Альфред Кох - Ящик водки. Том 3
— Нет, к тому времени уже не думал. В начале перестройки еще как-то… Но мысли покинуть нашу родину меня окончательно покинули тогда, когда я избрался предисполкома в Сестрорецке.
— То есть что у тебя изменилось-то? Началось что? Как этот процесс ты можешь описать?
— Не, ну мне стало интересно, что здесь. У меня вторая волна желания на ПМЖ куда— Нибудь съ…аться возникла после отставки, когда вот уголовка началась.
— В 97-м?
— Да. 97—98-й.
— Именно с целью избавиться от уголовки? Или ты подумал: зачем мне здесь все?
— Ну, может быть, конечно, катализатором уголовка была, но в целом депрессуха такая очень сильная.
— К которой мы вернемся в 97-м, да?
— Естественно.
— В общем, Америка на 92-й стала у меня таким зудящим местом. Думаю: ну, что же я не был там, мудак?
…Что еще было? «Коммерсант» переехал в новое здание. Значит, сначала мы базировались на Хорошевке в жилых квартирах на первом этаже, объединенных в одну. А в 92-м Яковлев школу сперва как-то в аренду взял и после приватизировал. Три этажа, а после он еще один надстроил. Там офис — и спортзал, и сауна, все как у людей. А когда мы туда, на Врубеля, переехали, то, между прочим, батюшка здание освящал. Метро «Сокол», где поселок художников дачный. Значит, батюшка освящал, окроплял святой водой. Стоим мы, смотрим на это дело, а Яковлев говорит: «Не позволю в своей газете употреблять убогий термин „РФ“! Запомните, нету никакой РФ! Наша страна называется Россия!» Неплохо это прозвучало, красиво. Иные даже прослезились. А еще ушла тогда Ксения Пономарева. Она была, кажется, главным редактором тогда? Вроде так… Она поругалась тогда с… ну, это неважно уже теперь. В новом здании мы продолжали еще выходить еженедельником, а осенью перешли на ежедневный режим. Прекратили выпуск еженедельника и делали такие внутренние номера ежедневной газеты — каждый день. В продажу никуда они не поступали, но спрашивали за них по-взрослому, такая учеба боевая. Это как если на учениях боевыми патронами стрелять. Вася (он же Андрей Васильев), кстати, к тому времени ушел. Сказал, что ему концепция не нравится. А другой-то не было, вот он и ушел. Такая его версия. Он на ОРТ работал тогда, кажется, и Пономарева тоже. Как-то они скорешилась. И вот начали мы делать эту Daily. Дико интересно это было на тот момент — толстая жизненная газета. Но работали действительно просто, сука, без выходных. В субботу выпускали последний номер за неделю, а в воскресенье с утра — пожалуйте на разбор номера.
— Когда-когда вы начали ежедневную?
— В октябре 92-го, говорю ж тебе. Нас как будто мобилизовали. Домой приедешь в ночи, поспишь там, и сранья обратно. Чтоб не соврать, 7 октября начали мы выходить. А у моей дочки как раз день рождения надвигался. И дочка, у меня тогда еще одна была, звонит мне на работу: «Ты знаешь, у меня день рождения будет в субботу, мне три года, так вот я тебя приглашаю». Я думаю: «А че меня приглашать, куда я денусь-то?» И потом вдруг сообразил, как ребенок это воспринимает. Она утром спит — я ухожу, ночью прихожу — она опять спит. И так проходит неделя, две, три, выходных же нет. И она, видно, решила, что я — такой приходящий пассажир. Который появляется раз в месяц.
— Ха-ха!
— И его надо специально звать, чтобы он пришел. Если ребенок меня не видит три недели, он же не может догадаться, что я живу дома, что я каждую ночь прихожу поночевать быстро.
— Анекдот такой был: «Яичница в холодильнике, суп на столе, е…ать будешь — не буди». Помнишь? Ха-ха!
— Ха-ха-ха! «Нравится, не нравится — спи, моя красавица». Ну вот. А газета поначалу была вялая и непонятная. Первые номера любого издания — всегда такие.
— Надо стиль поймать, конечно.
— И было смешно — людей набирали с улицы. По объявлению. Чуть ли не на заборе их расклеивали. И вот люди приходили с улицы, мы перед ними выступали, слушали, какие они вопросы задают. Набрали с улицы людей — и ничего! До сих пор многие из них работают.
— Видимо, талантливый менеджер — Яковлев.
— Ну, тут двух мнений быть не может. Чудес же не бывает. Раз человек с нуля такую империю построил…
— И, видимо, он очень быстро сгорел. Запал кончился. И он понял, что нужно сворачиваться, не то он собственными руками погубит свое детище. Он продал и уехал в Лос— Анджелес. Это же огромное количество энергии надо отдавать — а она же ведь ниоткуда не берется! Я так это понимаю…
— Ну, Алик, ты, как капиталист, может, лучше понимаешь Яковлева. Я после думал — если у меня там год за три шел, то какой же у него был коэффициент (или, иначе, мультипликатор)? Я столько там всего увидел, прожил — а он-то всяко побольше моего.
