Феликс Кулаков - Как я охранял Третьяковку
Сама схема довольно незатейлива, но эффективна как напалм. В «Олимпийский» набивали тысяч двадцать советского народу, и два часа подряд делали ему красиво занедорого. Обычно в сборном концерте принимали участие от десяти до тридцати групп и сольных исполнителей. Обязательно присутствовал остроумный конферансье. А в конце всегда выходил Кобзон и в сопровождении хора МВД яростно давал «День Победы».
Название этому шоу было какое-нибудь подчеркнуто нейтральное, вроде «Звезды зажигают огни», или «Ритмы весны», а программа нарочно составлялась с таким расчетом, чтобы удовлетворить любой, даже самый взыскательный и утонченный вкус. Для этого и состав бригады подбирался соответствующий – каждой твари по паре, всем сестрам по серьгам. Одним сокрушительным ударом окучивались практически все целевые аудитории, от пионеров до пенсионеров.
Кому по каким-то причинам не нравился бит-квартет «Секрет», тот мог дождаться певца и композитора Игоря Корнелюка с так всем нам полюбившейся песней про билет-балет. Не нужен композитор? Секундочку. Уже на подходе коллектив «Комбинация» – сладкоголосые пергидрольные сирены в лосинах (эх, «Три кусочека колбаски»! Где мои семнадцать лет, ребята? Э-э-эх!). Если же находились такие странные оригиналы, которым и лосины казались недостаточным условием для полноценного культурного досуга, то специально для них был припасен замечательный кудрявый парень Рома Жуков, или не менее кудрявый и не менее замечательный гомункул Аркадий Укупник. Продвинутой молодежи предлагали любоваться на каких-нибудь волосатых придурков-попрыгунчиков, имитирующих «Ганз-н-Роузес».
В результате все оставались довольны. Кроме Филиппа Киркорова, который два дня спустя весь в перьях, стеклярусе и гигантских накладных плечах с недоумением и обидой взирал на полупустой олимпийский сарай. Концертная бригада тем временем откочевывала в Ленинград или Свердловск, а за ней еще пару недель дымилась выжженная земля. Пока публика заново не аккумулировала материальный и эмоциональный ресурс, прочим гастролерам делать здесь было решительно нечего. Это была ковровая бомбардировка и война на выживание. Других способов борьбы с размножающимся делением «Ласковым маем» артистическая общественность так и не придумала – только сборный концерт.
К сожалению, в нашем частном случае вместо Ромы Жукова фигурировали по преимуществу какие-то подозрительные бородатые типы в лоснящихся фраках со скрипками. Или анемичные арфистки со злыми на почве хронического недотраха лицами. Или мутные и, судя по всему, сильно пьющие балалаечные квартеты из Областной филармонии. Или визгливые певицы в тяжелых бархатных платьях. Оживляж получался очень и очень относительный, так как репертуар подбирался как нарочно – самый что ни на есть заунывный. Романс неизвестного автора, да еще и девятнадцатого века способен развлечь далеко не каждого. Это потеха исключительно для узкого круга любителей.
Правда, однажды в культурной программе приняла участие не кто-нибудь, а сама суперстар фолк-шансона Надежда Б. Вместе со своим разбойничьим коллективом косматых и мордатых псевдоказаков она была призвана проиллюстрировать картину «Танец». На ней, если кто позабыл, изображен с десяток огромных, румяных баб, кружащихся в вихре хоровода. Светило народной песни, воодушевленная увиденным, зажгла так, что чуть пол не проломила – слышно было аж в Инженерном корпусе.
После выступления, едва отдышавшись, она решила прогуляться со свитой по Третьяковке – ознакомиться с экспозицией и вообще провести время с пользой. Причем запросто так, будто по квартире хорошего знакомого. Прямо в кокошниках и расписных косоворотках стихийная экскурсия нестройной гурьбой двинулась по произвольному, как левая нога захочет маршруту. Он (маршрут) оказался коротким. Уже на входе в иконные залы путь звезде преградил Лелик «Малыш» Сальников, парень размером с небольшого бегемота. Верный принятой присяге, Лелик потребовал немедленно прекратить эти праздные шатания. И требовал он, между прочим, совершенно справедливо.
Перемещения посторонних по Третьяковке в выходные дни строго регламентированы Уставом. Лелик Сальников Устав чтил, за что и был ценим начальством. По понедельникам «Курант» выставлял в экспозиции всего несколько постов. К Депозитарию и на «пятую» зону – на втором этаже; «пятнадцатый» пост – на первом; Служебный вход, и переход в Административный корпус («ноль-шестой») – в подвале. Вся остальная акватория оставалась практически беззащитной.
