Карен Фаулер - Ледяной город
Ночной же столик сделался поразительно пустым. Тильда оставила на нем вазу с засохшими цветами, хотя, если подумать, цветы были мертвее мисс Тайм.
Мартин заявился, когда Рима стояла наверху лестницы и накидывала плащ. Они встретились на полпути — Рима спускалась, Мартин шел наверх, чтобы закинуть свой рюкзак в спальню «Наши ангелы». Он был выше Оливера и одного роста с Римой, если она стояла на ступеньку выше его.
— Вы, наверное, та самая Рима, — сказал он. — Я Мартин, сын Тильды.
В его тоне не прозвучало и намека на иронию, но Рима почувствовала, что ирония все же была, только спрятанная глубоко. Пара дорогих солнечных очков была сдвинута на макушку. Мартин снял их, и волосы рассыпались по его лицу — такие же как у матери, темно-каштановые, прямые. Под его нижней губой было прямоугольное, с почтовую марку, пятно волос. Такая штука имела какое-то особое название — не усы, не борода, не эспаньолка, — но вот какое? Сама Рима из принципа не купила бы солнечные очки дороже двадцати пяти долларов и поражалась, что кто-то делает это. На своем опыте она пришла к выводу, что девушка, выйдя из дома в дорогих очках, редко возвращается в них.
— Я еду вместе со всеми, — объяснил Мартин, — только закину вещи и назад.
Машина Скорч оказалась старым коричневым «сатурном». На заднем сиденье валялась одежда: похоже, Скорч частенько там переодевалась. У Риминых ног лежал красный лифчик с белыми сердечками, а у заднего окна — точно такие же трусики, брошенные туда, видимо, при более счастливых обстоятельствах, чем нынешние, ибо сейчас Скорч и Коди не могли сойтись ни в чем. Он включил проигрыватель — она вырубила его. Он опустил свое стекло, так что концы его пиратской банданы затрепыхались на ветру, — она сразу же подняла стекло обратно.
Машина ехала между океаном и озером, которое, как недавно узнала Рима, местные называли лагуной, хотя пляж официально именовался Пляжем двух озер. За озером виднелась круглая, белая, как кость, луна, висевшая в заднем окне машины, точно картина в рамке, над украшенным сердцами бельишком. Мартин показал на нее Риме.
— Полнолуние, — объявил он, завыл по-волчьи и тряхнул головой. — Я в чертовски хорошем настроении. А кто еще?
Молчание.
— И вы давайте присоединяйтесь. А то мне одному не по себе. — Он вытянул руку вдоль заднего сиденья, едва не коснувшись Риминой шеи, и щелкнул пальцами. — Аддисон — твоя крестная.
— Да, — сказал Рима.
— Твоя крестная-фея.
Рима не понимала, куда клонит Мартин: вариантов было много, и ни один ей не нравился, хотя Мартин и улыбался дружелюбно. Она решила не отвечать.
С четвертой попытки удалось найти место для парковки рядом с рекой, откуда до центра было несколько кварталов. Они прошли мимо санта-крусского клоуна в розовых башмаках и розовых штанах, с розовым зонтиком в руках. На щеках его были нарисованы розовые круги, а по губам блуждала невероятно тревожная улыбка. Кажется, на него обратила внимание одна Рима, хотя в Кливленде клоун всем бросался бы в глаза.
Все прочие были одеты очень тепло. Скорч и Мартин пребывали в полнейшем, восхитительнейшем согласии относительно того, какой именно стоит холод: абсолютно долбаный. Скорч протянула Мартину свою ладонь — пощупать, какая та холодная, и тот положил ее себе на грудь под курткой — ладонь такая холодная, объяснил он, что, если не принять решительные меры, можно потерять пальцы. И поскольку Коди смотрел в сторону, не говоря ничего, то Рима предложила им не плакаться, потому что они не видели зимы в Огайо.
Бар был на верхнем этаже дома без единой вывески. Они прошли по коридору с блеклыми обрывками мишуры, красными обоями в золотой горошек и пыльной люстрой. С одной стороны висели портреты — букет головок разных мисс Санта-Крус тридцатых и сороковых годов и Мэрилин Монро пятидесятых. Они поднялись по лестнице — Рима чуть не упиралась в кроссовки идущей впереди Скорч, золотые с зелеными шнурками. Наконец они вошли в жаркое переполненное помещение.
Скорч и Коди сразу окликнули по имени. С них не потребовали никакого удостоверения личности, вообще ничего, в то время как Рима и Мартин подверглись придирчивому осмотру. У Римы спросили год рождения — к счастью, она его помнила, — а потом им предложили поставить на руку любой штамп по их выбору, хотя выбор ограничивался скверно настроенными свиньями. Свинья Скорч была печальной, свинья Римы — рассерженной, свинья Мартина — страдающей от неразделенной любви. У Коди была такая же, как у Мартина, но вид у нее получился какой-то заговорщицкий.
