Анатолий Курчаткин - Чудо хождения по водам
– Аванс за нынешний месяц, – проговорил директор по связям. – Потом расчет. Все как положено. Я же говорил, будешь приятно удивлен.
Откуда в руке у В. появилась ручка, он не понял. И не понял, как расписался. Он не понимал сейчас ничего.
– Пересчитайте, – придвигая к В. по столу красный конверт, пропищал бухгалтер.
В. взял конверт, заглянул в него – самые крупные, какие только имели хождение, купюры теснились в нем с гвардейской бравостью – вытащи, потом не затолкаешь.
– Я думаю, вы пересчитали, когда клали, – севшим голосом выдавил он из себя.
– Естественно, – ответствовал бухгалтер.
– Зачем тогда пересчитывать?
– Дело ваше. – Бухгалтер взял ведомость, спрятал ее в свою черную папку, замкнул пряжки и, не добавив ни слова, двинулся в обратный путь. Просторные брюки его костюма стоимостью с “Бугатти” волновались на каждый шаг вокруг ног чудесно струящимися складками.
Директор по связям дождался, когда дверь за бухгалтером закроется, и повернулся к В. Той бурлящей радости, с которой он встретил В., на лице у него больше не было.
– И от этого ты хотел отказаться? – указывая на красный конверт в руках В., с суровым порицанием произнес он. Подождал, не ответит ли что В., тот молчал, и директор по связям не стал выжимать из него ответа. – Давай обживайся, – очертил он в воздухе над столом круг. – Располагайся. А я еще завтрак свой должен завершить.
Он исчез в черном зеве потаенной двери, стена там вновь сделалась глуха и цельна, отстучала минута, другая, третья… а В. как сидел, держа красный конверт перед собой, так и сидел, не находя в себе сил двинуться.
7
Конференц-зал заводоуправления был заполнен до самых люстр. Мест не хватило для доброй трети явившихся, и стояли в проходах на каждом свободном клочке пространства, а несколько человек и просто устроились на пятой точке между первым рядом и столом, за которым перед десятком микрофонов сидели В. с директором по связям с общественностью. Откуда только и взялось столько журналистов в их городе?
Впрочем, не все здесь были работниками пера, диктофонов и видеокамер. Целый кусок зала в центре был, например, окуппирован руководством завода. Сидели вальяжно, перебрасываясь друг с другом какими-то фразами и посмеиваясь, все директора, сидел главный бухгалтер в костюме стоимостью с “Бугатти”, сидели руководители департаментов, как один в сопровождении замов. И глава департамента, в котором В. числился еще до нынешнего утра, юный Сулла, и здесь не снявший тяжелых ему доспехов римского легионера, был здесь, смотрел на В. своим давяще-мерклым взглядом с таким видом, словно В. крупно задолжал ему, все не отдавал долга, и вот теперь, похоже, возврата уже не дождаться. Судя по всему, лишь генеральный директор и остался в стороне от этого сбора.
Парадокс, думал В., чтобы отвлечься, в ожидании начала пресс-конференции. Вчера, выйдя после совещания у юного Суллы и впоровшись в журналистскую толпу, стремился вырваться из нее, как зверь из капкана, сегодня – сам, своей волей в этот капкан, топ-топ лапками…
Директор по связям, между тем, никак не начинал пресс-конференцию, тянул – словно разжигал нетерпение, заводил. Вот только кого? У В. было чувство: не журналистов – его.
– Начнем, может? – не выдержав, наклонился к директору по связям, попросил В.
Директор по связям не откликнулся. И даже не посмотрел на него. Как если бы не услышал В.
– Может быть, пора начинать? – повторил В., наклоняясь к самому его уху, – не услышать невозможно.
Через паузу, длившуюся едва не десяток секунд, директор по связям пришел в движение. Взялся за колеса коляски, подергал их взад-вперед, будто устанавливал коляску потверже, выложил руки перед собой на стол и лишь после этого посмотрел на В.
– Полагаешь? – проговорил он. – Ну, если полагаешь, то вперед! – Придвинул к себе один из микрофонов, снова сложил руки перед собой и провещал: – Господа!..
Совсем даже не о том, что произошло два дня назад на Запрудном, спрашивали В. Вернее, об этом тоже, но только в самом начале – и что он мог добавить к тому, что было уже и так широко известно? А дальше его стали засыпать вопросами, которых он, настроив себя на самые каверзные, все же не ждал. Про инопланетян и летающие тарелки – это было естественно, как и про египетские пирамиды, но при чем тут его отношение к картам и домино, играл ли он когда-нибудь в рулетку, пользовался услугами проституток и смотрят ли они с женой порнофильмы по видаку? Однако ему достало терпения на весь этот абсурд, сорвался В., когда его спросили, не чувствует ли он себя латентным гомосексуалистом. Видимо, на каком-то вопросе его должно было переклинить.
