Юрий Красавин - Холопка
— Я не много нагрешил, — отозвался он, отнюдь не сердясь. — Я вообще-то положительный. Ну, так… мелкие грешки. У кого их нет!
— У ангелов, — подсказала она.
— Разве что… А как называется та книга, из которой ты вычитала эти глупые, занятные идеи, и кто ее автор?
Раиска назвала ему и автора, и книгу обещала принести.
— Принеси, — сказал он. — Можешь прямо сейчас, а я пока попасу твою корову. Как ее по имени-отчеству?
— Она у нас молодая, можно просто по имени — Белка.
— Я присмотрю за нею. Она мне нравится.
— А как же ваше дворянское достоинство? — напомнила Раиска. — Разве оно не пострадает? Разве оно позволит вам быть у холопки в пастухах?
— Оно уже страдает от того, что я слушаю твои занятные бредни. Но ты разогнала мою тоску, благодарю.
17Раиска за книгой не пошла. Подождет, не велик барин. Она была в ударе и свободно переходила от одной темы к другой. Рассказала ему и про ведическую цивилизацию, и про «Простую симфонию», и про Винченцо Филикайя, и стихи почитала…
Он не стал ее ни в чем уличать, но она не преминула просветить его и насчет иносказания во всяком истинно художественном произведении.
Беседа их шла вполне дружески, только в одном месте они запнулись.
— И все-таки, что за женщина изображена мозаикой на дне ручья? — спросила Раиска. — Это ваша жена?
— Ты поступаешь бестактно, — заметил он и нахмурился.
И вот, словно оттого, что он нахмурился, вдруг прогремел гром. Откуда взялась туча? Раиска встала, посмотрела на небо. Туча заходила как раз со стороны ее деревни.
— Ты не успеешь добежать до дому, — предостерег он.
— Успею! — беспечно отмахнулась Раиска, и опять села.
Он стал убирать под навес свои вещи: куртку, полотенце, обувь… тоже озабоченно оглядывался на небо.
— Я не сказала вам еще вот что, — продолжала Раиска. — Есть память и у природы… на молекулярном уровне. То есть, у воды, у травы, у этих листьев. Когда-нибудь люди научатся считывать и ее. Вот тогда всё, что происходило хоть бы здесь, в Яменнике, наши потомки могут просмотреть от начала до конца. Было ли здесь барское поместье, был ли сад, форель в ручье, конюшня с породистыми лошадьми. И даже то, что вот мы сидим и разговариваем, вы и я, тоже отражается в памяти этой воды в пруде. В листьях вот этой осинки и в иголках можжевельника… И как я доила для вас корову Белку, как вы швыряли котелок через пруд… Все наши поступки потом будут оценены нашими потомками и судимы ими по справедливости.
— Это ты тоже вычитала в той же книжке, несчастная холопка? — спросил он и опять оглянулся на приближающуюся тучу.
— Нет, в другой… Но того же автора.
— Ты меня заинтриговала. Иди сейчас же и принеси их мне.
— Я выполню ваше повеление только в том случае… — тут Раиска помолчала, не зная, как лучше выразиться, — в том только случае, если скажете, чей портрет вы камешками выложили в ручье.
Он сел на траву, спустив ноги к воде, ломал сухой прутик и кидал в воду. Лягушки громко перекликались от берега к берегу. Наступил тихий предгрозовой час.
— Почему так печальна эта женщина на портрете? — настойчиво спрашивала Раиска.
Он молчал.
— Это ваша жена? Отвечайте, когда вас спрашивают. Я не ради любопытства, мне это очень важно.
— Она умерла, — сказал он негромко. — Еще вопросы есть?
— Извините, — смутилась Раиска.
Опять гром прогремел. Она встала с кресла и посмотрела на небо. Уже несколько капель принесло ветром.
— Порядочные люди в таких случаях приглашают гостью в дом, — сказала Раиска в пространство.
— Нет, не приглашу, — отозвался хозяин. — Это неприлично: молодой девушке лезть в палатку к малознакомому мужчине… Нет, как хочешь, а это сверх всякой меры.
Раиска засмеялась, словно заранее знала его ответ.
— Побегу, — сказала она и побежала, скрылась за деревьями и кустами.
Порывом ветра взморщило поверхность пруда, затрепетала листва деревьев и кустов. Первые капли упали…
18Порыв ветра с новой силой обрушился на Яменник откуда-то сверху, поднимая с воды широкие листья кувшинок. Листья эти хлопали по воде, белые бутоны стремительно передвигались туда и сюда. Тяжелые дождевые капли просыпались на полотно палатки. Хозяин ее сидел неподвижно, потом встал и укрылся в своем жилище.
Палаточка волновалась под ветром. По слюдяному оконцу уже потекли дождевые струйки.
— Ой! — послышалось совсем рядом.
