Антон Фридлянд - Запах шахмат
– Я – Альбрехт, – говорю я, входя в комнату.
– Ладно, – похоже, в это она поверила. – Познакомьтесь. Это Альбрехт. А это Алиса, моя… – почти неуловимая пауза, – племянница.
– Очень приятно, – я чувствую себя пудингом.
Алиса смотрит на меня с недружелюбным интересом. Она плотнее запахивает халат, слегка распахнув его перед этим – мелькает полоска бледной кожи и темно-коричневый сосок. Алиса смотрит, попался ли я на ее провокацию – я попался – ехидно скривленные губы, «племянница» отворачивается.
Спальня совсем не изменилась с того момента, как я покинул ее вчера. Те же смятые простыни, та же никотиновая дымка, протянувшаяся от пепельницы на полу к высокому окну. Добавился столик на лилипутских ножках, на котором – две чашки и маленький керамический чайник.
– Будете чай? – вдруг предлагает Алиса.
Я соглашаюсь – из интереса.
– Ничего, если из моей чашки?
– Нет проблем.
Она протягивает мне чай, я делаю глоток. Жасминовый. Терпеть не могу жасминовый.
– Я слушал твой диск сегодня, – обращаюсь я к Яблонской.
– Тебе такая музыка не нравится, – предположила она.
– Да, не нравится. Но мне понравилось, как ты поешь.
– Мне она тоже не нравится. Я пишу сейчас другую.
– Пишешь музыку?
– Да, – кивает в сторону компьютера, который я раньше не заметил. – А Алиса рисует.
Звонит телефон – Яблонская уходит в другую комнату с трубкой, зажатой между плечом и ухом.
– Ты художница? – спрашиваю я Алису.
– Ага. А ты кто?
Возвращается Яблонская.
– Ты хотел сыграть в шахматы.
– Я хотел поговорить о шахматах, – уточняю я формулировку.
– Что же ты хотел мне сообщить?
Яблонская замечает, что я покосился на ее подружку, и успокаивает меня:
– Алису это все не интересует. Ты можешь спокойно говорить при ней.
– Откуда ты можешь знать, что меня интересует? – девочка берет мою чашку, собирается сделать глоток, не делает, ставит на стол.
– Алиса, моя девочка, ты ведь даже не знаешь, о чем мы говорим! – говорит Татьяна чуть громче, чем этого требует небольшая комната.
– Не называй меня так, как ее! – Алиса вскакивает с кровати, в два шага оказывается у двери и, прежде, чем выйти, передразнивает: «Моя де-воч-ка!»
«Раз, два, три, четыре…» – считаю я удары сердца, заполняя пустоту паузы пузатыми секундами.
– Не обращай внимания, – говорит Яблонская. – Она ревнует. В том числе, и к тебе. Что там насчет шахмат?
Я задумываюсь на секунду. Голова соображает не совсем четко. Что я собирался ей сказать? Что хотел от нее услышать? Мне приходится выбрать самую простую технологию – откровенность.
На белом пластике столика забытым Алисой угольком я воспроизвожу упоминания о шахматах, которые встретились мне за последние пару дней.
– Слишком много шахмат? – переспрашивает Яблонская, когда я заканчиваю свой рассказ – мне потребовалось минут десять.
– Что ты думаешь об этом?
– Знаешь, сейчас мне кажется, что ты действительно брат Дали. Он тоже любил изображать факты на бумаге.
– Не имеет значения, чей я брат. Два наших общих знакомых покончили с собой. Другие наши общие знакомые думают, что причина самоубийств – это ты. Я ищу подлинную причину, поэтому пришел к тебе.
– Как я могу быть причиной самоубийства? Самоубийство – это то, что человек совершает сам, без посторонней помощи.
– То есть, ты считаешь, что между смертью Дали и Пикассо нет никакой связи?
– Я этого не говорила. Но связующее звено – это понятие, а не человек.
– Кто же? – спросил я. – Или что?
– Тренинг, – ответила Яблонская.
На кухне Алиса разбила тарелку.
– Пикассо не посещал Тренинг, в отличие от Дали, – я достал из кармана сигареты, при этом выпала визитка Малевича, которую я поймал в воздухе и спрятал обратно.
– Откуда тебе это известно, Альбрехт? Ты знаком со списками участников Тренинга?
– Нет.
– Что ты вообще знаешь о Тренинге кроме того, что это слово из восьми букв?
– Из семи. Я знаю, когда проходил Тренинг. Знаю, как изменилось поведение Сальвадора Дали после того, как занятия закончились…
– «Занятия»? – ее спина выпрямилась, глаза смотрели с еще большей издевкой. – О каких занятиях ты говоришь? Тренинг – это не занятия, которые начинаются в какой-то момент, а потом в какой-то момент заканчиваются. Ты можешь ничего не знать о Тренинге, и тем не менее участвовать в нем. Как ты думаешь, Альбрехт, что происходит с тобой в последнее время? Как бы ты это назвал? Твой сводный брат назвал бы это «Тренинг».
