Евгений Немец - Кокон
— А к концу недели я успокоилась, и не потому что тебя простила. Такое простить нельзя.
— Такое простить нельзя, — согласился я, грустно вздохнув.
— Но меня удивило отношение учеников ко мне. Оно переменилось. Появилось какое-то уважение, что ли… Девчонки из одиннадцатого «Б» так и вовсе пытались выяснить подробности наших несуществующих интимных отношений.
— У тебя предрассудки по поводу секса, они же от них свободны. И я с ними согласен. Предрассудкам — нет, сексуальной свободе — да.
— Меня поражает, что ты — беспринципный хам, лишенный элементарной порядочности, имеешь над ними такую власть.
— Тут никаких секретов нету, просто я, так же, как и они, не верю в идеалы, которыми нас пичкает общество. С их точки зрения, я единственный честный взрослый, — я сделал серьезное лицо, будто и в самом деле в общении с молодежью придерживался каких-то принципов.
— И я подумала, — продолжила Лена, опустив взгляд в свой стакан с коньяком и совершенно проигнорировав мои слова, — раз все уверены, что мы с тобой спим, то…
Я насторожился, она вскинула на меня глазки, моргнула, и выпалила:
— …почему бы этому не быть на самом деле!
— Да ты спятила! — поразился я; продолжать словесное воздержание я уже был не в силах. — Ты хоть отдаешь себе отчет, на кого ты сейчас похожа?! Пришла пьяная, мокрая, и пытаешься совратить добропорядочного гражданина, которому в понедельник идти в храм учебы, нести подрастающему поколению высокие нравственные идеалы! Да ещё на глазах невинного песика!
А потом схватил её за руку и потащил в спальню.
Бедный пес не понимал, что происходит, и все полчаса со скулежом паники метался вокруг кровати. А когда предоргазменный стон Лены превратился в вопль, Ларион в ужасе унесся на кухню, забился в угол и оттуда жалобно тявкал. Да, секс — это страшно.
Я в приятном расслаблении раскинулся на кровати, ощущая бедром горячую кожу нежданной любовницы, курил и думал, что жизнь — странная штука.
— Дай мне сигарету, — потребовала Лена.
— Тебе нельзя, ты ещё маленькая.
Она переползла через меня, достала из пачки сигарету, её соски приятно поелозили по моей груди, укусила меня за нос и откинулась назад, чиркнула зажигалкой, закурила.
— Лена, я тебя не люблю. К тому же терпеть не могу веснушки. Выходи за меня замуж, — предложил я. А почему бы и нет. В сексе девочка хороша, может ещё и готовить умеет? — Ты готовить умеешь?
— Я не выдержу тебя в больших количествах, — ответила она. — Но ты на удивление хороший любовник.
— Я тебе это говорил в первую минуту нашего знакомства, надо было поверить.
— Трудно верить человеку, который никогда не бывает серьезен.
— И что, так и будем трахаться, пока ты не выйдешь замуж за кого-то другого?
— Да, так и будем трахаться, пока я не выйду замуж за кого-то другого.
— А может и после этого? — наверное, это был первый раз, когда я подумал о своем будущем.
— Нет, с тобой опасно находиться рядом. Прям чувствую, как меня наполняет порок.
— О, да! — сказал я с улыбкой. — Это сладкое чувство.
А потом потушил сигарету и понял, что готов ещё раз пережить ужас секса.
7Часть забот о собаке я с чистой совестью переложил на Пашу Мельникова и Свету Прокопчук. Пашка жил в моем дворе и охотно соглашался выгуливать Лариона по выходным, а иногда и по вечерам, Светке же сам бог велел моей собакой заниматься, так что она свою таксу-девочку приводила в мой двор, а дальше они гуляли вместе, на радость собакам и, судя по всему, себе в удовольствие. Я давно заметил, что между Пашой и Светой установилась связь более глубокая, чем предписано уставом лицейских отношений, хотя они изо всех сил старались это не афишировать, а потому решил своим подопечным в пороке оказать содействие. По себе помню, как неуютно целоваться и хватать друг друга за разные части тела в подъездах, учитывая, что зима наступила рано, и уединиться в тенистом парке не представлялось возможным. На снегу, под порывами ледяного ветра, даже от минета никакого удовольствия получить невозможно.
В четверг, 6-го декабря, я поставил свою любовницу в известность:
— Лена, в пятницу вечером мы с тобой едем в Ебург на два дня.
— Это что, романтическое путешествие? — удивилась она, я поморщился.
— Ну, если мы на двое суток запремся в номере отеля, и будем предаваться разврату, то да. Но вообще-то я планировал таскаться по кабакам. А то в наших уже стыдно появляться. Куда не приди, и бармен тут же орет на весь зал: что, как всегда? Двести самого дерьмового коньяку?