— Вот я про себя знаю, что меня хватает на какие-то короткие проекты. А потом я должен период релаксации переживать. Я отдаю энергию, а потом должен пополнить ее запасы. Я не могу, как Чубайс, работать — из года в год… Он на плутонии, что ли?
— Вот, я и говорю, что олигархов — Гуся с Березой, а теперь еще и Ходора — надо беречь. Мало таких людей… И еще Яковлев придумал институт рерайтеров. Люди сидят и переписывают чужие заметки. Причем они не из репортеров, а из структурных там лингвистов разных.
— А, фирменный стиль создают!
— Не, просто добавляют ясности. Проясняют, кто что хотел сказать. Без эмоций. Фильтруют базар. Добавляют цинизма.
— И софт, наверно, свой был?
— Да, софт придумывал человек по фамилии Калашников. А еще тогда в моде было видео.
— Нет, я эту тему раньше прошел. У меня появился первый видик в 89-м году. Помнишь, «Электроника»? Завода «Позитрон»?
— А, да, у меня тоже такая была. Серебристая.
— Я же устроился работать в политехе, и мы преподавали на курсах повышения квалификации руководящих работников НПО «Позитрон». По психологии менеджмента, как сейчас помню. И с нами расплатились этими видиками — тогда же царство бартера стало опускаться на нас… И у меня появился видик, который я подсоединял к нашему телевизору. Декодера в нем не было, так что все фильмы получались черно-белые.
— А я декодер впаял.
— Ну. И бабка говорила — что ж он помер не вовремя, нет бы на два года раньше!
— Типа — не знал бы, что Советский Союз развалился?
— Да нет, она переживала, что мы его хороним как частное лицо. А при советской власти были б речи, знамена, салют…
— Ордена на подушке…
— Типа…
— Нет, я не впаивал. Просто купил русский ТВ с декодером. Вот тогда-то, в 89-м, я все и посмотрел. К 92-му для меня это был пройденный этап.
— Быстрый ты. А я смотрел еще в 92-м. Берешь пару-тройку кассет, бутылку-другую коньяка, закусок — и сидишь всю ночь, смотришь… И я еще деда похоронил в 92-м.
— А, это который чекист?
Свинаренко Комментарий
В декабре 92-го помер мой дед Иван Митрич Свинаренко. Царствие ему небесное. Я очень его уважал с младых ногтей — и это уважение только крепло со временем. Мало я видел настолько прямых людей, которые не сворачивают с выбранной дороги и выполняют задуманное, не поддаваясь искушениям и не отвлекаясь на личное обогащение.
Конечно, мне было бы приятнее, если б мой дед служил у белых и исповедывал либеральные ценности, — но из песни слова не выкинешь. Дед мой в ранней юности вступил сперва в комсомол, а там и в ЧК. Ему казалось, что так он сделает этот мир лучше… С другой стороны, если уж даже граф Алексей Николаевич Толстой пошел служить к красным и считал себя при этом приличным человеком, то какие ж вопросы к крестьянскому юноше?
Я помню этот небогатый домик на окраине Макеевки, в котором часто бывал. Три комнатки, беленые стены, много — по тогдашним моим понятиям — книг. Полный шкаф. Один, правда, шкаф. В числе книг было собрание сочинений Сталина. И его пресловутый «Краткий курс». И его же портретик, размером с книжку, на стене. В рамке, под стеклом.
Дед обладал весьма редким качеством. Он жил в полном соответствии со своими словами и убеждениями. Вот решил когда-то, что социальная революция необходима, — и стал ее делать лично. После пришел к выводу, что надо бить белых, — и отправился воевать в Красную армию. Никого не посылал вместо себя… Подумал, что надо бить внутреннего врага, — пошел служить в ЧК. После долго вкалывал в шахте. Учился, почти уж стал инженером — это было круто для крестьянского парня, по теперешним меркам это никак не ниже Оксфорда. Что твой МВА. А тут война. Он, московский студент, записался в ополчение и уж ожидал отправки на фронт. Но его по партийной линии завернули и послали на Урал — какая ж война без угля, на тот момент стратегического энергоносителя. И только оттуда, с Урала, ему удалось дезертировать с трудового фронта — на фронт простой, под Ленинград. После, уже старый и хромой, с войны, еле ходил — и бесконечно проверял торговлю как общественник, в рядах так называемой парткомиссии. Видно, ему не давала покоя мысль, что рано он ушел из ЧК, не добил контру в свое время. Дед учил меня, что если человек торгует мясом, то он легко и другого человека продаст. Он то и дело цитировал Суворова: интендантов можно сажать без суда и следствия на 5 лет, а после судить — и выяснится, что им еще добавить придется.