– Простите, а почему вас это интересует? – задал В. встречный вопрос.
Журналистка – мутного возраста, сухая, непривлекательная, с крашеными медными перьями на голове вместо волос, того рода, про которых говорят “вобла”, – начала было садиться и не села.
– Это будет интересовать читателей нашего издания, – выпрямляясь, ответила она. В ее интонации прозвучало некое особое достоинство. Словно она объявила, какое неизмеримое число подписчиков у ее издания.
– У вас что, специализированное издание для геев? – спросил В.
– Нет, не специализированное, но наши читатели очень интересуются этим вопросом.
– А почему они интересуются?
– Ну, потому что интересуются, и все, – уже с нетерпением отозвалась журналистка. Как если бы топнула про себя ногой.
– Вот пусть они засунут этот интерес к себе в одно место, – тщетно пытаясь не выдать голосом кипящей в нем ярости, сказал В.
Волна из десятков голосов во мгновение ока поднялась и с рокотом прокатилась по залу, оплеснув собой самые дальние его закоулки. Возмущение это было, одобрение? – не понять.
– Можно, я так и напечатаю? – осведомилась журналистка.
Директор по связям не дал В. ответить.
– Прошу вас, господа, быть корректнее в своих вопросах, – сказал он, обращаясь к залу. С доброжелательной, снисходительной, располагающей улыбкой в голосе. – А от нашего уважаемого героя дня, – тут он повернулся к В., – мы, в свою очередь, тоже попросим корректности. И по существу, по существу! – переводя взгляд с В. обратно на зал, призвал он.
До этого, хотя вопросы и были не по существу, директор по связям молчал, не вмешивался, только вызывал поднимавших руку. Его все устраивало до этого. Ему было главное – чтобы В. про завод, про его продукцию. А В. отрабатывал свой красный конверт. Вворачивал про завод, расхваливал его продукцию и когда уместно и когда неуместно. Он чувствовал себя обязанным. Он стал другим человеком, взяв этот конверт, – вот что он чувствовал. Вроде ничего не изменилось в нем – и изменилось.
Особо после призыва директора по связям вопросы не изменились, но запах жареного из них исчез – что да, то да. Спрашивали, какую одежду он предпочитает: свободную или облегающую? Что обычно ест на завтрак, на ужин и кто в доме готовит – жена или он? Есть ли у них в семье домашние животные? Неужели никого? А уж кошки-то почему нет?
В. отвечал и вновь – то едва не скрежетал зубами, то едва удерживался от смеха. А вот еще бы спросили, какого у него цвета трусы! И как часто меняет носки: каждый день, через день, раз в неделю?
О трусах не спросили, а о носках, только успел подумать о них, тут же вопрос и явился:
– Сейчас у многих из-за того, что носки стали делать сплошь из синтетики, постоянно проблема с ногами. Скажите, а у вас лично как с этим, потеют?
Желание съюродствовать было неодолимо.
– Нет, я пельмени люблю, – сказал В.
Журналист, задавший вопрос, будто поперхнулся. Он был строго-важен, с респектабельной, аккуратно подбритой, щетинисто-короткой бородой, камуфлирующей его упитанные толстые щеки, у него был вид какого-нибудь политического комментатора, экономического обозревателя, да еще облаченного у себя в издании изрядной властью.
– Н-носки и п-пельмени, – от неожиданности ответа В. он даже стал заикаться, – п-простите, как с-связаны?
– Носки я ношу ежедневно, а пельмени ем редко, – с ликующим удовольствием отозвался В. – Поэтому о носках я не думаю, просто меняю их, а о пельменях – постоянно. Спросите меня теперь, какие я пельмени люблю: домашние или магазинные?
– Да, какие? – как автомат, задал вопрос журналист.
– Какой же дурак может предпочесть магазинные домашним? – ответствовал В. – Конечно, я люблю домашние. Такие маленькие, и чтоб тесто тонкое, а мяса побольше. Такие, знаете, с ноготь большого пальца. Ведь пельмени пельменям рознь. Вкус от формы зависит, и еще как. Большой пельмень, как лохань, и эдакий грибочек-боровичок – две разные вещи. Это все равно как продукция нашего завода и других, что выпускают подобные изделия. У них – лохань, у нас – гриб-боровик. С виду одно и то же, по сути – небо и земля.