И на берег пруда выскочила Раиска. Дождь как раз хлынул, прибивая к ее телу легкое платье.
— Барин! — закричала она. — Ваше сиятельство! Не успеть мне до дому. Приюти!
И не дожидаясь приглашение или разрешения, шмыгнула под тент.
— Прежде, чем войти, помой ноги, — проворчал хозяин. — Глянь, у тебя коленка в грязи.
Она не обиделась, пояснила:
— Трава стала скользкая… Шлепнулась я.
Потерла колени мокрой рукой, но тут молния взблеснула и гром ударил. Раиска шмыгнула в палатку. Но, оказавшись здесь, не знала, как сесть, как повернуться. А хозяин вольготно лежал на мягкой постели.
Раиска сидела перед ним на корточках.
— На тебе все мокрое, — заметил он. — Раздевайся и залезай в спальный мешок, вот он. Платье потом просушишь у костра, когда гроза пройдет.
— Еще чего, — хмыкнула Раиска. — Ишь, раздевайся… Не много ли хотите?
— То-то не видал я вашей сестры, — отозвался он спокойно. — И тебя тоже видел, холопка. Не шибко-то ты меня и взволновала. Раздевайся и марш в спальный мешок. Он на гагачьем пуху! Когда ты еще будешь иметь такую возможность!
— А вообще-то чего я боюсь? — спросила у себя самой Раиска и скинула платье через голову.
Неумело забралась в мешок. Это оказался замечательный мешок, в нем было сухо и тепло.
— Почему дрожишь? — спросил он. — Озябла? Инфлюэнцу схватишь.
— Я волнуюсь, — призналась она. — Влезла вот, как в пасть к удаву… Может быть, ты насильник или маньяк. А я, дура, доверяюсь.
— Не болтай глупостей, — строго сказал он. — Могу предложить рюмку коньяку… чтоб не простудилась.
— Хотите подпоить?
— Ну, не пей. Коньяк у меня хороший, французский. Кто в нем толку не разумеет, тех лучше не угощать.
Опять молния блеснула, и гром сотряс небо и землю.
— Хочу французского коньяку, — заявила Раиска.
И он откуда-то достал бутылку, две рюмки, налил этак благоговейно, посоветовал:
— Пей маленькими глотками.
— Да тут всего один глоток, — возразила Раиска. И выпила разом.
Стало совсем хорошо. Она так и сказала:
— Как хорошо! Пью французский коньяк… в чужой палатке, с чужим человеком. Стыд и срам! А мне так хорошо. Почему? Потому, что вообще жить на свете хорошо. Вы со мной согласны?
— Частично. Не вообще хорошо, а только в этом лесочке. Я здесь очень славно пожил. Кстати, как зовут этот лесок?
— Яменник.
— Я насладился тишиной, — продолжал он мечтательно. — Такой тут дикий мир… с лягушками, с птахами, со стрекозами над водой… Хорошо пожил.
— Надо сказать «живу», а не «жил».
— Можно и в прошедшем времени. Завтра снимаюсь и уезжаю.
Раиска тотчас опечалилась.
— Не уезжайте, — попросила она растерянно. — Я буду приходить в гости, чтоб вам не скучно было.
Он молчал.
— Вы же хотели еще прочитать две книги! Одна, кстати сказать, так и называется — «Хорошо живу». А вторая про озеро… и про любовь…
Гроза между тем разыгралась не на шутку. Как раз над их палаткой разверзлись небеса, и ливень превратился прямо-таки в водопад. Полотно крыши прогибалось, но не промокало.
— Как у вас хорошо! — сказала Раиска, выпрастывая обе руки из мешка, и села. — Никогда не бывала в таких апартаментах… Как тут уютно!
Несмотря на то, что черная туча навалилась с неба и день померк, оранжевое полотно палатки создавало иллюзию солнечной погоды.
Некоторое время они молчали, слушая шум ливня.
— Ваше сиятельство! — окликнула Раиска. — Вы боитесь меня?
— Я смущаюсь тебя, холопка, — признался он.
Она засмеялась:
— А я заметила это. А почему?
— Ты взбалмошная, отчаянная. Бог знает, что можно от тебя ждать в следующую минуту.
Молния сверкнула особенно ярко и гром ударил такой, что земля вздрогнула; казалось, вода из пруда выплеснется и утащит палатку за собой.
И тут произошло то, от чего он ее предостерегал только что: Раиска обняла его и прошептала на ухо:
— Я хочу стать женщиной… сейчас, с тобой… при этой грозе… Ты слышишь? Я так хочу…
19Она вернулась домой рассеянна и тиха.
— Где ты пропадала? — спросила мать подозрительно.
— Корова в ячмени ушла, — очень убедительно объяснила Раиска. — Гоняла ее… вдруг, думаю, объелась! Так пусть, думаю, промнется.
— А дождь где тебя настиг?
