Валерий Алексеев - Повести: Открытый урок, Рог изобилия
Покончив с кофе и почувствовав себя человеком, Лариска озабоченно прошла к письменному столу, достала лист бумаги, отодвинула штору сантиметров на десять, чтобы было светлей, и, неумытая, непричесанная, уселась что-то писать. Мне это не понравилось: я в детстве еще заметил, что, если сядешь работать, не приведя себя в порядок, весь день будет разбит. Но я не стал ничего говорить; в конце концов, вдохновение может прийти и к неумытому человеку, если он творческий работник, а моя Лариска, при всех остальных ее добродетелях, была еще и творческим работником: она писала статьи для журнала «Декоративное искусство» по теории и практике отечественного и зарубежного дизайна. Буквально слово «дизайн» означает «украшательство», «оформление». Это наимоднейшая из всех наук, если не считать бионики.
Кто не знает, что такое бионика, пусть и от меня не ждет объяснения, но в дизайне с помощью Лариски я понемногу стал разбираться. Дизайнеры очень влиятельные в нашем обществе люди, гораздо влиятельнее физиков и статистиков: ни один статистик, даже если у него мировое имя, не может сделать так, чтобы, например, утюги по всему Союзу приняли трапециевидную форму. А Лариске такая задача была вполне по плечу. Правда, до сих пор в своих статьях она лишь объясняла, почему тот или иной предмет повседневного обихода принял трапециевидную форму, а сама форма появлялась без ее прямого участия. Но статьи она писала не под чью-то диктовку, а по непосредственному велению совести, так как убеждена была, что любой предмет, не имеющий формы трапеции (будь то дамская сумочка или токарный станок), безнадежно безвкусен и старомоден.
8
Повалявшись немного в постели и дождавшись легкой головной боли, я решительно встал и принялся одеваться. Коммунальные условия принуждали меня выходить в коридор тщательно одетым. Умываться приходилось при галстуке, и это было чертовски неудобно, но по-другому жить я не умел.
— Что ты там вымучиваешь? — спросил я наконец, собираясь уже выйти из комнаты.
— Составляю список, — не оборачиваясь сказала Лариска.
— Какой еще список? — брюзгливо спросил я и тут же вспомнил. Сегодня к нам должны были явиться гости — человек пятнадцать, а возможно и двадцать: уговор был месячной давности. Настроение у меня сразу упало.
— А нельзя отменить? — осторожно поинтересовался я — больше для проформы, так как знал, что на отмену приглашения Лариска не пойдет даже в случае моей кончины.
— Ты с ума сошел, — ровным голосом сказала Лариска.
Это была расплата: несколько воскресений подряд мы таскались по фешенебельным Тропаревым и Медведковым, где в квартирах трапециевидной формы проживали Ларискины сослуживцы-дизайнеры.
Моему рассказу о телефонном столике аплодировали Хорошево и Мневники, Лариска с увлечением опровергала «утилитаризм Баухауза», и с каждым разом ее доводы становились все более смелыми, но всяким развлечениям приходит конец,
— Послушай, зачем тебе список? — вкрадчиво начал я. — Неужели ты всех собираешься обзванивать?
— Не всех, но только тех, кого мы захотим видеть, — сказала Лариска и обернулась. — Не беспокойся, список пойдет к тебе на утверждение.
Этого я как раз не боялся: Лариска никогда не пригласит того, кого я не хочу видеть. Но дело было в том, что как раз сегодня я не хотел никого видеть. Сегодня мне было нужно обдумать одну очень важную вещь, и гости были совершенно некстати.
— Не лучше ли начать с другого конца? — сказал я и, подойдя к Лариске, взял ее за плечи. — Пускай приходят те, кто захочет видеть нас. Тогда никто не останется в обиде.
Лариска усмехнулась: мысль моя была слишком прозрачна. Я надеялся на то, что никто не рискнет явиться без приглашения.
— Ну ты лентяй, — сказала она снисходительно. — Любое дело ты сначала пытаешься завести в тупик. Садись-ка лучше вон туда и слушай.
Я мрачно уселся в кресло и скрестил руки на груди.
— Ну Маринка, я думаю, не вызывает у тебя возражений. Тем более что она придет одна.
Я молча кивнул. Маринка была «роковая подруга» моей жены: пример подражания, объект жгучей зависти и тайных попыток копировать жесты, платья, привычки, прически… У всякой нормальной женщины есть такая «роковая подруга», и Лариска в этом смысле не была исключением. Маринка относилась к ней неплохо, с легким, может быть, пренебрежением и не имела никаких видов на меня, что, как я понимаю, Лариску слегка задевало.
