Илья Зданевич - Собрание сочинений в пяти томах. 2. Восхищение
Первое соображение было правильно. Похороны известного всему краю монаха оказались особенно жирной приманкой и съезд превзошел самые преувеличенные ожидания. Пришельцы раскинулись лагерем до самой реки, а погода позволяла не скрываться под ковром или повозкой. Трубачей с учеными медведями было столько, что ярмарка походила на зверинец. Стон волынок и грохот барабанов сопровождались ревом детей, которые не могли ни спать, ни оставаться спокойными. Ночью, когда пошли прыгать через огонь, стреляли усерднее чем на войне. Но как много ни было народу, мехов было значительно больше, и к утру праздника если кто нибудь и не блевал, то был, во всяком случае, пьян вдрызг
Отпевало брата Мокия духовенство не белое, а черное, как из его монастыря подоспевшее, так и из того, куда он направлялся. Монахи не разделяли мнения мирян о насильственной смерти подвижника, так как выражение глаз покойного свидетельствовало, что он видел смерть, которую якобы не видят, когда умирают насильственно; но так как монахи и в этом не были убеждены (к огорчению Луки), то и порешили, во избежание всяких двусмысленностей, согласиться на ходатайство сельчан похоронить тут юродивого. На отпевание никто не явился. Но когда братия вынесла гроб, ей долго и с исключительными усилиями пришлось пробиваться сквозь толпу или карабкаться по грудам храпящих. На кладбище же верующие вынули труп из гроба, наполнили гроб водкой и стоя на четвереньках хлебали прямо из гроба. Никто помешать этому не попробовал, дело могло кончиться самосудом, и окончательно истерзанное почитателями, тело монаха было сброшено в яму и так засыпано. Когда же, два дня спустя, каменотес Лука оказался в состоянии отправиться на кладбище чтобы снять необходимую мерку, он нашел гроб поверх могилы, а в гробу захлебнувшегося в вине односельчанина
Правы оказались и заявлявшие, что на могиле юродивого надо ждать чудес. Началось с ливня, неестественного в это время года и такого сильного, что все нечистоты были смыты в реку, а запоздалые, по недостатку рабочих рук, партии сплава оторваны от берегов и выплюнуты в море. На могиле выросло вдруг черное дерево и пошло благоухая цвести. И ночью всякий, кто отважился, мог видеть: горела над деревом серебряная луна. А еще через пару дней могила обросла колючей изгородью и не успел опуститься снег, а могила уже была недоступна для взглядов или копыт. И так как чудеса, хоть они и чудеса, в местности этой явление довольно таки заурядное, то о могиле брата Мокия вскоре вовсе забыли, если бы брат Мокий не был убит
Пока убийца не был отыскан и обезврежен, никто не чувствовал себя спокойно. И не потому, что о убийстве шла речь. Убийство само вздор; кому не пришлось, спрашивается, убивать, если и не под пьяную руку, то в бою во всяком случае. Дело не в убийстве, а в злой воле, в степени злости. И эта степень должна быть превосходной, чтобы решиться на враждебные хотя бы действия против святостью прославленного юродивого, не говоря о убийстве. И такой злой воли терпеть в околотке крестьянство и рабочие не могли, тем более притаившейся. И следствие велось посетителями двух кабаков с таким прилежанием, что вскоре личность убийцы можно было считать установленной
Прежде всего, в итоге бесчисленных схваток за честь той или иной деревни, порешили, что тело брата Мокия остановилось тут, а не в другом месте, чтобы ознаменовать присутствие святотатца здесь именно. Когда это важное обстоятельство было добыто, оставалось искать в своем кругу, дело значительно облегченное. Подозрения не быстро, но всетаки остановились на Лаврентии, свежем дезертире, отличного роста и отваги. Лаврентий только что вернулся на завод, скрывался несколько дней в лесах, по случаю приезда в селение комиссии по призыву новобранцев, и во время его отсутствия тело брата Мокия и было поймано. Дезертуя, Лаврентий счел нужным оправдываться перед товарищами (он де скрывается, чтобы не убивать по приказу), что, так как никаких оправданий мужественному бегству не требуется, и было указанием на то, что молодой человек решил убивать самовольно, и убийство, следовательно, было предумышленным. Верно, что Лаврентий не был единственным дезертиром, и в этот приезд свой комиссия, как в прошлые, вовсе не нашла в деревне лиц призывного возраста, но никому не пришло на ум высказывать презрение к убийству казенному, кроме Лаврентия, и потому улики против него были неопровержимы