Совсем необязательно, что Надежда Б. принялась бы с диким хохотом полосовать бритвой «Боярыню Морозову», или откалывать от скульптур куски мрамора «на память». Я не к тому клоню. Подобные подозрения беспочвенны, смехотворны и вообще параноидальны. Просто смысл Режима безопасности как раз и состоит в том, что он одинаков для всех. Будь ты скромный студент-копиист или министр культуры – один хрен, раз уж ты в понедельник оказался в Галерее, то тебя непременно должны сопровождать какие-нибудь официальные третьяковские лица. Иначе этак у нас совсем бардак получится: этим можно, этим нельзя… Да если хотите знать, даже за заслуженным артистом Татарским приглядывали вполглаза! Мало ли, так сказать, что.
Короче, болтаться по Галерее без присмотра не разрешается. Не в свинарнике. Приходи в обычный день, мил человек, и хоть обсмотрись.
Об этом и сообщил Лелик Сальников Надежде Б. В результате жаркой перепалки, случившейся между ними, звезда покинула Галерею в большом беспокойстве.
Двум мордатым гуслярам-псевдоказакам, не к месту решившим проявить твердость характера, Лелик маленько смазал концертный макияж. В гражданское платье потрясенные гусляры переодевались уже на улице, под моросящим октябрьским дождиком…
А через неделю в одном желтом таблоиде появилась разгромная заметка про нашего мальчика. Лелик там вообще описывался крайне предвзято и неприглядно, однако особенно его покоробил лживый пассаж про его богатырское телосложение.
– Нет, вы только послушайте, что написали! – возмущался Лелик, бегая с газеткой от сотрудника к сотруднику. – «… добрый молодец с приличным брюшком под серым свитерком…». Вот же суки!
Понедельник, кроме всего прочего, был еще и короткий день для «Куранта». Закрытие проходило не в 19.15, как обычно, а в 16.15. Сотрудники относились к понедельнику с легко понятным трепетом, ведь этот день сулил праздник и тематические культурные мероприятия. В поставленном с ног на голову рабочем графике частного охранника понедельник исполнял роль общечеловеческой пятницы. Со всеми, так сказать, вытекающими. Большинство крупных, а временами и просто-напросто эпических корпоративных «курантовских» попоек приходилось именно на понедельники. Но это так, между строк и справки ради. В описываемый понедельник ничего такого интересного не случилось.
Разве что, Петро Чубченко провел меня по залам и показал где какая зона находится. Разумеется, я ни хрена не запомнил. Третьяковка своей запутанной планировкой и интерьерами необычайно живо напомнила мне Doom-2 – вот-вот из-за угла выскочит черт с пулеметом в мускулистых лапах, и устроит кровавый раскардаш.
А в пятницу из Питера возвратился Кулагин. Конечно, он первым делом побежал посмотреть на своего возлюбленного друга. Вид возлюбленного друга, гладко подстриженного, одетого в пиджак и стоящего с постной мордой на посту его изрядно развеселил.
Не скрывая неуместного сарказма, Кулагин принялся выспрашивать все ли у меня в порядке. Мол, не забижают ли старослужащие? Нет ли какой несправедливости? Не сводит ли копытца с непривычки? У меня, если честно, мало что было в порядке. Каких-то забижаний и особенной несправедливости пока не наблюдалось, но копытца, натертые новыми ботинками, действительно сводило самым нещадным образом. И вообще, мысленно я уже проклинал тот день, когда мне в голову втемяшилась эта дурацкая и нелепая идея про Третьяковку. Но особенно, отдельной строкой я проклинал подлого вруна Кулагина, которому позволил втянуть себя в этот ЧОП-бардак.
Однако благородному мужу распускать сопли как-то не к лицу. Крепко хлопнув Кулагина по плечу, я заявил ему:
– Старина! Нельзя сказать, что я безмерно счастлив… Но в целом, знаешь, все не так уж и плохо.
Похоже, Алексей никак не ожидал подобного ответа. Во всяком случае, он был удивлен этим достойным античных героев стоицизмом. Как бывало невесело усмехался Прометей орлу, клевавшему его в печенку: «Херня, не жалко – один болт цироз…».
В это время к нам приблизился Паша Короткевич – человек с большой круглой головой и странной прической. Вообще-то я уже имел с Пашей кой-какие осторожные контакты на почве общего интереса к только-только тогда появившемуся интернету. Но теперь разговор, конечно, пошел совсем другой. Так всегда бывает, когда общаются два хорошо знакомых человека в присутствии третьего. Веселые рассказы про Артёмку, бу-га-га, бу-го-го и все такое…
