Эрико Вериссимо - Пленник
Он слушал ее и улыбался. Легкое опьянение делало его неуязвимым для таких нападок.
— Подумайте хорошенько… — настойчиво сказала она, гася сигарету о дно пепельницы с изображением алой летучей мыши (еще одного национального символа счастья). — Согласно политическому вероисповеданию вашего правительства, лейтенант, этой азиатской стране грозила и грозит смертельная опасность оказаться в когтях красного дьявола. И вот вы явились сюда в роли современных добрых самаритян, вооруженные самыми страшными орудиями уничтожения… и мне кажется, что для вас важнее не столько оросить маслом и вином раны подвергшегося нападению, как в евангельской притче, сколько уничтожить нападающего, хотя бы ценой жизни его жертвы.
Лейтенант слегка пожал плечами, достал из бокала маслину, положил в рот и стал жевать.
— Я не хочу обсуждать, имеем ли мы право находиться здесь и оставаться здесь дольше, — сказал он, — но, раз уж мы тут, мы не можем допустить, чтобы нас убивали, чтобы нас победили… Мы воюем с невидимым врагом — он всюду вокруг нас, и в то же время… его нигде нет. Он нападает ночью и исчезает днем. Вы знаете, какую хитрость применяют в последнее время партизаны для маскировки? Это невероятно… Они укладывают оружие и боеприпасы в пластмассовые мешки и в буквальном смысле слова зарываются в тину болот и речек, в грязь на рисовых полях и проводят в таком положении несколько часов, а иногда и целый день, дыша через соломинку или тростинку… В этом районе — вы, наверное, знаете — есть много пещер, в которых туземцы укрывались лет двенадцать назад во время войны за освобождение. Они прячутся там и сейчас, словно кроты, мыши… Однажды я побывал в таком подземном убежище — у входа они иногда держат ядовитых змей… Мы там нашли оружие, боеприпасы, радиопередатчик, карты района и почти тонну риса… А кроме того, бамбуковые копья с отравленными наконечниками… Это жестокий и беспощадный враг, и никогда нельзя предвидеть, откуда он появится.
Она кивнула.
— Да, я об этом много слышала. Однако вернемся к вашей миссии спасителей, к вашей миссии представителей хваленой западной цивилизации…
— Я этого никогда не говорил.
— Однако печать и официальное общественное мнение в вашей стране как будто придерживаются именно этой версии. Вы ведете тотальную войну, тактика выжженной земли — чтобы обнаружить скрывающегося противника. Это химическое оружие заодно уничтожает фруктовые сады, посевы, скот, домашних животных и в буквальном смысле поражает землю. А самое страшное — напалмовые бомбы, которые стирают с лица земли целые деревни, испепеляя безоружных людей, ни в чем не повинных, не понимающих толком, что происходит… Конечно, я рассуждаю, как рассуждают штатские и незадачливые пацифисты. Глазам и уму военного открывается иная картина, и дело сводится к стратегии, тактике, баллистике, логике, геополитике… откуда мне знать, к чему еще! Но я не могу не думать при этом о человеческих жизнях.
Он смотрел на учительницу и слушал, ошеломленный горячностью ее тона. Она слегка наклонилась вперед, ноздри ее раздувались… Она обвиняла. И лейтенант чувствовал всю серьезность, силу и истинность ее слов.
— Вы говорите так, — возразил он, — будто мы — убийцы. Значит, по-вашему, коммунисты уважают человеческую жизнь?
— Может быть, и нет. Но я ненавижу любое насилие, во имя чего бы оно ни совершалось.
После короткой паузы она продолжала:
— Послушайте, друг мой! Неужели вы думали, что человек вроде меня, не принадлежащий к «избранной нации», может смотреть на всю эту бойню, на эти безумные разрушения глазами геополитика, ссылаясь на пресловутую «историческую точку зрения»? Мы думаем о собственной шкуре, о наших нервах, о нутре, о собственных страхах. Мы не можем забыть о наших жизнях и о жизнях тех, кто нас окружает, будь то свои или чужие. Я видела жертвы вашего химического оружия — они корчатся в мучительной агонии, их выворачивает наизнанку. Некоторые слепнут… Простите меня, я понимаю, здесь неподходящее место, чтобы говорить о таких вещах. И вот я задаю себе вопрос: не действовали бы вы иначе, если бы вели обыкновенную войну против таких же белых, как и вы сами? Вы рассчитываете на то, что вас не будут судить строго за применение химического оружия, потому что вы истребляете «азиатов», «недочеловеков»? Конечно, штабной стратег способен рассматривать этих туземцев просто как подопытных животных… — Она умолкла, закурила новую сигарету и продолжала: — Не далее как на прошлой неделе я помогала ухаживать за семилетним мальчиком, у которого все тело было сплошной раной. Его напалмировали! Вот вам неологизм, от которого меня бросает в дрожь… Напалмировать! — Она горько улыбнулась. — Какой-нибудь историк или филолог, сидя в уютном кабинете с кондиционированным воздухом, скажет, что войны имеют и свою положительную сторону: они ускоряют прогресс и обогащают язык новыми словами.
