Валерий Зеленогорский - ULTRAмарин
Пока выборы были, его терпели и обслуживали, но не жаловали – визжал очень. А потом!
Зайдет, бывало, к госпоже и давай лаять и лизать ей обувь, а его гонят: «Пошел вон, у тебя неприкосновенность, мы тебя бить не будем, нельзя Конституцию нарушать».
А он просит, мандатом машет, молит даже со слезами: «На дыбу хочу, за народ помучиться». «Нет, – ему говорят, – иди служи ему в другом заведении. У нас только нравственные уроды и люди с нечистыми помыслами, а ты – слуга электората, пусть он тебя пиздит, а мы не будем».
То же самое с ним бывало, когда он инкогнито выезжал на трассу и девушку брал для изучения проституции в муниципальном округе. Приедет, ему всех построят, кто честно жить не хочет, он долго выбирает, кто похуже, а потом всю ночь спрашивает: «Как ты дошла до жизни такой, почему не работаешь, как первый раз было, кто изнасиловал? Папа? Брат? Или учитель химии?»
У каждой девушки своя история, им выдавали вместе с презервативами листочки – один дядька писал по материалам мировой литературы, адаптировал только на русскую почву – с кем, когда, где. Они заучивали первое время наизусть, а потом многие уже фантазировали, утоляя интересы клиентов, у которых без этого не получалось.
Тихон уже достал всех, все истории выспросил, но пытался дойти до самой сути, как поэт Пастернак. Девушки недоумевали: трогать не трогает, может, книгу собрался написать «Как я стал(а) проституткой»?
Особенно его интересовал социально-экономический аспект: что толкнуло в бездну порока несчастных? На это у тружениц секс-индустрии тоже был ответ. Котировались три истории: мама болеет, брат в тюрьме и дочке на образование копим.
Тихон хотел изучить проблему со всех сторон и особенно напирал на тему анального секса – он не понимал, почему они все поголовно отказываются, в чем эта собака зарыта. Он не считал это худшим, наоборот, но в результате аналитических поисков понял: причина в интуитивном христианстве, которое отрицает содомский грех.
Не понимали они, глупые, что он вопрос изучал, пекся о народе, решил побороть социальное явление к 2020 году, комитет возглавить по борьбе с этим и строку отдельную в бюджете получить с шестью нулями.
Но однажды депутат сильно перебрал и нарвался на сопротивление отдельных граждан во вьетнамском общежитии, куда пришел изучать международный аспект этой проблемы.
Дело было на улице Красной конницы, где в общежитии завода пластмассовых тазов мирно жили вьетнамские граждане, торгующие на рынке. Жили тихо, никого не трогали.
Тихон темной ночью кавалерийским наскоком захватил этот грешный дом – у него была оперативная информация, что здесь, под крышей майора П., скрывается гнездо разврата.
Открыв ногой дверь в притон, он приказал ночному сторожу Трофимычу стать лицом к стене на колени. Трофимыч на колени не встал, не мог – не было у него коленей, оставил их подо Ржевом в 42-м году, не сберег, а протезы, к сожалению, на ночь снял. Тихон слушать объяснения не стал, побежал и выбил своим телом немаленьким дверь в первую попавшуюся на глаза комнату.
Перед взором борца предстала пара: немолодой соратник дядюшки Хо и маленькая женщина. Семья исполняла свой супружеский долг тихо и по-домашнему.
Ветеран вьетнамской войны после вторжения Тихона снова почувствовал себя офицером спецназа, снявшим не один скальп американским летчикам в джунглях на тропе Хо Ши Мина.
Не глядя на мандат русского борца за нравственность, он залудил ему по белому нетренированному телу серию болевых приемов, самый безобидный из которых был ущемление яичек до состояния, близкого к глазунье.
Только звонок Трофимыча в органы спас депутата от суда маленького, но гордого вьетнамского народа. Его унесли на руках орлы из СОБРа, с уважением глядевшие на вьетнамского коллегу. Они тоже не любили депутатов, но его неприкосновенность не позволяла им пока оторвать ему яйца.
Вьетнамец растаял в ту ночь в темной Москве, дело замяли в связи превышением депутатских полномочий, а жертва азиатской агрессии лег на койку в ЦКБ под чужой фамилией.
P.S. Теперь он часто появляется на экране в разных передачах и еще яростнее борется с грехами, не только телесными, но и духовными. Говорят, собирается уйти в отшельники и ебать голову только себе, другим уже не может – нечем.
