Эйвинд Юнсон - Прибой и берега
— Политическое убийство [20], — объявил Посол тоном начальника разведки. — И драма страстей. Теперь под угрозой жизнь вашего сына. Мы живем во времена политических убийств. Хоть по сыну-то своему вы соскучились? Даже если вы питаете… гм… слабость к здешней хозяйке, вы должны подумать о сыне. Скучаете вы по нему?
— Я скучаю по ребенку, которого давно уже нет в помине, — ответил тот, по-прежнему уставившись в землю. — Всего того, по чему я скучаю, нет в помине. — И вдруг он поднял голову: — Если уж хотите знать. Но убивать я больше не хочу.
— Едва ли речь пойдет об убийстве, о войне или о чем-нибудь подобном, — сказал Посол. — Речь идет лишь о том, чтобы восстановить порядок на вашем острове. Только и всего.
— Я знаю, о чем пойдет речь, — сказал Призванный. — Я опять должен идти воевать. Я знаю — это приказ. Но я не рад. Я мог бы сказать, что это будет война оборонительная, но это неправда. Далеко на востоке, на краю света, тамошние варварские племена называют это другими, точными словами, но я не могу их найти…
Он умолк и пошарил вокруг изувеченными руками, словно и впрямь вслепую искал чего-то на земле и не находил. Улыбка, до сих пор безобразная и полная ненависти, сделалась растерянной. Он встал и, пригнувшись, вышел наружу. Вестник последовал за ним.
Старший смотрел на восток, на расстилавшуюся внизу долину, на море. Гелиос выехал на небо. Проснулись птицы в лесу; кружась, кричали голодные с утра чайки. Вверху на пастбищах блеяли овцы и козы. Море, теряя серые краски ночи, окрашивалось в розовато-голубые тона.
— Стало быть, вы можете выехать, не мешкая? — спросил Вестник. — Сразу после того, как мы с ней потолкуем?
— Мне нужно несколько дней, — ответил тот.
— Я привел с собой корабль.
— Мне торопиться некуда, — возразил тот. — О транспорте я позабочусь сам. И если вы непременно желаете с ней говорить, пожалуйста, подождите до вечера.
— Как вам угодно, — тотчас согласился Посол с благожелательностью того, кто всего лишь исполняет приказ. — Но я могу на вас положиться? Не так ли?
— Вам известно, в чьей я власти, — ответил тот. Вестник поклонился. На лице его играла улыбка дипломата, учтивая и многозначная.
— Тогда всего вам доброго. И спасибо за беседу, Одиссей.
— Всего доброго, — равнодушно кивнул тот; но потом он долго стоял, провожу взглядом одного из многих сыновей властителя неба и земли — Гермеса, который спускался вниз по склону к своему кораблю.
Глава четвертая. КОММЕРЦИЯ
Пенелопа дала понять, что, по ее мнению, Меланфо, дочь Долиона, слишком задирает нос. Само собой, она выразила эту мысль не с грубой прямотой, а сказала так:
— Приближается политический кризис, Эвриклея. Чует мое сердце. Как ты думаешь, на чьей стороне будет брат девчонки, Меланфий?
С виду это был бесхитростный вопрос, требовавший такого же бесхитростного ответа. Обе знали, что Старший козопас служит партии женихов. Но престарелая наперсница постаралась не ударить в грязь лицом по части бесхитростности.
— Если мне дозволено говорить откровенно, я чувствую совершенно то же самое, что и Госпожа.
Высокородная госпожа подняла голову — линия ее подбородка сделалась чистой и прекрасной. Она выглянула в окно. Меланфо шла через внутренний двор, следом за ней шествовала кошка, держа что-то в зубах.
— Что, опять появились мыши, Эвриклея?
Старуха проследила близоруким взглядом ее взгляд.
Кошка стрельнула вдруг наискосок через двор, мышь свисала у нее изо рта, как большой серый язык,
— У девчонки слишком мало работы, — сказала старуха, — Бот она и забрюхатела.
— Быть может, мы слишком изнежили ее своим воспитанием? — спросила Хозяйка.
Они увидели, что Антиной остановился поговорить с девушкой в воротах, ведущих в наружный двор.
— Не знаю отчего, но я никогда не любила кошек, — сказала Одинокая. — Когда они трутся о твои ноги — брр! И я слышала, что от них бывает сыпь и даже проказа.
Эвриклея, любившая, чтобы зимой кошка грела ей в постели спину, ничего не ответила насчет кошек, но сказала:
— Девчонки, конечно, мало-помалу подрастают.
Этим она хотела дать понять, что схожая с кошкой дочь Долиона, несмотря на свою беременность, все еще не стала взрослой женщиной и, таким образом, Супруга, Долгоожидающая, может хотя бы время от времени по-прежнему чувствовать себя совсем молодой.
