Павел Паштет Белянский - Записи за 2015 год
— Мальчишки говорят, кто не воюет, тот трус.
— Как тебе объяснить, внучек, — дед смешался, подыскивая нужные слова, и было их у деда много, но все какие-то банальные, будто списанные с плакатов, а нужные, те самые, чтобы объяснить, никак не находились.
Хотелось рассказать, как по приказу руководства взрывал угольную шахту, чтобы не досталась она наступающим немцам. Ту самую, на которой по юношеской глупости потерял пальцы и на которой стал главным инженером жарким летом тысяча девятьсот сорок первого года. Саперы на дерганой Эмке привезли взрывчатку, сбросили ее на землю перед шахтоуправлением и торопливо уехали, тревожно поглядывая на грохочущий канонадой запад. Пока дед с директором сами, не решаясь поручить ответственное задание кому-нибудь другому, закладывали заряды, пока жгли документы и личные дела рабочих, немцы подошли совсем близко, и за дальними вишневыми садами были видны уходящие в небо пыльные хвосты их танков. Взрывали шахту, чувствуя запах горячей брони и солярный выхлоп двигателей. После дед три дня просидел в подполе у соседей, прятался.
Хотелось рассказать, как вернулся в родной поселок, когда его освободили наши войска. Как восстанавливал взорванную шахту, и не хватало мужских рук, а Родина торопила и требовала уголь, спуская одну разнарядку за другой. Как брал на работу женщин, на тяжелую мужскую работу, и они шли на нее, чтобы получать паек и прокормить себя и своих детей. Как женщины рубили уголь, ставили деревянные крепи, толкали неподъемные вагонетки, падали в голодные обмороки, и было их невыносимо жаль, этих женщин, и нельзя их было жалеть, потому что фронту нужен был уголь, уголь. Уголь! Уголь!!!
Дед выглянул из сарая на жиденькое весеннее солнце, улыбнулся и прислушался к сердцу. Оно стучало со всхлипом, будто порванный барабан.
— А как ему еще стучать на восьмом десятке? Что, на покой захотелось? Вот уж хрен тебе, — хмыкнул дед, решительно взялся за лопату и шагнул вглубь сарая. На втором шаге сердце стало, и дед рухнул на землю лицом вниз.
Хоронили деда серым пасмурным днем. Мелкий дождь зарядил еще с ночи и ко времени, когда из дома понесли гроб, промочил все вокруг — деревья, дома, заборы, дорогу, людей. За воротами гроб встретило множество женщин. Старые, молодые и совсем маленькие, в платках и без них, в калошах и туфельках, в старых, пропахших нафталином пальто и новых куртках и плащах, они стояли молча.
От машины, которую шахтоуправление прислало на похороны, женщины отказались, до кладбища несли гроб с дедом на руках, меняясь и перехватываясь, а там поставили гроб на два табурета перед осклизлой ямой. Дед лежал, подставив лицо дождю, и мне, оцепеневшему от горя у изголовья, казалось невероятным, что деда прямо сейчас возьмут и опустят в мокрую землю, закидают комками грязи и оставят, пометив место деревянным крестом.
Женщины подходили прощаться.
— Вот, Павлуша, приехала к тебе, — говорила одна, подойдя к гробу и целуя деда в холодный мокрый лоб. — Дочку свою привезла тебе показать. Вот она. И мужа ее, и внуков своих. Спасибо тебе, Павлуша, за жизнь спасибо. А вы поклонитесь. Если бы не Павел Федорович, померла бы я с голоду в войну и вас бы никого на белом свете не было.
И отходила в сторону, уступая место следующей женщине.
16.10.2015
Вагонные споры
Выборы в стране — как покупка билета на поезд на очередной станции «Пересадочная».
Стоит очередь, волнуется.
Кому-то на Запад хочется, кому-то на Восток, кому-то севернее.
На плакатах румяные проводники и проводницы с фирменными лицами и такими же улыбками — «Ездите поездами СибирьТрансМагистраля! Стабильность. Вера. Теплый чай».
Волнуется очередь.
На Запад вагоны красивее и чище, но и билеты дороже, и в тамбурах курить запрещено, и водку пить можно только в специально отведенных местах и до 23.00, и со своей вареной курицей не пускают, хотя проводники вежливые, и белье сухое.
На Восток в тамбурах курить можно, и на местах тоже курить можно, только места все больше верхние боковые рядом с кисло воняющим туалетом, и простыни такие, будто в них до тебя рыбу заворачивал, зато дёшево, и со своим можно.
Потом все рассаживаются по поездам. И всем говорят, что их везут, кого на Восток, кого на Запад.
И привозят на очередную станцию «Пересадочная», на которой очередь, и волнения.