— Хорошо, — неожиданно легко согласилась подруга, и тут же озвучила причину своего лёгкого согласия, — только если ты купишь мне что-нибудь!
— С ума сошла! — возмутился я. — Всю жизнь я жил за счет женщин, и возвел свое альфонство в разряд непоколебимых принципов! Какие ещё подарки, мне легче бросить курить!
— Так мы едем, или нет? — беззаботно улыбнулась Лена. Просто удивительно, как женщины быстро меняются, всего же месяц назад она была чистейшим ангелом! Нет, в каждой женщине таится, как партизан в засаде, и выжидает благоприятный момент для коварной атаки, кровожадная садистка.
— Ну почему в мою жизнь вторгаются только женщины-изверги? — я обреченно вздохнул. — И чего я должен тебе купить?
— Пока не знаю. Будем ходить по магазинам, пока я не определюсь.
В общем, меня ожидал шопинговый марафон длиною в сорок восемь часов, вместо марафона алкогольного. Не лучшая перспектива, но деваться было некуда, я угрюмо согласился.
Под конец урока в одиннадцатом «Б», я достал связку запасных ключей, и отдал их Мельникову.
— Паша, меня не будет до понедельника, — сказал я парню. — Ты отвечаешь за мою собаку и квартиру. Света, ты ему обязана помочь с собакой. А можно и с квартирой, там стоило бы убраться.
Девочка кивком головы обозначила согласие, Паша бросил на неё быстрый взгляд, по его губам пробежала улыбка, но он тут же смутился и опустил глаза. Ира Бажанова внимательно посмотрела на Свету, потом на Пашу, хитро прищурила левый глаз.
— Ирка! — окрикнул я её; не время пока что было выносить отношения Паши и Светы на всеобщее обозрение. — А вот тебе я ключи от квартиры в жизни не доверю! Знаю я тебя, тут же устроишь тусу со всяким сбродом, будете носиться на роликах по стенам, глуша на ходу пиво. Побьете мне посуду, а может и окна, да заблюете полы.
Класс одобрительно загалдел, Ирка отвлеклась от своих подозрений, и я со спокойной душой продолжил урок.
Первый день пребывания в Екатеринбурге произвел на меня тягостное впечатление. Нет, с городом все было в порядке, но как я и предполагал, мы с утра и до вечера таскались по магазинам и бутикам. Видя мою растущую агрессию и раздражение, Лена приобрела мне рубашку. Рубашка была симпатичной (и я подозреваю — дорогой), коричневая в тонкую желтую полоску, и сидела на мне хорошо, но душа то требовала иного.
— Ты девочка-изверг! — шипел я на неё. — Ты изнасиловала меня в ту злополучную пятницу, и продолжаешь насиловать до сих пор! Но если насилие сексуальное я ещё как-то готов терпеть, то насилие над разумом, то есть пытка трезвостью, это преступление перед человечеством, хуже холокоста!
В конце концов, мое брюзжание Лене надоело, и она купила мне маленькую бутылочку «Белой лошади», которую я тут же ополовинил, отчего заметно подобрел. Затем Лена, наконец, определилась с подарком, который я должен был ей подарить. Им оказалось темно-синее вечернее платье, и стоило оно половину моего скудного состояния, но когда она вышла из примерочной и предстала передо мной, кокетливо поставив ножку на носок, я понял, что готов затолкать её назад в примерочную и без промедления трахнуть.
— Ты похожа на безумно дорогучую голивудскую шлюху! — одобрил я её выбор. — Как думаешь, охрана даст нам возможность закончить, или голыми выкинет на улицу?
Лена показала мне язычок, и, довольная собой и произведенным эффектом, указала пальчиком на ценник. Чёрт с ним, в тот момент я готов был выложить все до последней копейки. В отель мы торопились, но как выяснилось по разным причинам. Я то надеялся на ураганный секс, а оказалось, что сначала нам предстоит некоторая культурная программа.
— Под культурной программой ты подразумеваешь ресторан? — уточнил я.
— Может быть, — ответила Лена, придирчиво рассматривая себя в зеркало.
Перспектива добавить в кровь алкоголя слегка охладила мой пыл, вернее, переключила либидо на более деструктивный способ снятия напряжения — на алкоголь, так что я дал себя уговорить.
Но до ресторана добраться оказалось не так и просто. На пересечении Вайнера и Малышева нас караулил цветастый постер, площадью не менее трех квадратных метров, призывающий посетить художественную выставку некоего Антона Грувича. Пестрые репродукции замысловатых картин богато сдабривали панегирики «великому художнику современности», и моя подруга, словно глупая муха, тут же угодила в липкие сети искусства.
