Владимир Харьковский - Мастерская отца
Володька и Витя обернулись на зов и у кассового окна, шагах в трех, увидели Димчика.
— Дую-дую! — сказал Витя, пожимая руку товарищу. — Привет гроботесам!
Так, незаметно для окружающих, из ладони Фролова перешли к Димчику два мятых рубля — на билеты.
— Салют кочегарам! — не остался в долгу земляк, хлопнув Витю по плечу, и тут же, увидев Володьку, возопил радостно: — Воль-де-марчик!.. Домой намылились, мужики?
Фролов и Димчик учились в разных училищах. Витя на металлурга, а Димчик — на столяра-краснодеревца.
— Куда без очереди прете!? — возмутился позади них высокий худой парень в голубом плаще.
— Да мы так, почирикать, не переживай! — ласково успокоил его Витя. — Мы там заняли.
— Там и чирикайте! — сурово отрубил парень. — Знаем мы таких — быстрых да звонких, заняли они…
Володька нахмурился, почувствовав на себе внимание очереди.
— Кто это там выступает, Фрол? — спросил Димчик, приблатняясь на глазах, вытягивая губы трубочкой и с растяжкой цедя слова. — Кто это там на мозги мне капает, а?
Володька даже удивился, как быстро освоился Димчик с новой городской жизнью, где на каждом шагу следует быть быстрым, энергичным, активным, чтобы тебя, скажем, не прищемило дверью в трамвае или не остановил постовой, когда перебегаешь улицу…
Прищурившись, Димчик резко обернулся и звонко вскрикнул:
— А-ах! Человек в шляпе! Права качашь? На трудящего человека бочку катишь?
От неожиданности парень отшатнулся, и Володька увидел на его лице смутное беспокойство. Фролов переступил с ноги на ногу и усмехнулся. Кто-то в очереди оценил «юмор» Димчика и стрекотнул кузнечиком: «Кги-кги-кги!» Парень, стараясь не уронить еще ниже собственное достоинство, снял мятую темно-зеленую шляпу с приплюснутой тульей и неуверенно ответил Димчику:
— Чего прилипаешь? Я, кажется, не с тобой разговоры веду… Стоишь и стой, шустряк какой…
— Это кто шустряк? — с придыхом спросил Димчик, так что получилось не «кто», а «хто» и сделал вид, что может достать из кармана своего огромного темно-синего бушлата с латунными пуговицами устрашающее н е ч т о. Володька увидел, как у парня вспотело лицо.
Очередь, следившая от нечего делать за разговором, притихла.
Димчик, смеясь, вынул из кармана мятый нестираный платок в крупную клетку, громко высморкался и сказал:
— Если блазнится, креститься надо, церква рядом. Вот так-то, дядя!..
Очередь, поверив, что н и ч е г о не будет, возбудилась, заворчала. Володька поймал на себе осуждающий взгляд девушек из кооперативного техникума и на всякий случай отвернулся, сделав вид, что к происшедшему не имеет отношения. И тут он вновь увидел учителя Митю, подумал самую малость и шагнул к нему:
— Здравия желаем, Борис Сергеич!
Учитель Митя качнулся, узнал Володьку и обрадованно закивал:
— А-а-а! Рад, признаться, рад! Вот уж никак не ожидал, Картошкин… Вы надеетесь уехать, ага?
— Вы же сами, Борис Сергеич, говорили, что надеяться никогда не поздно! — многозначительно произнес Володька, с любопытством разглядывая огненное, кирпично-красное лицо историка, его байковую кепку в серую полоску, демисезонное двубортное пальто, уже не модное сезонов десять кряду.
Учитель Митя зацвел, пожевал губами, и светлые его, словно обожженные, ресницы шевельнулись:
— Надежды юношей питают, ага!..
Они постояли еще так и мирно побеседовали. Володька сказал, что у него сегодня о т г у л по семейным обстоятельствам, а учитель Митя доложил, между прочим, что за этот день, бегая по институту и общежитию с обходным листом, у х ы р к а л с я вдрызг.
Прошло минут десять, а Димчик между тем так и не продвинулся. Его даже потеснили. Пришли откуда-то еще очередные и заняли свои законные места впереди. Витя Фролов забеспокоился, подошел к товарищу.
Кассирша, как казалось Володьке, работала неестественно медленно, совсем не беспокоясь о том, что людей в очереди много, что всем нужно уехать сейчас же, немедленно. Она записывала каждый билет на бумагу, справляясь о чем-то по телефону, и долго ждала ответа, молча глядя перед собой. Не выдержав, люди начинали роптать: «Нельзя ли побыстрее? Так все автобусы уйдут!» И тогда женщина за стеклянной перегородкой затравленно огрызалась: «А вы на мое место сядьте!» Но вдруг она приподнялась со стула и глянула на людей поверх стеклянной перегородки:
— Кому еще на Каменку?