Алиса снова вошла в комнату и неслышно села на кровать возле Яблонской. Расстояние вытянутой руки плюс несколько сантиметров – Алиса еще сердится.
– Тренинг уже идет, – голос Яблонской звучал монотонно и достаточно равнодушно, как если бы она рассказывала о том, что ела на обед. – Участников Тренинга в твоем теперешнем окружении гораздо больше, чем ты думаешь. Ван Гог, Миро, Роден, Шагал, Гойя… Теперь еще и ты, Альбрехт. Все стали тренерами и тренируемыми, что, по сути, одно и то же. Тренинг находится всюду, и это равносильно тому, что его нет вовсе.
Она диктовала в меня слова, словно в диктофон – я и не пытался анализировать сейчас то, что она говорила.
– Кто звонил? – спрашивает Алиса Яблонскую.
– Когда?
– Десять минут назад. Когда ты уходила в другую комнату.
– Шишкин. По работе, – Яблонская меняет позу, в результате чего приближается к Алисе на десять сантиметров белой ткани.
– Я хочу узнать о Тренинге больше, – их флирт не давал мне сосредоточиться.
– Узнаешь, – пообещала Татьяна. – Если останешься здесь.
Я так и не понял, что она называла словом «здесь» – эту комнату, этот город или вообще «здесь».
– Послушай, Альбрехт, кто ты такой? – спросила вдруг Яблонская, и Алиса вздрогнула. – На детектива ты не похож, на брата Дали – еще меньше. Зачем тебе вся эта ситуация? Что ты здесь делаешь?
Она не давала мне ответить.
– Хочешь совет? – это звучало достаточно искренне. – Уезжай отсюда, Альбрехт. Ты сейчас на первой ступени Тренинга, но, судя по всему, скоро перейдешь на вторую. И тогда тебе придется доигрывать до конца. Ты понимаешь, о чем я?
– Что ты имеешь в виду, говоря «судя по всему»? – спросил я.
– Шахматы. Тебя окружили шахматы.
Алиса едва удержалась, чтобы не рассмеяться. Ее перепачканные углем пальцы уже встретились на поверхности кровати с рукой Татьяны.
– В этой истории действительно много шахмат, – сказал я. – Но ведь это касается не только меня.
– Это – только тебя, – ответила Яблонская. – То, что ты называешь «этой историей» – просто твоя жизнь, здесь и сейчас. Понятие, которое систематически вторгается в твою жизнь – это то, что участники Тренинга называют сигналом. Первая ступень Тренинга учит распознавать сигнал, вторая – его интерпретировать. Именно поэтому я рекомендую тебе прервать Тренинг сейчас, до второй ступени.
– Схожу в душ, – сказала Алиса.
– Опять? – удивилась Яблонская, но Алиса уже вышла.
– Чем угрожает вторая ступень Тренинга? – вернемся к нашим баранам.
– Твоя интерпретация сигнала не зависит от тебя. Она зависит от самого сигнала, – Яблонская запнулась. – Дело в том, что сигнал – это и есть ты… Вернее, ты – это и есть сигнал. Ты не поймешь. Пока не поймешь.
Головная боль, витавшая до этого момента где-то поблизости, теперь уверенно проникла в мой череп. То, за что я не люблю кокаин.
– Знаешь, есть вещь, которая волнует меня сейчас больше, чем все эти сигналы, – произнес я. – Меня по-настоящему волнует, почему покончил с собой Сальвадор Дали.
Купание Алисы, судя по звукам, прекратилось – стих шум душа, резиновые шлепанцы крякнули на мокром кафеле. Яблонская словно заспешила куда-то.
– Я – не твой тренер, – сказала она. – Не знаю, кто твой тренер, но это не я. Я и так с тобой слишком долго болтаю. Уже поздно.
Шах.
– Я тебе тоже могу рассказать о том, чего ты не знаешь, – предложил я.
– О чем именно?
– Предсмертная записка Пикассо в обмен на информацию о Дали.
– Дай мне ее.
– Сначала расскажи о самоубийстве Дали.
– Довольно! Я говорю сегодня слишком много. Твой ход, Альбрехт. Покажи записку.
Я даю ей кусок туалетной бумаги, на который переписал слова Пикассо: «Огюст Роден».
– Я переписал текст, – объясняю я. – Оригинальный документ пришлось уничтожить. Это была надпись фломастером на крышке коробки для бумаги. Я ее стер.
– Стер надпись? – Яблонскую что-то сильно удивило в моем поступке. – Значит, этот текст больше никто не видел?
– Только ты.
– Альбрехт, – голос Яблонской становится предельно серьезным. – Ты должен обязательно показать этот текст всем остальным. Не спрашивай, почему. Просто сделай это, иначе…
Раскрасневшаяся Алиса снова плюхается на кровать, прямо возле Татьяны.
