Александр Коротенко - Трепанация
Лена сжала его руку.
– Саша, успокойся, я отвечу.
И, обратившись к священнику, без тени улыбки продолжила.:
– То, что вы видите, это глубокое уважение, которое мы питаем друг к другу. Я восхищаюсь Сашей как личностью. Его умом, мужественностью. Он ценит меня за то, что видит во мне. Но если мы почувствуем любовь, мы немедленно расстанемся.
– Это недостойно личности, – продолжил за нее Саша.
– Я хотела бы быть с Сашей долго. Может быть, всю жизнь, а любовь отнимет у меня такую возможность, потому что, если она придет, она рано или поздно пройдет, и будет то, что наркоманы называют ломкой. Тогда человек, которого я любила, будет мне не только безразличен, но неприятен. Я не смогу видеть его как человека. А я этого не хочу.
– Но ведь вы делите с ним постель, извините.
– А, вы о сексе? – рассмеялась Лена. Она посмотрела на Сашу, который ей улыбался. – Я, может, и ребенка рожу от него. Ну и что из этого. Да, у нас есть влечение, но оно ведь может пройти, и что? Он совершенно не против, если я буду иногда спать с кем-то еще. И не вижу трагедии, если и он так же будет поступать. У нас в школе старшеклассникам разрешают заниматься сексом, чтобы они не заболели любовью. Учителя очень следят за этим. И дети с пониманием к этому относятся. Если девочка, например, увидит, что кто-то из ребят проявляет к ней повышенное внимание, она поможет ему, обязательно.
– Каким образом? – удивился священник.
– Просто переспит с ним. И так же ребята поступят. У нас очень добрые детишки. Они иногда все вместе этим занимаются, чтобы скреплять свои отношения и не дать кому-нибудь заболеть. Что же здесь такого? В конце концов, секс – это лишь вопрос доверия.
– Но это ведь ненормально. Ведь это разврат.
Саша с Леной засмеялись.
– Это для вас ненормально с вашей убогой моралью и лживой нравственностью, – добродушно парировал Саша.
– Да, это для вас ненормально, потому что вы очень ограничены в своих представлениях, – добавила Лена.
– Володя, вы воспринимаете мир так, как вас этому научили. Вы усвоили, что такое хорошо и что такое плохо. Подчеркиваю, усвоили. Это не ваше «я». Это не ваше мышление. Вас этому научили. А вы не думали, что учителя могли ошибаться? Вы не думали, что та мораль, которой вы придерживаетесь, создана теми, кто уже в мире теней?
Давно в земле. Вы понимаете, что вами управляют мертвецы? Понимаете? – уверенно глядя в глаза, спрашивал Саша.
Священник молчал.
– Так что более нравственно: жить своим умом или по указанию мертвецов?
Священник молчал.
– А я вам вот что скажу. Общество – это большое животное, которое заинтересовано в своем благополучии и в управлении, а точнее, в манипуляции своими членами, но конкретный человек общество не интересует. Оно принимает те или иные моральные доктрины для того, чтобы управлять людьми. Оно уничтожило бы все личности, которые идут против него, но не может. Оно в них нуждается, потому что они помогают ему развиваться.
Саша откинулся на спинку стула.
– Благодаря вам оно существует, а благодаря нам оно развивается, – закончил он, улыбаясь.
Вообще это был очень обаятельный человек. Его проницательный ум и логичность рассуждений вызывали уважение. Но точка, с которой он воспринимал мир, находилась не перед объектом его суждений, а где-то чуть сбоку. Прав ли он был? Не знаю. Точка, на которой он находился, принадлежала именно ему. И никому другому.
Может быть, он был неправ, но то, что он говорил, почему-то не выглядело глупым и волновало сознание. Впрочем, он не настаивал на своей правоте. Он просто так жил.
И еще одно. В общении с Александром чувствовалось, что он в процессе развития и предмет его рассуждений – это эволюция, а не окончательный вывод. Это очень располагало. Возникала надежда, что его можно еще переубедить. Но это была лишь иллюзия в оболочке надежды.
– А что касается любви, – Саша посмотрел на Лену и снисходительно продолжил, – то она ведь была предметом роскоши. Богатые могли себе ее позволить. Им не надо было думать о хлебе насущном и о том, что в доме нужны рабочие руки. А массы, став жить лучше, перенимали эту забаву.
– Поймите, Володя, все, что имеет начало, имеет конец. Человечество существовало без любви, и она рано или поздно умрет. Просто мы одни из первых, кто это понял. Мы не хотим быть рабами этой болезни.
Откуда-то сверху раздался детский плач и крики. Лена встала и быстро пошла на второй этаж к близнецам. Саша прислушивался к происходящему.
