Алена Любимова - Птица колибри зимы не боится
И насчет инжира с виноградом и пляжа с лежаками подруга моя не ошиблась. За одним только, весьма существенным для меня, исключением. И ела фрукты, и загорала, и купалась я не одна. И не с девчонками из института, приехавшими вместе со мною в «Спутник», а с Митей.
Я обратила на него внимание еще в Москве, на перроне вокзала, где у нас был сбор. Он стоял в компании каких-то ребят, которые громко рассказывали непристойные анекдоты и оглушительно хохотали, зазывно поглядывая на нашу группу девчонок. Митя, вернее тогда я еще не знала, что его так зовут, вдруг отчетливо произнес:
— Братцы, может, хватит? Девчонкам все слышно.
— Пусть слушают, — хохотнул один из приятелей. — Мы люди щедрые. Нам не жалко.
— Пусть слушают и узнают, что есть на свете веселые остроумные ребята.
— Ну да, — покачал головою Митя. — Веселые и пошлые.
— Да ладно тебе, — хлопнул его по плечу первый. — а то сам не любишь такого рассказывать.
— В другом обществе, — сухо бросил он.
Я удивилась. В подобных случаях редко кто решается выступить против, так сказать, коллектива. Да еще в столь деликатном случае. Запросто могут засмеять или назвать маменькиным сынком. Мальчики обычно в подобных ситуациях, даже если не согласны, предпочитают помалкивать. Казаться такими, как все, гораздо спокойнее и надежнее. А этот не испугался. Явно не из трусливых. И ему действительно не понравилось поведение приятелей, вот он и решил вмешаться. Мне стало интересно, чем дело кончится, однако финал представления не состоялся. Подошел состав, и все, расталкивая друг друга, кинулись штурмовать поезд. Меня толкнули в спину. От неожиданности я споткнулась и выронила чемодан.
— Помочь? — раздалось надо мной.
Я подняла голову. Митя наклонился и протянул мне руку.
— Спасибо.
Я взяла его руку и поднялась с колен.
— Не ушиблась? Колени целы?
— Обошлось. — Я улыбнулась.
Взгляды наши встретились.
— Осторожнее надо, — улыбнулся он. — Нашим слонам ничего не стоит затоптать человека, а особенно такую хрупкую девушку.
— Ну, не такая уж я и хрупкая. Могу и подножку подставить, — попыталась пошутить я.
— Лучше не рисковать. Ладно. Давай чемодан. Кстати, меня зовут Митя. У тебя какой вагон?
Я назвала номер. Он обрадовался.
— В одном едем. Значит, беру обязательство охранять тебя от наших слонов. — Он не сводил с меня своих серо-зеленых глаз, а губы его то и дело расползались в улыбке. — Если ты, конечно, не против.
— Совсем не против, — заверила я.
Мы уже подошли к вагону, когда он спросил:
— А тебя-то как зовут? Если, конечно, это не большой секрет.
— Большой, но тебе, пожалуй, открою, — я как-то совершенно естественно начала говорить одним с ним тоном. — Меня зовут Катя.
— Спасибо за доверие. Обещаю хранить наш секрет в строжайшей тайне. Даже под пытками.
Я хотела что-то ему ответить, но сзади послышались нетерпеливые окрики. Оказывается, за нашими спинами собралась толпа, жаждущая войти в вагон и уехать.
— После поговорим.
И мы проговорили весь путь до самого Симферополя, практически не расставаясь. Мы и ночью-то почти не спали. Впрочем, спать было бы все равно невозможно. Остальная компания пила, пела и куролесила изо всех сил. Проводник вообще заперся в своем купе и предпочитал лишний раз не высовываться. А мы стояли возле окна и все говорили и говорили. Пару раз к нам кто-то совался, однако, быстро оценив ситуацию, нас оставили в покое. Даже пьяные приятели Дмитрия перестали звать его выпить.
До меня донесся голос любителя сальных анекдотов:
— Ребята, не трогайте их. У них серьезно. Любовь с первого взгляда.
Я внутренне сжалась, ожидая потока скабрезных комментариев. Однако их не последовало. В купе просто затянули очередную песню. Правда, песня была неприличная, но веселая, и к нашим с Митей чувствам никакого отношения не имела.
Глава V
Чем больше я узнавала Митю, тем больше убеждалась, что сцена на вокзале недаром сразу привлекла мое внимание; в этом был он весь. Он вообще обладал весьма редкой способностью спокойно, мягко и без угроз внушить к себе уважение и настоять на своем, сколь бы в данный момент оно ни противоречило настроению окружающих. Такое дается лишь от природы. Своеобразный талант вовремя осадить людей, а когда надо, и заставить держать дистанцию. При этом Митя не был ни высокомерным, ни ханжой, и с теми же своими приятелями веселился от души. Однако ему было присуще исключительно точное чувство меры, которое никогда не позволяло ему перейти рубеж. И с Митей люди никогда не позволяли себе его перейти.
