Виктория Беляева - Корпорация
Шевелев вздохнул, приложился к кружке с остывающим чаем. Почесал карандашом в рыжих волосах и энергично начертал на листе цифру «1».
Вариант первый. Вопреки имеющейся информации, Кремль по какой-то причине недоволен Старцевым. В Генпрокуратуру поступила негласная команда на уничтожение. Этот вариант не годится. Уважительные слова в недавнем интервью Президента, относящиеся к деятельности СРБ, направленное по случаю дня рождения Корпорации приветствие полностью данный вариант исключают. Осторожный политик – а именно таким, похоже, был новый Президент – не станет на глазах у восхищенной публики благостно отзываться о том, кто завтра будет объявлен гадом и нарушителем законности.
Карандаш яростно вывел на листе двойку.
Вариант второй. Генпрокурор занялся историей приватизации Снежнинской «горки» самостоятельно, от чистого сердца и от желания продемонстрировать новому правителю служебное рвение. Вариант второй на правду тоже не походил: такая самодеятельность чревата монаршим гневом, а генерального прокурора РФ трудно было назвать человеком рисковым. Да ведь и, кроме того, были, были на слуху дела куда более скандальные, чем продажа СГК, были люди, разоблачение которых принесло бы генпрокурору политических дивидендов много больше!…
Вариант третий – песня на заказ. Заказчиком выступает кто-то из соперников Старцева по бизнесу. Но, во-первых, нынешний генеральный прокурор имеет репутацию человека непродажного. Хм… А впрочем, чего только не бывает на свете!… Да, и как бы там ни было, трогать Старцева сейчас просто рискованно, такой риск никакими взятками не окупится, а рисковать прокурор, как уже решено, не станет. Это во-вторых. В-третьих же – и это самое главное! – какие такие соперники у Старцева? Кто?
Все войны – захватнические и освободительные – закончены. Никто из толкающихся на пятачке отечественного рынка не предъявляет Корпорации никаких претензий. Ни на чью любимую мозоль не наступил «Росинтер», ни у кого не попытался оттяпать лакомого куска. Агрессивная политика первых лет существования Корпорации закончилась, ключевым понятием нового периода стало слово «стабильность»…
– Доброе утро, Георгий Петрович! – в кабинет заглянула секретарь Валентина, женщина средних лет, плотного сложения и умеренного темперамента, – Почту принесли. Посмотрите?
Шевелев вздохнул, отложил карандаш и принял от Валентины увесистую папку с надписью «входящее». Начинался рабочий день.
* * *– Привет, котятки! – Леонид Щеглов вошел в помещение, где размещался Департамент информации и общественных связей корпорации «Росинтер».
Помещение было расчерчено тонкими перегородками в человеческий рост, отъединявшими друг от друга различные подразделения Департамента. В полученных сотах размещались: Отдел информации и мониторинга, Аналитический отдел, Отдел рекламы, Отдел компьютерных разработок и полиграфии, Отдел связей с органами власти и общественными организациями, Отдел корпоративного PR, Отдел по связям с прессой, Отдел по делам благотворительности, именуемый в дирекции то «бюро добрых услуг», то «сиротским приютом» – и Отдел спецпроектов.
Получивший образование в Московском Краснознаменном военном институте (по специальности спецпропаганда) и восемь лет назад закончивший службу в Главном разведывательном управлении в чине капитана, Леня Щеглов умел придать голосу и звучную раскатистость командирского рыка, и обаяние дружеского участия. На голос приветливо рявкнувшего Щеглова повернулись десятки голов, из-за перегородок высовывались улыбающиеся лица.
«Здравствуйте, Леонид Валентинович!», «Здравия желаем, товарищ командир!» и даже «Как дела, Ленечка?» – радостно полетело со всех сторон.
Директор Департамента общественных связей «Росинтера» пользовался среди подчиненных славой человека с крайне переменчивым настроением.
Для тех, кому предназначалось высокое искусство его пиара – для журналистов, политиков, руководителей Корпорации – он всегда оставался обаятельным зубоскалом, умудряющимся любую архиважную мысль обернуть, как конфетку – фантиком, незатейливой солдатской шуткой – и выглядеть при этом не дураком, а, напротив, человеком умным и с тонкой душевной организацией.
Сотрудникам же Департамента не раз доставалось вкусить прелестей того грозового состояния души шефа, который назывался «опять у Щеглова критические дни». В такие дни над низкими перегородками летали шаровые молнии, искрили стены и пол дымился под ногами.
