Энтони Берджесс - Эндерби снаружи
— Точно, — подтвердил Хогг. И добавил: — Конечно, не то чтобы надо уехать. Просто мысль показалась хорошей, и все.
— Чарли! — кликнул молодой служащий. И сообщил Хоггу: — Кажется, вам везет. Кто-то в последнюю минуту умер.
Хогг продемонстрировал потрясение известием о чьей-то внезапной смерти. Вышел мужчина по имени Чарли, худой, утомленный, в поношенном костюме, с металлическим значком ПАНМЕД на левом лацкане.
— Они даже не потрудились узнать, — пожаловался Чарли. — Одна пара везет какой-то сундук. Видно, некоторые и читать не умеют.
— Дело в том, — доложил рыжий молодой человек, — что у тебя там отказ, а вот этот вот джентльмен хочет место занять. По теплу стосковался. Не может дождаться вечернего рейса БЕА[48]. Правильно? — обратился он к Хоггу. Хогг очень энергично кивнул. Потом подумал: слишком энергично.
Чарли оглядел Хогга целиком, вроде бы не обратив особого внимания на барменские брюки.
— Ну, — сказал он, — по правде, не знаю. Вопрос в том, может ли он наличными заплатить.
— Я ничем другим не могу, — с определенной гордостью объявил Хогг. И серьезнейшим образом вытащил полную горсть. — Просто в Марокко хочу улететь, вот и все. Мне надо, — быстро импровизировал он, — там мать навестить. Понимаете, она болеет. Съела чего-то. Прямо после обеда телеграмма пришла. Очень срочно. — Очень срочно: наборщики уже завершают набор; Си-ай-ди[49] возьмет под наблюдение аэропорты.
На левой щеке Чарли сидела внушительная бородавка. Он крутил ее, как бы настраивая телеграфный аппарат. Ждал. Хогг сунул деньги обратно в брючный карман. Кажется, намек дошел. Чарли сказал:
— Ну, все зависит от того, куда именно в Марокко, правда? И быстро ли вы желаете туда добраться. Знаете, мы поздно вечером будем в Севилье, а в Марракеше лишь завтра к обеду. Это воздушный круиз, вот как. Если вам надо в Танжер, мы там будем только через две недели. Понимаете, летим на Канары.
— Марракеш вполне годится, — сказал Хогг. — Я имею в виду, там и есть моя мать.
— Ты другого никого не найдешь, Чарли, — вставил молодой рыжий служащий. — Этот место облюбовал и заплатит. Наличными. — Говорил он слишком откровенно, будто знал, что Хогг тайком бежит. — Автобус, — взглянул он на большие часы, — отойдет через десять минут.
— Скажем, пятьдесят? — облизнулся Чарли, и молодой служащий последовал его примеру. — Наличными, как уже было сказано.
— Заметано, — подтвердил Хогг. Послюнив пальцы, отсчитал деньги. Добрая доля его сбережений. Сбережение. Слово, как тоненький камертон (приятно, что Йод Крузи мертв, если мертв), ошеломило уместностью. Он выложил деньги на стойку.
— Паспорт в порядке, сэр? — спросил рыжий служащий. Хогг предъявил. — Багаж, сэр?
— Постойте, — сказал Хогг, — он у меня вон там. — И врезался в толпу ожидавших. Распаковывавшийся мужчина закончил распаковку. В большом чемодане лежали только бермуды, какие-то бритвенные принадлежности, две-три книжки невысокого сорта в бумажной обложке. Неуложенные вещи он держал в руках.
— Говорят, можно в здешней конторе оставить, — пыхтел он. — И забрать на обратном пути. Все равно хлопоты, черт побери. Я практически взял только то, без чего просто не обойтись.
— Я смотрю, — сказал Хогг, — у вас некоторые проблемы с лишним весом. — И улыбнулся супругам, словно они собирались оказать ему услугу, как, фактически, и было. — Если желаете, возьму ваш чемодан со своим. Я с собой практически ничего не везу, понимаете.
Супруги смотрели на него с оправданным подозрением. Приличная низкорослая полная пара, приближавшаяся к последнему рубежу среднего возраста, не привыкшая без подозрительности относиться к любезности. Мужчина буркнул:
— Значит, мне все придется обратно засовывать.
— Правильно, — подтвердил Хогг. — Все засовывайте обратно. — Мужчина, тряхнув головой, снова тяжко упал на колени.
— Очень любезно с вашей стороны, мистер э-э-э… — проворчала жена.
Они не сводили глаз с Хогга, потащившего восстановленный чемодан к весам. Чарли с рыжим служащим ничего не заметили, занятые дележом денег Хогга. Хогг отметил исчезновение читателя газеты в плаще. Может, пошел покупать последний выпуск. Хогг с радостью присоединился к стаду, которое гнали к автобусу.