Очередь рассыпалась. Димчик сорвался с места, оттолкнул от окна замешкавшуюся бабу в плюшевой москвичке.
Володька увидел отчаяние на лице учителя Мити, гневный оскаленный рот ветфельдшера, пробивавшего локтями дорогу к кассе. Он усмехнулся, сочувствуя неудачникам, и двинулся вслед за товарищами из зала.
Навстречу им из тамбура с пружинными дверями вышла молодая татарка, навьюченная узлами, авоськами, чемоданом. Следом тащился мальчишка в синей буденовке и болоньевой курточке, размазывая по щекам крупные слезы, он тонко и пронзительно кричал:
— А-а-а, а-а-а!..
В суете городской субботней жизни Володька совсем забыл: почему он здесь и зачем? И вдруг, увидев плачущего татарчонка, вспомнил все пронзительно ясно: опухшего от пьянства отца, нервную, издерганную от криков и взаимных угроз с родителем мать, затравленного, молчаливого, с красными воспаленными от слез веками, и от этого похожего на белого мышонка — беспомощного и жалкого — семилетнего братишку Миню… И разговор с матерью, избегавшей смотреть Володьке в глаза: не пойдет ли он жить с ней, в барак? И пьяные, заунывные, полные похабщины жалобы отца на мать… И от того, что все это есть и будет — потому что конца и краю всей этой бодяге не видно, Володька, сам того не желая, застонал. Он подумал тут же о себе, как о ком-то постороннем: сегодня с утра он, как заведенный: не хотел ехать в город, а взял и поехал, сейчас вот — не хочется ему возвращаться, а он — возвращается… И если это так, если в жизни от него ничего не зависит, то стоит ли ему рваться куда-то, что-то делать, чтобы изменить свою судьбу? И сегодняшний, сиюминутный опыт подсказывал ему ответ. Мысль эта как-то вдруг успокоила Володьку, он сплюнул, сказав сам себе: а-а пусть!..
На посадочной платформе и под открытым небом стояла плотная взъерошенная толпа. Моросил дождь. Он то тихо и бессильно сеялся сверху на головы и спины людей, то с порывом ветра менял направление и больно сек лица.
Бодрый, освежившийся на воздухе Димчик весело подтолкнул хмурого старика с багровым морщинистым лицом:
— Дождичек, дедуля! Крестьянин радуется!
Старик злобно сверкнул глазами:
— Вот и радуйся, к-казел!..
Он отвернулся, прибавив от себя еще нечто очень внушительное, и тяжелый, горбом набитый рюкзак, висевший у него за спиной, уперся Димчику в грудь.
Подошел грязный, разбитый автобус. Толпа сжалась, притиснулась к его мокрым забрызганным бокам. Впереди из раскрытых дверей выглядывала контролерша — накрашенная, плотная и свирепая. Она кричала на людей, бестолково топтавшихся и давивших друг на друга на платформе:
— Посадка производится только с билетами!.. С билетами, тебе говорю, заячья шапка!
Товарищи скоро оказались в середине салона. В автобусе сразу же стало жарко и душно. Димчик поднял со звоном вентиляционный люк. Сверху вода потекла ручьем, и на Димчика закричали со всех сторон.
Через окно Володька увидел, как на платформе появился шофер. Он узнал его по темно-синей униформе и небольшой черной кожаной сумке, в которой кондукторы носят билеты и деньги. Водителя тут же окружили люди, но он лишь разводил руками и кивал на контролершу.
— Чешите на дорогу, хлопцы! — порекомендовал через окно Димчик. — Он посадит!
Контролерша сделала вид, что не слышит. Ее дело не пустить без билета на автостанции, а что потом будет — ее не касается, на то есть специальная разъездная служба.
Полагаясь на удачу, несколько «хлопцев» побежали за угол автостанции, на дорогу.
Водитель запустил двигатель, и контролерша вышла на улицу, зорко следя за тем, чтобы никто не проскользнул в дверь, и когда автобус наконец тронулся, она с чувством исполненного долга пошла прочь.
Автобус в самом деле остановился за углом. Среди запоздавших пассажиров Володька увидел учителя Митю и ветфельдшера Ступина. Шофер тут же велел собрать деньги, но билетов не дал, сказав кротко:
— Потом оторву.
По проходу к Володьке пробрался учитель Митя, бросил в ноги свой темно-коричневый картонный чемоданчик с поржавевшими никелированными уголками и, моргнув добродушно обоими глазами, выдавил:
— Не обеспокою?
— Что вы! — воскликнул Володька. — Очень рад. Думаю, что время пролетит быстро… — И подражая ему, добавил: — Ага!..
Учитель Митя засмеялся, торопливо полез в карман пальто, достал мятый носовой платок, долго гудел и свистел в него носом, отчего стоявшая рядом спутница директора Дома культуры морщилась, вытягивала губы трубочкой, задерживала дыхание, опасаясь, что ее непременно заразят гриппом.
