Михаил Пак - Натюрморт с яблоками
Впереди, на пересечении двух улиц, где обычно горел фонарь, было темно, пустынно и там, на фоне деревьев и сугробов, вдруг возникли фигуры людей, четверо приземистых двуногих существ, вовсе не пришельцы из других миров, а вполне узнаваемые своей непредсказуемостью, двинулись ему навстречу.
«Не бойся, — говорил Дмитрий себе, — они идут на станцию.»
Но он ошибался. Его сбили с ног неожиданно, ударом в голову. Ударили еще под правую лопатку и били снова и снова, куда ни попадя, ногами. Он взглянул на них снизу, но темные лица сливались с цветом неба. И там была Вселенная, где время остановилось — оттуда некто смотрел вниз, наблюдал, как в темной ночи четверо избивали одного. «Человеческая жизнь примитивна. — говорил тот с высоты. — В чем же тогда смысл? А нет смысла. Весь смысл человеческого существа — это бить себе подобному морду» Потом наступила тишина. Дмитрий даже поразился ей, насколько она была глубокой. Он поднялся, и, оставляя на снегу бусинки крови, доковылял до избы. Включил свет. Разделся. Пальто, костюм, рубашка — залиты кровью. С зеркала на него смотрел двойник с разбитым лицом. Он умылся, зажал нос платком. Затем лег на деревянную скамью здесь же, у теплой печи. Подниматься наверх теперь не имело никакой надобности. Все должно завершиться здесь. Он знал, что возле ящика с картошкой лежал моток веревки. Он перекинет ее через балку и сделает петлю, а пока ему необходимо набраться сил. Но силы уходили. К глазам его подступала синяя даль ночи. На столе горела свеча. Женщина задула его.
— Теперь мы можем спокойно войти в весенний сад Эдема, — прошептала она, — чтобы наконец сорвать с деревьев все запретные плоды.
— А разве мы до этого не входили в сад? — спросил он.
— То не считается, — сказала она. — Важно подготовиться к этому как к таинству, почувствовать всем сердцем и душою, что желаешь. Именно сегодня этот час наступил. На мне нет одежды, на тебе тоже. Мы раскрыты друг для друга. Мы ничего не боимся. Мы отбросим прочь все сомнения и войдем в желанный сад.
— Я не против, — сказал он.
— Ты чувствуешь меня? — спросила она.
— Да, чувствую.
— А я — тебя…
* * *Он очнулся под утро. Кровь уже не сочилась из носа. Он дотронулся запекшейся раны на голове, проделанной, наверняка, тяжелым предметом. Налил себе в кружку остывший чай, и медленно пил, еле раздвигая опухшие губы. Он вновь посмотрел на моток веревки в углу. Затем пошарил в карманах брюк. Бумажника не было. Фотограф дотронулся рукой нагрудного кармана рубашки — там деньги были на месте. Еще в универмаге, по старой привычке, приобретенной в бесконечных странствиях по свету, Дмитрий половину купюр, вырученных за фотографии, разделил, — часть оставил в бумажнике, другую сунул в карман рубашки. Значит, еще не все потеряно! Он купит лекарств, подлечится. Но ему без помощи Алины даже не подняться на второй этаж.
«Вот же угораздило, — подумалось ему. — И перед самым Новым годом.» Тут донеслись снаружи торопливые, почти бегущие, шаги. Дверь с силой распахнулась. В комнату ворвалась пахнущая снегом и морозом женщина. Глаза ее наполнены испугом. Ее нежные руки вскинулись вперед, те самые руки, которые он увидел впервые осенью, в вагоне электрички.
— Я знал, что ты придешь, — выдавил фотограф и попытался улыбнуться. — Я в порядке. В порядке.
2000 г.