Аскольд
В 90-е люди валили на Запад рядами и колоннами. После миллениума начался обратный процесс, жить на пособие и на зарплату – не очень большая радость, а новости из России о приподнявшихся бывших согражданах нарушают покой не вовремя уехавших.
Им было бы легче согласиться со своей херовой жизнью, если бы здесь люди дохли как мухи, а новости про сотни тысяч миллионеров раздражали и заставляли действовать.
Лозунг «В Москву! В Москву! В Москву!» обрел свою актуальность. Ехали все – из Саратова, Тель-Авива и Нью-Йорка. Все, у кого там не вышло, надеялись, что здесь пролезет.
Представьте себе молодого человека, уехавшего во времена «Ласкового мая» и успевшего к тридцати годам добиться зарплаты в полторы тысячи долларов, которых хватает на дохлую студию в Бронксе и еду. Три половых акта за эти годы – вот весь накопленный багаж. Ремонт кондиционеров и игра в маленьком театрике с такими же «талантливыми» выпускниками школы искусств – все, что имел Аскольд, принявший решение штурмовать Третий Рим.
На накопленные две с половиной тысячи долларов он купил себе дешевый билет, остальные деньги зашил в трусы и поехал. Жить собирался в Тушино, на проспекте Свободы, у двоюродной тетки, бывшей врачихи детской поликлиники, слушающей с утра до вечера радиостанцию «Свобода» и иногда любимого Сергея Доренко, кумира интеллигентных старушек, не имеющих мужей.
Из внешних данных у Аскольда в арсенале были кроссовки на платформе и мятая панамка из джинсовой ткани. Все остальное требовало большой коррекции – блеклая толстомордая физиономия плюс живот и глаза в очках с такими диоптриями, что в них можно наблюдать за планетами даже днем. Пластическая хирургия в этом случае оказывалась бессильной, необходима была радикальная операция на хромосомном уровне, но наука еще не дошла до таких вершин.
Из русской литературы Аскольд вспомнил, что встречают не по одежке, и приготовился поражать умом и энергией.
У него на руках был красивый диплом Школы искусств и несколько фотографий с «Крепким орешком», когда у того еще были волосы, он работал в баре на Манхэттене и не был звездой. Портфолио со своими ролями он не взял, понимая, что ему это вряд ли поможет. Надеялся на устные предания об успехах на офф-Бродвее.
Тетка встретила племянника с восторгом – все-таки родная душа, да и мужчина в доме в такие лихие времена не помешает. Она отвела ему целую комнату и дала карту москвича для бесплатного проезда.
Прозвонив нескольким своим знакомым, он нашел приятеля, работающего в рекламном агентстве, они встретились. Аскольд провел презентацию своего дарования, и тот пообещал ему роль в рекламе чистящего средства для унитазов – небольшую, но яркую.
На съемку Аскольд пришел с легким волнением, в сценарии была роль веселого сантехника, и он, примерив ее на себя, уже нашел зерно образа. Это была квинтэссенция героя «Крепкого орешка», идущего голыми ногами по осколкам битых стекол, и грустной печали «Таксиста». Но не вышло – ему досталась роль грязного глиста, ползущего из унитаза.
Из его съемки вошло не все, тело ему пришили с помощью компьютерной графики, вошла только морда, но вся. Заплатили двести долларов. Через две недели на всех каналах в жесткой ротации он заблистал, его стали узнавать в лицо – остальное в ролике не поместилось. Он еще демонически хохотал в хоре с другими микробами, особенно ему удался смех почему-то с английским акцентом – по замыслу авторов, намекалось, что средство может чистить любое говно, даже иностранное.
На гребне первого успеха пришла вторая роль – желудка в рекламе вкусной конфеты. Она оказалась поглубже и посложнее, имелись слова. Девушки из модельного агентства играли роли жертв вкусной конфеты, на съемках они были благосклонны, но на контакт с западной звездой шли плохо – мешал шлейф прошлой роли.
После желудка его стали приглашать в ток-шоу и даже номинировали на премию «Лицо года» в разделе сомнительные достижения в искусстве – «Полная жопа».
Жопа у Аскольда всегда была полная, но сдаваться он не собирался.
Предложения в рекламе он временно отклонял, пришла полоса сериалов. На героические роли диверсантов и прочих врагов народа его не брали, рожа была отвратительной настолько, что даже ребенок с первого кадра понимал, кто враг, а его нужно было убивать в третьей серии. Но маленькая роль предателя в картине молодого режиссера, снимающего ранее ролики о диванах и креслах, досталась ему в связи с болезнью актера, утвержденного ранее и снявшегося в основном эпизоде. Доснимали с Аскольдом.
