Алексей Кирносов - Простое море
— Игорь Петрович! Гасите прожектор и спускайтесь вниз! Проверьте, как наложили стопора на якорцепь.
Тут Игорь не выдерживает. Солидность его куда-то пропадает, лицо расплывается в улыбке (хорошо, что никто не видит!), он торопливо выключает прожектор непослушными пальцами, кубарем скатывается с мостика и бежит на полубак. Убедившись в том, что якорь на месте и якорцепь надежно закреплена, он возвращается в рубку. Улыбка все еще блуждает по его лицу.
— Как мы с ним разделались, а? — говорит он капитану.
— Спокойно, Игорь Петрович. Не говорите «гоп» раньше времени. Это очень плохая привычка.
— Я не суеверный, — возражает Игорь.
— Дело не в суеверии. Сказав «гоп», человек успокаивается. Вот что плохо.
Каховский смотрит на часы. Игорь тоже. Семь часов пятьдесят пять минут. Через пять минут начинается вахта третьего помощника. Игорь сразу мрачнеет. Он рассчитывал еще часок погреться в каюте. Не спать — только погреться!
— Спасибо, Игорь Петрович, — говорит капитан и протягивает руку.
Игорь недоумевает: за что спасибо? На всякий случай он подает руку и говорит:
— Не за что.
— Сейчас идите отдыхайте до десяти часов. Второй постоит вахту. Потом за него как-нибудь отработаете. И обязательно выпейте крепкого горячего чаю. Вот заодно занесете радистке радиограмму о снятии «Аэгны». Ну, идите, идите.
Он выталкивает ошалевшего Игоря из рубки и закрывает за ним дверь.
31Игорь входит в радиорубку и останавливается у двери. Вера Владимировна спит у станции, положив голову на стол. Игорь сразу вспоминает полутемную комнату, глазастую Аленку и долгий, бесконечно долгий поцелуй на лестнице. Как это он ни разу не вспомнил об этом всю ночь? А может быть, это было во сне? Мало ли что может человеку присниться. Постепенно оттаивает тело. Постепенно растет в душе добрая, теплая нежность к спящей женщине. Хочется подойти, поцеловать ее и сразу выбежать, оставив на столе радиограмму. Нет, это важное дело. Радиограмму надо отдать в руки.
— Вера Владимировна, — тихо зовет Игорь. — Вера...
Вера Владимировна поднимает голову.
— Это вы, Игорь Петрович? А я тут задремала чуть-чуть.
Игорь смотрит в ее глаза. Сон или не сон? Не понять...
— Как там наверху? Сняли уже?
— Сняли. Вот радиограмма. Передайте в пароходство.
— Давайте.
Вера Владимировна берет бланк, кладет его на стол и смотрит на Игоря. Какая-то загадочная улыбка бродит по ее лицу.
— Вы мне сейчас снились, — говорит Вера Владимировна. — Только вам было меньше лет. Такой — совсем ребенок еще. Хотелось вас взять на ручки и побаюкать. Смешно, да? Вы не обижаетесь?
— Нет, не обижаюсь, — говорит Игорь и смотрит на ее зовущие губы.
Сон или не сон? И вдруг он, помимо своей воли, опрашивает:
— Можно вас поцеловать?
— Конечно можно, милый, — говорит Вера Владимировна и сразу, схватившись руками за виски, вскрикивает: — Что я болтаю, сонная дура! Идите, Игорь Петрович. Идите. Зачем вам нужна старая баба? Идите отсюда. Не мешайте мне работать. И забудьте все. Ничего не было. Понятно?
Игорь пятится назад и выходит из рубки, не сказав ни слова. Вера Владимировна подвигает бланк так, чтобы он был лучше виден, и начинает выстукивать позывные диспетчерской. Лицо ее спокойно, и по щекам катятся слезы.
32Неле слышит звонок и никак не может проснуться. А кто-то, стоящий за дверью, все звонит и звонит. Звонки длинные и нахальные. Все же пришлось проснуться и встать. Она надевает халат, не торопясь протирает лицо одеколоном и идет открывать дверь. Опершись на перила, стоит человек. На нем морская шинель и фуражка с эмблемой. Лицо румяное, с темными глазами, мясистым носом и красными, чуть вывороченными губами. К такому лицу очень пошли бы тоненькие негодяйские усики. Не хватает еще выпущенного из-под фуражки чуба. Вероятно, он умеет играть на гитаре.
— Вы Неле. Я вас сразу узнал, — говорит он и улыбается ей, как старой знакомой. Неле это не нравится.
— Не понимаю, чему вы радуетесь, — резко говорит она.
— Я всегда радуюсь, когда вижу красивого человека...
«Хорошо еще, что не сказал: красивую девочку».
— … и потом, я надеюсь увидеть сейчас своего друга. Васька, конечно, спит?