— Тамарка мужа приведет, но это в твоих же интересах. Усядетесь с ним где-нибудь в уголке и будете толковать о хоккее. Согласен?
Я снова кивнул. Тамарка была «близкой подругой», и ее отсутствие выглядело бы некрасиво. Девчонка она была простенькая, довольно, в общем, неглупая, и единственное, что меня смущало, — это то, что она знает обо мне больше, чем ей полагалось бы. Впрочем, это позволяло ей относиться ко мне с юмором. Против ее мужа я тоже ничего не имел, хотя вытянуть из него слово было непросто.
Дальше по списку шла Ленка, «та еще подруга», очень бойкая, очень миленькая, очень хитренькая и давно уже положившая свой глаз на меня, — в женской интимной жизни такие подруги совершенно необходимы. Лариска включила ее в список, чтобы показать широту своей натуры, я же не возражал, чтобы не вызывать лишних разговоров. Так она и осталась невычеркнутой. Правда, муж ее был человеком бессмысленным, но я не сомневался, что Лариска сделает все, что в ее силах, чтобы эти люди пришли вдвоем.
В список подруг входила еще Вика, «просто хорошая девка», которая могла явиться одна, а могла с кем угодно. И замыкала список Мила, «просто несчастная баба», без которой мы тоже никак не могли обойтись: она была одинока, очень обидчива, любила хлопотать по хозяйству и умела петь цыганские песни низким, грудным, чуть-чуть не своим голосом.
Итого получалось восемь человек, с нами десять. Мне казалось, что этого совершенно достаточно, но Лариске не нравилось соотношение «шесть-четыре», причем из этих четверых двое мужчин осталось под большим вопросом.
— Ну теперь по твоей линии, — деловито сказала Лариска. — Освежим компанию, а то все одни и те же: приелось.
Я ответил, что с работы звать никого не хочу, Лариска спорить не стала, хотя по ее виду можно было понять, что она чего-то ждет от меня. Тогда я раздражился и сказал ей, что друзей своих школьных и институтских давно растерял, и ей это отлично известно, так что моя линия сегодня представлена будет только мною одним. Мне кажется, что я ее представляю достаточно убедительно.
Лариска коротко посмеялась, но глаза ее стали усталыми. Это был первый признак надвигающейся ссоры.
— Ну дело твое, — сказала наконец Лариска. Она положила на стол карандаш, отвернулась. — Но, вообще-то говоря, мне не совсем понятна твоя позиция. Я же тебя не прошу, чтобы ты обязательно пригласил Аниту.
— Аниту? — переспросил я. — А при чем тут Анита? Ты никогда мне не говорила, что хочешь ее видеть.
— Брось, не прикидывайся дурачком, — Лариска отмахнулась. — Я прекрасно понимаю, что у вас там что-то происходит.
— Послушай, ты не права, — мягко сказал я.
Я знаю, что я не права, — сказала Лариска и вздохнула. — Но ничего не могу с собой поделать. Ну ладно, хватит об этом, — она повернулась ко мне, улыбнулась через силу. — Мужиков не хватает, где будем их брать?.
— Позвони Анатолию, — равнодушным голосом сказал я. — Он один стоит четверых.
— Ох и хитрый же ты! — Лариска засмеялась. — Свеликодушничал! Думаешь купить меня этим? А если не поддамся?
— Поддашься, — уверенно сказал я.
9
Анита была здесь, конечно, ни при чем. Анита была гораздо старше Лариски и никакой реальной опасности для нее не представляла. Анита служила всего лишь символом того мира, в который Лариске не было доступа и информацию о котором (довольно скупую) Лариска получала непосредственно от меня. Лариска любила повторять, что не хотела бы работать вместе со мной, из чего можно было сделать вывод, что эта мысль постоянно ее преследует. Но, увы, в нашей фирме не было места для дизайнеров, а у нас в отделе тем более: нам еще нечего было оформлять и украшать. Лариска ревновала меня не к Аните, а ко всей структуре в целом, и имя, которое я как-то случайно обронил, она использовала в качестве наступательного оружия против этой чуждой и, как ей казалось, враждебной структуры.
Признаюсь, у меня никогда не было особой охоты знакомить жену со своими сослуживцами: что бы там ни говорилось о цельности личности, с ними я был другой, и представать перед Лариской сразу в двух ипостасях мне не хотелось.
Маска ленивого скепсиса, которую я носил дома, на работе никак не годилась: там я слыл энергичным, веселым и очень заинтересованным в деле парнем. Не знаю, как другие люди выходят из подобных затруднений, но в том, что такого рода трудности есть у каждого, я глубоко уверен.