И ни в одном поезде, что на Запад, что на Восток, к начальнику состава проводники никого не подпускают.
В тех вагонах, что подороже, вежливо не пускают, по закону, с улыбкой и пониманием.
В тех, которые подешевле, просто не пускают, помогая себе и словом крепким, и жестом матерным, и пинком, если ситуация требует.
А чтобы машинистов узнать, которые в тепловозе заперлись и поезд разгоняют, так это в любом поезде невыполнимое желание.
Правда, во всех вагонах есть ещё стоп-кран.
Только начальники поездов кричат, что это предательство, стоп-кран трогать, когда поезд уже разогнался.
И проводники угрожают катастрофами и бедами.
И пассажиры, у кого места в середине вагона, уговаривают, что лучше плохо ехать, чем хорошо идти.
Иногда получается у каких-нибудь смельчаков дернуть стоп-кран.
Останавливается тогда поезд.
Пассажиры разбредаются по насыпи. Жмурятся вдаль, на пейзажи, и на смельчаков, уходящих по целине от поезда, ноги жалеют, и смельчаков, и свои, и детей жалеют, и собак тоже.
И со вздохом, услыхав призывный свист тепловоза, забираются назад в вагоны, расходятся по своим местам, и просят проводников с извиняющейся интонацией:
— А чайку? Чайку-то можно?
20.10.2015
Гости из России
В гости прилетела теща. Из России, самолетом, с пересадкой в Минске. Встретили в Борисполе, привезли домой.
Зашла она в квартиру. А в квартире тепло, даже жарко, батареи греют отменно.
— Тепло, хорошо, — говорит теща, оглядываясь. — Что, нравится вам российский-то газ?..
Я сразу почувствовал, какой увлекательный ждёт меня ближайший месяц.
Например,
Тёща смотрит по телевизору новости. Молча переключает каналы — 5й, 24й, ICTV, 1+1, Интер и обратно, молча слушает дикторов и корреспондентов, молча вглядывается в картинку.
Молча выключает телевизор и идёт на кухню заваривать чай.
— Вот ведь, — слышу я, говорит тёща заварнику, — И слова те же самые, и говорят одно и то же, но какой разный смысл!
Например,
— При Советском Союзе все было, — говорит теща. — Все и много.
— Очереди были.
— Не было очередей при Союзе. Это когда с Америкой дружить стали, вот тогда очереди появились. А до Америки все было. И много.
— Не было ничего. И талоны.
— А колбаса? Вспомни, какая была колбаса! Не то, что сейчас!
— Да она и сейчас замечательная, колбаса. Вон, зайди хоть в «Сильпо», хоть «Фуршет», колбасы этой самой разной завались, из любой страны мира.
— Не надо нам никаких фуршетов. А колбасы нормальной нет. Белорусская еще ничего, а остальную российскую есть просто невозможно. Так что — хорошо было при Союзе. Пока с американцами дружить не начали.
Переубедить мою российскую тещу ни в чем не возможно. Даже при наличии самых верных аргументов.
Теща выдает истины с уверенностью тепловоза.
— Америка навезла вам солдат НАТО!
— Где?
— Везде, вон они, ходят по улице!
— Да где же?
— Да вон же, в рыжих ботинках!
— Так это наши!
— Конечно, ваши, сейчас все НАТОвские — все ваши!
— Да это наша форма, вот, на сайте Министерства Обороны Украины, фото новой украинской военной формы.
— И что?
— Как — что? Она не похожа на форму НАТО! Вот, в интернете фото НАТОвской формы, она другая.
— Да в ваших интернетах можно что угодно нарисовать!
Спорить бесполезно. Эти убеждения невозможно разбить аргументами, потому что на убеждениях они не держатся, только на вере.
Я давно не спорю. Я довожу убеждения до абсурда.
Например,
собираюсь на работу, надеваю камуфлированные брюки, шнурую высокие бундесверовские ботинки. Просто военная форма очень практична для работы, в ней удобно лазить по кладбищам между могил на промерах. И ботинкам уже года четыре, и брюкам где-то столько же.
— Какой ты весь военный, — замечает теща в коридоре.
— Конечно, — отвечаю. — Сегодня ведь второе число, а у меня фамилия на букву Б.
— И что?
— Так у нас всё мужское население обязали проходить военную подготовку. Обязательные курсы самообороны. Раз в месяц. У меня фамилия на Б, вторая буква в алфавите, значит, у всех мужчин с фамилией на Б день сборов — 2-е число каждого месяца. Третьего числа — все с фамилией на В, потом на Г, ну, и так далее.
Теща кивает.
Придуманный мною абсурд не вызывает у неё никаких сомнений.