Несмотря на протесты Римы, Скорч заявила, что заплатит за всех. В баре было слишком шумно, чтобы нормально разговаривать, в воздухе витали запахи хмеля, травки и пота. Одно место у барной стойки оказалось незанятым. Его предложили Риме, а Коди отправился посмотреть, нет ли свободных мест дальше, но не нашел, вернулся и взял бокал красного вина для Римы, коктейль с джином и лимонным соком для Скорч и пива себе с Мартином. Он встал по одну сторону от Римы, а по другую были Мартин и Скорч, причем Мартин стоял так близко, что голова Римы касалась рукава его вельветовой куртки.
В баре наличествовала живая музыка — группа «Следи за собакой», с голосистой певицей и мощным басистом. Поэтому разговор состоял большей частью из выкриков между песнями. «Если я выброшу его, дай его мне, — пела вокалистка. — Не что-то что-то меня туда что-то ты».
После долгого финального аккорда Мартин перегнулся к Коди через Риму.
— Ну что, она тебя послала?
— Он знает, что делает, — отозвалась Скорч.
В другом конце бара раздался взрыв смеха. «Идите вы все на хер», — сказал кто-то за столиком слева от Римы, а мужчина с другой стороны Коди ввернул что-то про любовь — кажется, в том смысле, что та должна быть безусловной, или наоборот, Рима слышала его плохо. Позже она с удивлением осознала, что мужчина говорит о Боге.
— Просто извинись, — посоветовал Мартин. — Лучше, если ты будешь не прав.
— Как будто извинение все решает. Как будто есть кнопка «Стереть все на хрен».
Скорч дальше говорила еще что-то, но Рима не слышала и ее, потому что «Следи за собакой» начала новую песню. «Спинной пирог на тихой улице», — проорала вокалистка, но, возможно, Рима просто неправильно уловила слова.
(2)Несколько песен и один бокал спустя.
Мартин что-то говорил на ухо Скорч. Коди присоединился к разговору по другую сторону Римы, о безусловной любви, но Рима не слышала его, так что тема могла и смениться. За столиком слева кого-то послали подальше, но вполне дружеским образом. Когда Мартин заметил, что Рима наблюдает за ними, то, выбрав момент, когда музыка утихала, он вскинул голову и повысил голос:
— Чтобы делать деньги, нужны деньги, вот что я говорю. Это факт. Печальный, но факт. Надо иметь что-то для начала. Необязательно даже деньги. Что-то. Возьми Аддисон. Если она чуть пошевелится, то сможет больше не писать сама. Посадить кого-нибудь другого. Поделись прибылью и успевай обналичивать чеки. А все потому, что у нее было что-то для начала.
Скорч склонила голову, и пряди ее волос оказались на плече у Мартина. В свете барных огней рыжие волосы ее казались черными, а розовые — серебряными.
— Она трясется над Максвеллом Лейном, — сказала Скорч. — И никого к нему не подпустит.
Последовала новая песня, в которой не установленное Римой лицо убивало себя выхлопными газами, и песня, как подумал бы всякий, обещала быть тихой, но не была, и, когда она закончилась, Скорч продолжила разговор ровно там, где он оборвался.
— Она просто звереет от фанфиков. Особенно от тех, где есть секс.
Это было первое упоминание секса за вечер, и исходило оно от сексуальной девушки. Мужчины, которые были поближе, притихли. Атмосфера сделалась напряженной.
— Какой секс? — спросила Рима.
— Бог ты мой! — воскликнула Скорч.
По мере того как она пила и танцевала и снова пила, она сбрасывала с себя одежду — под стулом Римы уже образовалась кучка ее тряпок. Теперь она осталась в безрукавке с глубоким вырезом на спине. Плечи и верх груди сверкали. Скорч была одета совсем как фигуристка, за исключением обуви.
— Разве ты не читала? Сексуальные фантазии Максвелла Лейна. Фаны выкладывают их в Интернете. Тоннами. Есть совсем непристойные, есть не очень.
Рима ничего не слышала о фанфиках, но видела, что Максвелл порождает различные фантазии. В молодости он был информатором ФБР и совершал поступки, которые с тех пор не давали ему покоя, — особенно это касалось предательства и нечестности по отношению к другим. Так шел он по жизни, совершенно одинокий, преследуемый собственным прошлым. Аддисон изо всех сил настаивала на этом.
— Я слышал, все эти фанфики пишут женщины, — сообщил Мартин. — Почему тогда среди них так много гейских?