Периоды мрачного расположения духа директора Департамента PR имели причины личного характера. Тридцатисемилетний Леонид Щеглов, будучи дважды разведен, второй уж год подряд находился в состоянии поиска той, кому надлежало стать третьей по счету мадам Щегловой. Рассматриваемые варианты по разным причинам (от «ноги коротковаты» до «беспросветная дура») оказывались непригодными, и в перерывах между быстротечными интрижками, в моменты горести и разочарований, Щеглова и настигали те самые «критические дни», от которых тяжко приходилось всякому сотруднику Департамента.
Нынче же, судя по игривому «Привет, котятки!», в личной жизни Леонида Валентиновича наблюдался очередной взлет, и Леонид Валентинович были благостны и изволили радоваться жизни. Подчиненные немедленно обрадовались тоже, и было это не выражением их холуйской сущности, как мог бы подумать человек непосвященный, а радостью искренней, непритворной – ибо, несмотря ни на что, Леонида Валентиновича в Департаменте любили.
Сотрудницы ценили шефа за мужское обаяние, мобилизующее их фантазию и подвигающее на смену причесок и одежд. Сотрудники – за профессионализм и быстроту реакции, за бойцовский характер и благородное иезуитство бывшего гэрэушника. Словом, Леню Щеглова было за что прощать и было за что любить.
Щеглов прошел в кабинет, отгороженный здесь же, в углу – но не тоненькими перегородочками, а честными, плотными, звуконепроницаемыми стенами. Похвалил прическу секретарши Оли и попросил кой-кого пригласить. Через несколько минут шестеро человек собрались у круглого стола в его кабинете, о стены которого бился, не проникая внутрь, прибой человеческих голосов, телефонных звонков, пиликанья факсов, стрекот принтеров, копировальных аппаратов и машинок для уничтожения документов. За круглым столом сидели начальники шести ключевых отделов Департамента PR.
Ближе всех к дверям, аккуратно выложив на колени длиннопалые руки и блестя очками, сидел начальник Отдела информации и мониторинга Дима Кудрявцев, еще в советском прошлом успевший защитить кандидатскую по социологии. Димин отдел был началом и концом всей работы, проводимой Департаментом. Именно он исследовал колебания общественного мнения относительно Корпорации вообще и каждого ее подразделения в частности, изучал отзывы о Корпорации в прессе, замерял политическую температуру в тех отраслях бизнеса, где Корпорация имела свои интересы. Он же отслеживал результаты деятельности Департамента по материалам печати и электронных СМИ.
Закинув ногу на ногу и сложив на груди руки, сидел однокашник Щеглова, кончивший курс пятью годами позже и возглавлявший ныне Аналитический отдел Департамента, Миша Гончаров. Мишин отдел занимался тем, что полученную Кудрявцевым информацию сортировал, анализировал и на ее основе делал выводы и прогнозы: как отозвалась в сердцах общественности задуманная Росинтербанком реструктуризация, какими словами встретит пресса отставку Денисова и его выборы в губернаторы, какая сволочь заказала очередную статью, представляющую руководство «Росинтера» беспринципными стяжателями, а также, что подумают умные люди о приобретении Корпорацией контрольного пакета питерской «Энергии» и что следует сделать, чтобы их мысли об этом были позитивными.
Этим бесценным рекомендациям надлежало со священным трепетом следовать Отделу по связям со СМИ, начальник которого, Артем Еремин, сидел аккурат напротив Гончарова и всем своим видом выражал живой интерес к происходящему. К досаде Щеглова и великому огорчению Гончарова, «смишный» отдел бесценными рекомендациями, как правило, не пользовался. Как неоднократно объяснял Еремин, в его задачу входило, в первую очередь, оперативное реагирование на ситуацию и выпекание тех информационных пирожков, которые смогут заглотить и переварить господа журналисты. То же, что предлагал Гончаров, и что так нравилось Щеглову и руководству Корпорации, журналисты заглатывать отказывались, справедливо считая это впариванием, лечевом и лапшой на уши. Но Теме Еремину следовало отдать должное: имея за плечами десятилетний опыт журналиста-международника, он знал потребности бывших коллег не понаслышке, и все-таки ухитрялся «впиарить» им нечто, что представляло промежуточное звено между журналистским «хочу» и корпоративным «надо».
