И увидела, как от горизонта ровным клином движутся навстречу кремовые пятна. Их было много, а, когда моргала, становилось еще больше. И шли они так слаженно – ать, два, - что повариха даже напевать начала: «Наверх вы, товарищи…»
- Медведи!!!
Василиса вздрогнула и оглянулась. Снова сибиряки шутят?
- Медведи!!!
Голос был каким-то странным, как сухая листва, шел ниоткуда и длился, длился, проникая повсюду, закладывая уши. Василиса тряхнула головой, зажмурившись, еще раз глянула на горизонт и ахнула.
Динь-динь-динь. Снеговенок сладко спал и видел деда Мороза. Тот был маленький, намного меньше мешка с подарками, и не тащил его на себе, а залезал верхом и, громко гикнув, съезжал с горы.
Динь-динь-динь. За дедом, то и дело теряя шапку, спешила рыжекосая внучка-великанша. Оступалась и жалобно всхлипывала: «Дедушка!»
Динь-динь-динь. Дед тормозил на полпути, ожидая, хмурился и постукивал узловатым пальцем по странному будильнику. Таких Снеговенок никогда не видел: без цифр, с красной и синей стрелками. Стрелки хулиганили, вертелись как мальки в лунке, и дед Мороз, уже не на шутку рассердясь, стучал по будильнику кулаком.
Динь-динь… Бомм! Задрожав, синяя стрелка уперлась прямо в Снеговенка – и в ту же секунду небо затянулось снеговыми тучами.
Василиса никогда не понимала, почему все говорят, что сирена «воет». Сирена не выла и в этот раз: она причитала.
Сибиряки полосатыми бусинами скользили по тросам вниз и с грохотом съезжали по трапам. Подмигивали, подначивали: «Не дрейфь, Вася!», и Василисе казалось, что она тоже улыбается в ответ. Только губы почему-то были резиновые.
Когда встречный поток иссяк, она ринулась наверх. Тяжело топоча, ворвалась в рубку и, не удержавшись, покатилась в унтах по блестящему полу прямо к иллюминатору. Споткнулась о подвернувшегося радиста и – вот она, силушка русская – чуть не свернула рулевую колонку.
- Товарищ капитан! Мефодий Никитич!
Маленький капитан покачнулся, но на стуле удержался и бинокля из рук не выпустил.
- Василиса, вернись на камбуз. И не смей оттуда носа показывать.
- Да как же, Мефодий Никитич? – отступив от помятой колонки, повариха пригладила волосы. - Что ж я среди кастрюль отсиживаться буду?
- Сногсшибательная ты женщина, Вася, - проворчал радист откуда-то снизу.
Капитан оторвался от бинокля и тоже смерил ее взглядом:
- Ты что, на кулачный бой собралась?
- А хоть бы и на кулачный. Думаете, не справлюсь?
Нос капитана забавно вздернулся.
- Да ты никак из былины к нам? Микулишна? Иди Красную книгу полистай. Этих зверушек закон охраняет.
- Зверушек? – взвилась Василиса, но, опомнившись, тут же прикрыла рот. - Это зверушки?
- И то правда, - снова подал снизу голос Андрейка. – Какие они зверушки? Шантрапа.
В чем-то радист был прав. О панцирях и тяжелом оружии новоявленные пираты только мечтать могли. Прослышав о голливудских собратьях, медвежьи банды разбойничали, полагаясь лишь на собственные когти, крюки и факелы. На смертоубийство не шли: старались поджечь судно и в суматохе утащить все, что плохо лежит. А уж за морковь могли продать и мать родную.
Но сбить капитана с курса еще никому не удавалось.
- Тем более. Неужто мужики без тебя с шантрапой не справятся?
Василиса хотела было ответить, что мужики мужикам рознь, но Мефодий Никитич предупреждающе поднял руку и, сморщившись, чихнул. Поискал по карманам платок, не нашел и украдкой вытер нос рукавом кителя.
- Правду сказал. Еще вопросы есть?
Вопросов не было. Василиса, не отрываясь, глядела на чисто выбритую щеку капитана, на белый полумесяц незаросшего шрама чуть ниже мочки. Два года назад она сама стягивала пластырем края рваной раны и клялась никому не рассказывать, что случилось в темном доке. А брошенный грабителем нож и по сей день хранился у нее в тумбочке. Хороший нож. Острый…
- Василиса?
***- Василиса, пообещай мне.
Снеговенок открыл глаза:
- Мама, почему так тихо?
- Все устали, - измученно улыбнулась та и потрогала его лоб. – Все спят.
- А зачем медведи забрались на небо?
Мама вздрогнула. Лихорадочно скользнула взглядом по небу, маяку, снеговикам и снова улыбнулась сыну:
- Это облака, глупыш.
- Нет, - упрямился Снеговенок. – Медведи. Они хотят забрать морковь себе.
- Чего? – мама сняла рукавички и обхватила его голову. – Ну-ка, посмотри на меня. Что это за выдумки? Тебе просто приснился плохой сон. Мы его сейчас соберем, - она провела ладошкой по бледным щечкам, - и выбросим. Уходи, сон. Не пугай нас.
Снеговенок пристально смотрел на мамины плавающие руки, но, казалось, не слышал ее. Откуда-то издалека снова звучал голос - испуганный и слегка писклявый: «Все будет хорошо. Успокойся». И снова: «Все будет хорошо».