— Вы Александр?
— Ага. Август рассказывал про меня?
— Говорил кое-что. Пройдите.
Неле пропускает его в квартиру и закрывает дверь.
— Августа нет, — говорит она. — Он в море.
— Вот как? — Александр присвистнул. — Вызвали все-таки?
— Да, в первом часу. Какая-то авария, я толком не знаю. Так что встреча друзей не состоялась. Двумя пьяными в городе будет меньше.
— Васька мне говорил, что вы не любите пьяных. Напрасно. Они иногда хорошие.
— Что вы думаете делать дальше?
Александр пожимает плечами и достает из карманов две бутылки: ром и шампанское. Неле поджимает губы и ждет ответа.
— Оставлю эти драгоценности на память о моем визите и пойду восвояси. Ветер стих, и мы, вероятно, в обед уйдем. Очень жаль, что не застал Ваську. Пусть выпьет за мое здоровье.
Неле качает головой.
— Он обычно не принимает подарки. Тем более такие драгоценные. Выпейте это сами со своими приятелями.
— Ну, я не хочу как дурак бегать по городу с бутылками. Идея: я выпью стакан рому, а вы — бокал шампанского. Остальное выльем в раковину. Я пойду, а вы останетесь досматривать последний предутренний сон.
«Ему не так жаль, что он не увидел Августа, как жаль бутылок, — думает Неле. — Пусть пьет и убирается поскорее».
— Идите на кухню, — показывает Неле. — Там есть посуда и штопор. Вам дать что-нибудь поесть?
Александр покраснел и не смотрит на Неле. Он понял, что она хочет его оскорбить. Но за что?
— Может быть, у вас есть ванная? —спрашивает он. — Я больше люблю пить в ванной, чем на кухне.
Неле брезгливо морщится. («Все-таки ему очень важно — выпить!»)
— Ванная у нас служит для другой надобности, — говорит она. — Разденьтесь и посидите здесь несколько минут. Я пойду приготовлю вам стол.
— Я не собираюсь напрашиваться в гости. — Александр пытается проявить гордость, но почему-то очень хочется выпить с этой строптивой девицей.
— Мне лучше знать, как с вами обращаться, — говорит Неле, забирает бутылки и уходит в комнату.
33Все тише становится ветер. С востока плывет дымчатый зимний рассвет. Все спокойно на «Нептуне». Мерно ухает машина в его глубоком металлическом чреве. Кроме вахты, все спят. Кое-кто нашел еще силы раздеться. Некоторые сняли резиновые куртки, ватники и сапоги. Некоторые свалились на койки в ватниках и в сапогах. Игорь разделся донага, но тратить дорогие минуты на распитие чаев не стал. Михаил Васильевич обошел судно, проверил, убрано ли все лишнее с палубы, выпил три стакана горячего чаю и только после этого пошел в каюту. С десяти часов он будет стоять вахту с третьим. Сейчас на мостике капитан и второй.
Каховский сидит на ракетном ящике, закрыв глаза. Возможно, он дремлет. Август Лееман ходит по мостику, заложив руки за спину, и следит за поведением «Аэгны». Уже почти совсем светло. Видно, как она болтается на буксире и зарывается носом в воду. Издали на ней все выглядит благополучно. Демидов только что передал, что у него вышло из строя рулевое управление: при ударе повреждено перо руля. Он пробовал работать машиной, чтобы увеличить ход, но шхуна сразу начинает уходить в сторону. Август заходит в рубку.
— Что? — спрашивает Каховский, не открывая глаз.
— Норма. Демидов спрашивал, нужно ли подрабатывать машиной. У него руль заклинило на правам борту. Я ответил, что не надо.
— Почему так ответили?
— Он будет тянуть нас вправо. Это мне ни к чему. Час выигрыша во времени теперь не так уж необходим. Во-вторых, пусть у него люди отдохнут. Они не железные.
Каховский открывает глаза.
— В прошлом году — вас еще не было — мы снимали у Гогланда с камней одного немца. Здоровый пароходище, на три тысячи тонн. Подошли мы к нему в двадцать два часа с минутами. Тоже шторм, снег. У берега уже припай был. Он плотно сидел. Имел две пробоины. Часов пять мы его дергали в одиночку. Потом подошли два военных буксира. В общем, сняли мы его в десять утра. Потом два часа откачивали из него воду и заделывали пробоины. Немцы к тому времени ползали, как мухи по стеклу. Ни один бруса поднять не мог... Вот такая картина. Четырнадцать часов никто из нашей верхней команды не сходил с палубы. Работали как черти. Это с одной стороны. А с другой стороны — попробуйте вы этого же самого матроса заставить отстоять лишних два часа на вахте при совершенно нормальной погоде. Он разноется, как молочница, и заявление в судовой комитет напишет, что его эксплуатируют.