Рубеж Митя перешел только со мной, и я утонула в его любви, а он — в моей. Встретив его, я поняла, что никогда вообще до этого не влюблялась. Все прежнее было не в счет, несерьезно, глупо, как детская игра в классики. Когда мне раньше казалось, что я влюблена, обычно меня привлекало в человеке что-нибудь одно — красивые руки, или глаза, или голос, а все прочее могло раздражать. В Мите мне все казалось прекрасным и идеальным. Я любила его целиком.
Каждую минуту, проведенную без него, я ощущала как потерянную для жизни. Я отныне жила только им и лишь рядом с ним. Мы везде были вместе, расходясь по палатам лишь на ночь. Да и на ночь-то не всегда. Митины друзья, делившие с ним комнату, относились к нам на удивление трогательно и с большим пониманием. И изо всех сил старались помочь, не раз организовывая все так, чтобы мы с Митей могли остаться в комнате одни на ночь. Никто из них не позволил себе ни единой сальности по нашему адресу. Это было тем более удивительно, что по другим парочкам, образовавшимся в «Спутнике», они проходились регулярно и нелицеприятно. И вообще веселились по полной программе; от их выходок весь «Спутник» ходил ходуном.
Для меня в то лето вообще все было в первый раз — и море, и тропическая растительность, и обилие фруктов, и черные южные ночи, которые не подбираются постепенно, сквозь сумерки, а наступают вдруг, сразу будто кто-то там, высоко наверху, повернул выключатель.
И любовь. И мужчина, первый в моей жизни. Первый глубокий поцелуй. Первое прикосновение к мужскому телу. Все было в первый раз. И для Мити я стала первой в его жизни женщиной.
Мы все постигали вместе, и каждое движение рождало в нас восхитительное чувство нового открытия. Мы безоглядно упивались друг другом и нашим счастьем.
Я очень удивилась, узнав, что стала для него первой женщиной. Его друзья явно успели уже приобрести любовный опыт. Как же могло получиться, что он, самый красивый и необычный из них, до сих пор оставался девственником?
— Я ждал тебя, Птица колибри, — спокойно объяснил мне Митя. — Не хотелось просто так. А по-настоящему мне до тебя никто не нравился.
— Почему Птица колибри? — не поняла я. — Намекаешь, что у меня нос слишком длинный?
— Нос у тебя замечательный, — ответил он. — А колибри, потому что ты такая же маленькая, красивая и беззащитная.
— Не такая уж я и маленькая. И совсем не беззащитная. — Я с силой ткнула его кулаком в бок.
Он сделав вид, будто ему очень больно, возопил:
— Ой-ой-ой! Пощади! Не разбивай моих иллюзий!
Иллюзии, видимо, не разбились, ибо с той самой ночи Митя стал часто называть меня Птицей колибри.
Мы были настолько поглощены друг другом, что не заметили, как пролетели двадцать четыре дня. Двадцать четыре дня нашего крымского безумного и бездумного блаженства! Необходимость отъезда застала нас с Митей совершенно врасплох. Мы не были готовы к расставанию. Казалось, двадцать четыре дня — это так долго, и нашей жизни в Гурзуфе не будет конца.
В последнюю ночь перед отъездом ребята устроили прощальную гулянку, а мы с Митей заперлись у него в комнате. У меня на глаза наворачивались слезы.
— Птица колибри, глупенькая, что ты плачешь? — принялся нежно гладить меня по голове Митя. — Зимы испугалась?
— Зимы… без тебя… испугалась, — с трудом сквозь слезы проговорила я.
— Почему без меня?
— Ну, мы приедем и расстанемся.
Слезы уже просто душили меня.
— Почему? — отпустив меня, он уставился мне прямо в глаза. — Решила в Москве со мной не встречаться?
— Нет, нет. Что ты! — прижалась к нему я. — Просто там будет совсем не так, все по другому. Родители, институт, учеба. Куча всяких дурацких дел. И мы будем видеться только иногда.
— Мы будем видеться часто, — твердо произнес он.
— Все равно не каждый день, — слезы ручьями хлынули из моих глаз.
— Можем и каждый, — это опять прозвучало очень твердо. — Если ты захочешь, можем прямо с вокзала поехать к родителям. Объявим, что мы решили пожениться.
— Ты делаешь мне предложение? — Я была совершенно не готова к подобному повороту.
Он почувствовал мою неуверенность:
— А ты против?