64
Они ни словом не обмолвились о главаре женихов и дельцов Антиное, но обе смотрели на него. Он зашагал через двор к мегарону, а хвастливая кошка двинулась вдоль колонн со стороны кухни.
— Брр, — сказала Пенелопа. — Не выношу кошек. Неужели их нельзя чем-нибудь заменить? К примеру, обзавестись мышеловками? И почему она не сожрет мерзкую мышь?
— Так ей положено природой, Ваша милость, — сказала Эвриклея, тем самым как бы отмежевываясь от ненависти к кошкам, неожиданно вспыхнувшей в Пенелопе.
Они просмотрели счета (слишком бегло, по мнению старухи). Поголовье овец и свиней на острове по-прежнему заметно уменьшалось, в ход пошли уже и козы — они тоже стали исчезать. Стада крупного рогатого скота на Левкаде и на Большой земле — в хозяйстве на побережье Акарнании — также терпели большие убытки.
— Подумать только, как прожорливы бывают люди, Эвриклея.
— Не надо забывать, что мы кое-что продали, — сказала старуха. — Но Ваша милость правы, в доме уходит немало добра.
— Ты думаешь, Меланфий?..
Старуха иногда становилась вдруг туга на ухо, она не ответила, а только что-то пробурчала.
— Ты слышишь, что я говорю, Эвриклея?
Оказалось, что старуха услышала ровно столько, сколько было нужно.
— Мы делаем проверку, Ваша милость.
— Кто это мы?
— Мое ничтожество, Ваша милость.
За последние четыре-пять лет явных крупных хищений не обнаружилось. Крали обычно коз, козьи шкуры, шерсть.
— Уж шкуры-то мы во всяком случае можем продать, — сказала Пенелопа, — в особенности овечьи, да и шкуры быков, которых они сожрали. А шерсти для тканья нам хватит еще на полгода.
Она улыбнулась. Старуха, несмотря на приступ близорукости, не могла не заметить мимолетную улыбку хозяйки. Она тоже скорчила беззубую ухмылку:
— Да, в ткацких мастерских работа спорится.
У них была тайна, которая после громкого скандала с тканьем уже перестала быть тайной; но все же это был их женский сговор — то, что давало им повод перемигнуться.
На шестнадцатый год после отъезда Супруга крупные земельные угодья, виноградники и оливковые рощи, стада овец, коз и свиней на острове, крупный рогатый скот на Левкаде и Большой земле стали в Итаке Вопросом вопросов. Женихи — вернее, та их часть, которую составляли местные хозяйчики, — образовали так называемую Партию Прогресса, опиравшуюся на поддержку извне. Партия стала для них орудием приобретения большей власти. Под прогрессом женихи понимали ужесточение рабства и милитаризацию и намерены были методом забвения отменить Народное собрание, Агору, которая, собственно говоря, не собиралась с начала Троянской войны. Вместо нее все вопросы должен был единолично решать Совет старейшин или Верхняя палата. Партия Прогресса требовала реформ ради всеобщего блага — а под реформами ради всеобщего блага подразумевалось, что огромные земельные угодья и торгово-промышленные предприятия Супруги (а стало быть, и политическое влияние, с ними связанное) должны перейти в руки кого-нибудь из молодых вождей — того, за кого она выйдет замуж.
Само собой, зрелая, хорошо сохранившаяся красота Пенелопы тоже играла определенную роль в их притязаниях. Пенелопа была гордостью дома, гордостью знатных родов и всего города. Женихи почитали ее, но окольными путями, прибегая к всевозможным уловкам и ухищрениям, оказывали на нее нажим, и верная Эвриклея с ее разветвленными связями на материке видела, что им удалось кое-чего добиться. Тем не менее, пока Пенелопа хорошо управлялась с хозяйством и ее нельзя было упрекнуть в экономической несостоятельности, сторонники Партии Прогресса не могли подчинить Супругу своей власти даже с помощью Народного собрания. Мы ни на минуту — пусть даже это будет минута боговдохновенной риторики или героического бряцания оружием, — ни на минуту не должны забывать, что речь шла об экономической борьбе, о практической выгоде, о барыше и захвате.
Программа Партии Прогресса выглядела примерно так:
Надо установить новый порядок. До сих пор разговоров было слишком много, а дела слишком мало. Богами надоела мягкотелость смертных вообще, а жителей Итаки в особенности. Реформы, которые Долгоотсутствующему и его отцу Лаэрту частично удалось осуществить лет двадцать-тридцать назад, не принесли никакой пользы — плодом их оказалось лишь небрежение религией и забвение Чести и Славы. Далее, Партия решительно утверждала, что война против Трои была наилучшим решением многих внутриполитических проблем, но Супруг, Исчезнувший, Таинственно Скрывшийся в неизвестном направлении не сумел извлечь политическую выгоду из этого военного конфликта, и вот доказательство: в отличие от Нестора из Пилоса и Менелая из Лакедемона он не вернулся домой с честью и добычей.