– Я тоже пойду посмотрю, что там, – сказал он и ушел за Леной.
Священник остался один. Остался один не потому, что рядом никого не было. Он чувствовал себя одиноким. Так случалось с ним иногда. Несмотря на молодость, он был свидетелем многих трагедий и душевных страданий. Сформированное в нем ощущение мудрости основывалось на понимании своей ограниченности и терпеливой надежды на благополучный исход. Но его спокойствие пропадало, когда он поддавался слабости и разделял чужие страдания. Бессилие брало верх, и волна отчаяния захватывала его сознание. Это происходило очень болезненно. Это был последний рубеж.
Какими бы ни были чувства, а защита от страданий приходила только из сознания. Оттуда, где он был одинок. Собственно, с одиночества все начиналось. Мир сжимался до размеров комнаты. Затем приходил Бог, который всегда был в нем, возвращались спокойствие и силы. Мир снова становился огромным. Но на пути к этому страдания были неминуемы. Мудрость – это привычка страдать. И он это понимал.
– Я уйду от вас. Уйду навсегда. Буду один жить в лесу. Найду другую маму, которая меня будет любить, – это кричал, рыдая, близнец, сбегавший по лестнице вниз.
Ничего не видя, он бросился под стол, за которым сидел священник, и скрылся за скатертью, спускавшейся почти до пола. Были слышны его всхлипывания и причитания.
– Ксюха… ненавижу… всегда, они ее защищают. Уйду… тогда увидите. Еще поплачете…
Его бормотание затихало и вскоре перешло в шепот. Прошло несколько минут, и отец Феодосий почувствовал, что его трогают за ногу. Он приподнял скатерть и заглянул под стол. На него смотрели мокрые от слез глаза.
– А вам не нужен сынок? – шепотом спросил мальчик. – Я хороший. Это Ксюха виновата. Она сама первая начала забирать у меня палку. И сама ударила себя в глаз, а на меня наговаривает все время. Я им не нужен. Их Ксюха радует.
– Ну что ты, что ты? Они тебя любят. Вылезай-ка из под стола.
Он взял мальчика за руку и слегка потянул на себя. Тот секунду сопротивлялся и наконец позволил себя поднять. Священник прижал его к себе и погладил по голове.
– Не расстраивайся. Все будет хорошо. Мама, наверное, испугалась за твою сестру. Но она тебя любит, правда. Тебя как зовут?
– Глеб, а тебя?
– Владимир.
– А почему ты аник и не лечишься?
– Надеюсь, ты вырастешь и сам разберешься, что к чему в этой жизни. Но скажу тебе по секрету, что любовь – это дар Божий, и не каждому он дан…
– Глеб, а ну-ка немедленно иди в свою комнату.
На ступеньках стоял Александр.
– Не пойду. Я стану сыном Владимира и уйду от вас навсегда. И мы будем любить друг друга.
– Иди в свою комнату или я тебя накажу, ты меня понял? – тихо и оттого еще более угрожающе произнес Александр.
По испуганным глазам мальчика было видно, что это произвело на него впечатление. Он побледнел от испуга, но продолжал молча стоять, упорно глядя в пол.
Тут распахнулась входная дверь, и на пороге оказалась Вероника. Ее глаза были красными. Уголки рта подрагивали.
– Александр Александрович, Сан Саныч, – дрожащим голосом проговорила она. – Паша… Паша ушел от меня.
По ее щекам текли слезы. Видимо, ей не хватало сил, чтобы их сдерживать. На вид ей было лет девятнадцать-двадцать, но майка и джинсы чуть большего размера делали ее похожей на нежного подростка. Светлые волосы, наспех схваченные в хвостик, дополняли это впечатление. Но глаза… Глаза были взрослые. Очень взрослые. Они сжались в две черные точки.
Александру хватило нескольких секунд, чтобы оценить происходящее и взяться за управление ситуацией.
– Присядь, Вероника, и успокойся. Во всем разберемся. Глеб, пойдем со мной.
Мальчик беспрекословно подошел к Александру, который взял его за руку и повел наверх.
Вероника присела на стул у стола, на который положила локти, и укрыла лицо в ладонях.
Ее голова подрагивала в беззвучных рыданиях. Священник молча наблюдал за этим результатом трагедии, но как человек отзывчивый, что свойственно людям, частенько кого-нибудь утешающим, не мог ничего не предпринимать. В подобных ситуациях он ощущал, что от него ждут сочувствия и соучастия. И он протянул руку.
Он коснулся руки девушки. У локтя. Не смея придвинуться ближе, Вероника повернула к нему лицо, не видя его. Она не существовала в пространстве. Весь мир вмещался в ее сердце. И оно болело.
– Ну что ты, милая, – как можно мягче проговорил Владимир. – Расскажи, что случилось?