Она замолчала и допила свой бокал. Лейтенанту вновь стало жарко. По спине у него потекла струйка пота. Внезапно его охватила тоска. Он вспомнил о Ку. Через час с небольшим он в последний раз будет держать ее в объятиях. И опять перед глазами у него возникла девушка, покончившая с собой.
— В общем, лейтенант, — сказала учительница с иронической улыбкой, — возможно, зная, что у буддистов и конфуцианцев нет ада, вы решили доставить им на дом образчик собственного христианского ада…
Лейтенант хотел было задать вопрос, неожиданно пришедший ему в голову, но заколебался, опасаясь обидеть ее. В конце концов он решился:
— Ваши соотечественники были лучше нас, когда оккупировали эту страну?
— Конечно, нет! Мы были колонизаторами наихудшего типа: эгоистами, тщеславными, алчными и беспринципными. Мы принесли сюда среди прочего один из символов нашей прославленной цивилизации — гильотину… В последние годы оккупации тут было больше тюрем, чем школ. Нашего окончательного поражения в пятьдесят четвертом году надо было не только ждать, но и желать во имя человеческого достоинства…
В этот момент лейтенант заметил морского пехотинца — очень темного негра, который с веселым видом вошел в зал, ведя под руку туземную девушку. Они сели за столик. Лейтенант нахмурился, увидев, что к негру подходит метрдотель. Он представил себе, как тот шепнет посетителю на ухо: «Очень сожалею, но в нашем ресторане не обслуживают цветных». Однако метрдотель, почтительно наклонившись к клиенту, записал в блокнот его заказ.
Лейтенант снова стал вслушиваться в то, что говорила учительница.
— …в течение двух тысячелетий полуостров оккупировала так называемая Небесная империя. И этот народ научился переносить лишения и ждать — ждать мужественно и терпеливо. Он словно мыслит в масштабах не веков, а вечности. В конце концов захватчики ушли, а позднее явились мы и оставались здесь почти сто лет… не считая интерлюдии во время второй мировой войны, когда эти земли были оккупированы еще одними азиатами, энергичными и настойчивыми, умеющими сочетать учтивые поклоны с жестокостью…
— И вот теперь, — вмешался он, — всем странам этого полуострова грозит опасность попасть под господство коммунистов. Скажите откровенно, вы считаете это выходом из положения?
— Конечно, нет, мой дорогой. Но существует один простой факт, который ваше правительство, по-видимому, никак не может себе уяснить. Главное не в коммунистических тенденциях, а в национализме этих людей. Они хотят сами управлять своей страной и жить свободно.
— Значит, вы считаете, что этот народ достаточно созрел для свободы?
— Речь идет не об этом. Каждый человек имеет естественное право на свободу. И в конце концов, кому дано решать, созрел данный народ или не созрел и имеет ли он право на свободу? Вам? Почему вам? Только потому, что вы сильны экономически, сильны и в военном отношении? Или потому, что вы исполнители божественной воли на земле?
Покосившись на алую летучую мышь на пепельнице, лейтенант возразил:
— На мой взгляд, суеверный и невежественный народ никогда не сможет иметь подлинную демократию. Он отказывается от врачей и лекарств, которые мы ему предлагаем, предпочитая обращаться за помощью к своим колдунам. Он живет, уповая на духов своих предков, и ждет от них исцеления всех своих недугов, как телесных, так и душевных. Он слепо верит вызывателям духов, гадальщикам и астрологам…
— Ну, положим, когда я жила в вашей стране, лейтенант, я однажды прочла в статистическом журнале, сколько вы ежегодно тратите на гадалок, ясновидящих, хиромантов, нумерологов и астрологов…
Он улыбнулся. Он впервые обсуждал проблемы такого рода. Прежде их разговоры ограничивались практическими вопросами, связанными со школой и санитарными учреждениями, с техникой аудиовизуального обучения и тому подобное.
Официант принес заказанные ими блюда, он поставил на стол керамическую салатницу с латуком и помидорами. Ловкими, умелыми движениями учительница начала перемешивать масло, уксус, перец. Лейтенант следил за ее руками почти с восхищением. Ему захотелось узнать что-нибудь о прошлом этой женщины. Кто она? Вдова? Разведенная? Незамужняя?