Когда вышеприведенные слова Лаврентия о убийстве стали известны каменотесу Луке, и очередное собрание в кабаке во всем с Лукой согласилось (ваятель бесился от радости, вот когда изготовление надгробного камня ничем не задерживается), Лаврентия не схватили и даже не поставили в известность о возводимых обвинениях, но следователи, порешив держать открытие про себя, начали за Лаврентием слежку, чтобы убедиться до чего этот человек злой волей насыщен и не допустить ее новых проявлений. Отныне каждый его шаг, всякое действие были на виду. Лаврентий работал ли: некто другой стоял рядом с надсмотрщиком, якобы досужий посетитель; спал ли: окно открывалось и кто то осматривал комнату. Когда же молодой человек уходил охотиться в лес и на ледники, за его спиной, от ствола к стволу, от скалы к скале перебегали тени. А так как втечение месяца ничего осудительного Лаврентий не сделал, то каменотес, старшина и прочие уверились, что наткнулись не только на отменного злодея, но и на хитреца
Следователи предполагали, что Лаврентий делает лишь вид, что не замечает слежки и не знает о обвинении, над ним тяготеющем. Действительно, Лаврентий был превосходно обо всем осведомлен и его слепота и глухота были напускными. И мог ли он, само чутье, не заметить настойчивой и грубой погони, которой предались односельчане. Неоднократно его подмывало выкинуть какую нибудь штуку, насолить преследователям, им пригрозить, требуя чтобы его оставили в покое. Но Лаврентию казалось, что лучшая самозащита притворство и он продолжал, как ни в чем не бывало, держаться обычного уклада жизни
На заводе Лаврентия не любили, несмотря на веселый нрав, силу и ловкость, на то, что он, всегда, всюду, неизбежно бывал героем, на работе, на охоте ли, или в играх, пользуясь преимуществами в меру, и никогда ими не щеголяя. Его страсть рассуждать, отвечать на всякое да двумя нет, доказывать, замашка никому не доверяться, не верить даже себе, и все это с долей хотя и скрываемого, но острого деревенского снобизма, вооружали против Лаврентия даже приятелей. Для всех он был порохом, только и ждавшим, как бы воспламениться. Если бы за ним числились откровенные грехи, их ему охотно простили; непокладистости, гордости ему не могли извинить. Поэтому, сколь ни было увлекательно с ним охотиться (никто не приносил такую дичь, как он, и однажды приволок даже барса, зверя исключительно редкого и осторожного), Лаврентий не мог найти компаньонов; каким ни был хорошим запевалой, не составил хора. Он слонялся один, жил одиноко, рано расставшись с родными, но не становясь ни нелюдимым, ни диким. Напротив, в обхождении был светским, внимательным, играл в белоручку, и хотя на лесопилке его ценили, как наиболее умелого, доверия к нему не было, того и гляди бросит работу, которая не затягивает, и пойдет прочь. Удивлялись, как это до сих пор не сбежал в город, баловали
Дезертирство, прикрепив Лаврентия к горам, опасения хозяйские устраняло, и для него должны были начаться новые, сладкие менее времена. Не успел он учесть этого обстоятельства, появились умозаключения Луки, и жизнь разом стала нестерпимой. Но как Лаврентий делал вид, что не замечает слежки, так и сохранял на лесопилке голову человека, который делает одолжение, что работает. Однако, призвать к порядку его уже не решались, так как подозрения каменотеса перестали быть тайной добровольных следователей
Через месяц после памятного сборища в кабаке, определившего содержание надгробного камня, посвящены в дело были не только вся деревня, но и весь уезд и даже далекий город. Поэтому, когда однажды вечером на площади против сельского управления и кабаков остановили коней несколько стражников, никто не спросил их зачем они пожаловали, их ждали. Сопровождали они диковинный омнибус с двумя пассажирами, судебным следователем, уже настоящим, казенным словом, и его писцом. Эта публика, на поздний час несмотря, заставила сбежаться все население
Обыкновенно, обязанности приезжего следователя ограничивались формальностями, ибо-приезжал он только на основании долетавших до города слухов о преступлении (его никогда не вызывали, местное население никогда ничего ни о чем не знало), и так как преступник улетучивался задолго до появления чиновника, действительно уходя в горы или скрытый кем либо, то следователь опрашивал туземцев: старшину, кабатчиков и еще кое кого, с кем охота ему была разговаривать; писец выводил что то невообразимое на бумаге, под невообразимым опрошенные ставили кресты, кто два, кто три, следователь ночевал в управлении, предварительно знатно отобедав в обществе опрошенных, и на утро уезжал во свояси, чем дело и кончалось на вечные времена. Бывало даже, что после отъезда, в кабаке с хохотом обсуждали присутствие отыскиваемого преступника в управлении, то как следователь был особенно внимателен к оханьям преступника по поводу упадка нравов, как писец его излияния записывал особенно долго, и как на обеде был избран преступник председателем попойки и привел присутствующих в восторг красноречием и стойкостью