5
Видно, Чарли был так называемым драгоманом[50]. Он пересчитал свой груз, потом, когда все сели, снова пересчитал. Нахмурился, словно счет не сходился. Хогг сидел рядом с весьма старомодного вида женщиной в начале среднего возраста, то есть моложе него самого. Она улыбнулась ему, как компаньону по приключению. Наряд, в котором благоразумная приходская сиделка ходит в церковь: шляпа, костюм цвета непропеченной пирожной корки. Почти закрытые колени в чулках из какого-то фильдеперсового, непрозрачного, как оружейный металл, материала. Хогг пробно улыбнулся в ответ, потом опасливо оглядел других членов компании. В основном неприметные люди, втайне боявшиеся отправляться в экзотические места. Мужчины уже пробовались на роли, как будто путешествие в самом деле изобиловало вынужденными лишениями, и им предстояло самодеятельно развлекаться. Один, типа мытаря с бычьей шеей, по дороге в аэропорт указывал на достопримечательности и выдумывал мнимые исторические ассоциации, скажем, «вот тут королева Лиззи пила молочный портер». Шла осмотрительная борьба за роль буффонного комика, и, похоже, побеждал мужчина с торчавшими наружу зубами, способный кривить лицо, как резиновое. Был еще шумный серьезный мужчина, видимо завсегдатай публичных библиотек, сделавший предварительный доклад об опаснейшей фауне Северной Африки. Другой мог без запинки сообщить курс валют. Соседка опять улыбнулась Хоггу, как бы радуясь, что все будет мило и славно. Хогг в притворной (в притворной?) усталости закрыл глаза.
Когда приехали в аэропорт, новости еще не прорвались. Может быть, менеджмент все опечатал по требованию полиции, несмотря на заявление премьер-министра, что ему надо вернуться в Палату. Почти все двадцать минут до взлета Хогг провел в уборной, мрачно сидя на стульчаке. Можно как-нибудь замаскироваться? Если вытащить зубы, подумают, будто он претендует на роль круизного комедианта. Снять очки? Он попробовал, но без них еле видел. Сменить стиль прически? Фактически, слишком мало волос, впрочем, он зачесал их вниз на манер римского императора. Прихрамывать на ходу? Довольно просто, если не забывать. Из громкоговорителя донеслись дамские интонации, поэтому он дернул цепочку и направился к своей компании. Мужчина с лишним багажом вдруг осознал факт оказанной Хоггом любезности, кажется, не заметив никаких перемен в его внешности. С рассеянным затуманенным взором, без верхней челюсти (намек на внезапный приступ тошноты, поразивший его после выхода из уборной) и со скудной имперской прической, Хогг кивал и кивал, что ничего тут, собственно, такого нет, он всегда только рад услужить.
Все пошли к самолету. Ветер гнал песок по гудрону. Прощай, английская осень. Самолет Хоггу не показался особенно элегантным. На форменном пиджаке стюардессы недоставало пуговицы, а сама она, хоть и бесцветно-блондинисто миленькая, производила впечатление пустого места, не располагая к доверию. Дешевка, вот что все это такое. Хогг сел у окна по правому борту, в последний раз глядя на Англию. Кто-то сел рядом — женщина. Которая с ланкаширским полукультурным акцентом сказала:
— Кажется, отправляемся, да? — Та, что сидела с ним рядом в автобусе. Хогг что-то буркнул. Неизбежное событие. В стянутом сверху резинкой кармашке на задней спинке кресла перед собой он с огорчением нашел чтиво, очень веселое, в высшей степени красочное. Не стоит тревожиться, не упадем ли мы в море. У нас прекрасные показатели безопасности полетов. Сохраняйте спокойствие, стюардесса вам скажет, что делать. А ей кто скажет, задумался Хогг. И брошюры о портах посадки во время круиза.
— Я в первый раз, — сообщила женщина рядом. — А вы? — Зубы, похоже, все собственные. Она сняла шляпу. А волосы мышиные.
— Что в первый раз? — кисло уточнил Хогг.
— О, понимаете, отправляюсь в такую поездку. Наверно, в самом деле забавно: про луну я все знаю, а Лунных гор никогда еще не видала.
— Надо взять телескоп посильней, — посоветовал Хогг, листая буклет, полный широких хламид, немыслимо синего неба, верблюдов, пальм, высохших физиономий профессиональных мавританских нищих, сообщавших ему о радостях Танжера.
— Нет-нет, я имею в виду африканские Лунные горы, — фыркнула она.
Хогг услыхал, как захлопнулась дверь самолета. Плохо захлопнулась. Драгоман Чарли, теперь в очень яркой вязаной шапочке, помог стюардессе хлопнуть посильней, и дверь вроде держалась закрытой. Моторы и прочее начали разогреваться, постреливать, или что-то такое. Самолет собирался взлететь. Хогг на секунду почувствовал себя в безопасности, а потом осознал, что спасения нет. Есть такие вещи, как Интерпол, и так далее, что-нибудь в этом роде. Испанские полицейские, сплошь с золотыми, как у Джона, зубами, ждут его в Севилье. А может, и нет, подумал он с небольшим приливом надежды. Может, Испания сочтет убийство поп-певца совсем пустячным преступлением, как, разумеется, оно и есть. Если взглянуть пошире, фактически вовсе не преступление. Ну, тогда, приземлившись в Испании, можно остаться в Испании, el señor inglés[51]. Однако как там жить? С такими небольшими деньгами даже в этой примечательно дешевой (в связи с нищетой) стране нельзя найти прибежище или уборную, чтоб устроиться до тех пор, пока он не уговорит вернуться искусство поэзии, как вернулся кишечный запор. Муза по-прежнему не подавала реальных сигналов. Стих еще надо закончить. Кроме того, в Испании чудовищные репрессии, в Эскориале, или где там еще, сидит крупный диктатор, командуя фалангами жестоких громил (нет, не громил, скорей тощих садистов) с железными кнутами. Свободы слова никакой, поэты находятся под подозрением, иностранных поэтов берут под арест, выдавая со временем Интерполу. Нет, лучше ехать в страну, полную беглецов, контрабандистов, и (он слышал) гомосексуалистов-художников, где понимают и говорят по-английски, на международном теневом языке, где можно хотя бы спрятаться (даже под открытым небом, ночи ведь теплые, правда?) и работать на будущее. Не спеша, шаг за шагом.
