Виктория Токарева - Одна из многих
Она знала: мужья делятся на две категории — никчемушники и кошельки. Никчемушники садятся на шею и едут. И ты везешь за двоих. Это тяжело.
А кошельки ведут себя как хотят, хамят и бросают в конце концов. Так что еще неизвестно — что лучше: быть груженым ослом или разрешать, чтобы по тебе ходили копытами, ломали позвоночник…
Хочется всего: и верности, и благополучия. Но, как говорится: «Кругом шестнадцать не бывает».
* * *Анжела вернулась из магазина. Вернее, из магазинов. Она ходила за стиральным порошком и за морковкой.
— Тебе хозяин звонил, — сообщил Иннокентий. — Просил позвонить. Оставил телефон.
— Не буду, — испугалась Анжела.
Елена выгнала Анжелу, обвинив в воровстве. Сказала, что у нее пропала бриллиантовая подвеска. Тоже мне, королева Марго.
Анжела никаких подвесок в глаза не видела и дальнейших выяснений не хотела.
Раздался телефонный звонок. Анжела ждала, что звонок иссякнет, но он все звонил и звонил.
— Подойди! — крикнул Иннокентий.
Анжела сняла трубку и услышала голос Николая.
— Я вас не слышу! — крикнула Анжела.
— Слышишь, — сказал хозяин. Голос у него был теплый.
— Чего? — настороженно отозвалась Анжела.
— Очень неприветливо, — заметил Николай.
— Ну… — замялась Анжела. — Чего хотите?
— Пообедать.
— А что надо сготовить?
— Я приглашаю тебя в ресторан. Нам сготовят… Ты где живешь?
— Улица Новаторов, шесть. А что?
— А подъезд какой?
— Третий. А что?
— В восемь часов спускайся к подъезду.
— Утра? — не поняла Анжела.
— Кто утром по ресторанам ходит? В восемь вечера.
— Я у Киры Сергеевны спрошу.
— О чем?
— Можно ли мне с вами в ресторан…
— Ты совершеннолетняя. Можешь не спрашивать. В одиннадцать будешь дома.
— Ой! — отреагировала Анжела.
«Совсем дикая, — подумал Николай. — Хорошо!»
* * *Ресторан был с каменным полом. Почти пустой. Гулкий, как вокзал.
Подошел молодой негр и спросил на чисто русском языке, какое они хотят вино. Николай назвал. Негр кивнул головой.
— А вы в Москве живете? — спросила Анжела.
— В Мытищах, — уточнил негр.
— С ума сойти, — тихо подивилась Анжела.
Негр отошел.
Официантка принесла зеленое масло и хрустящий хлеб.
— Не перебивай аппетит, — посоветовал Николай.
— А тогда зачем принесли? — не поняла Анжела.
Она смотрела на Николая. Без жены он был другой, моложе, привлекательнее. Он был сам по себе, и это его украшало. Но все-таки Анжела годилась ему в дочки. Почти во внучки. Папашка. Начинающий дедок.
Негр принес бутылку. Разлил по фужерам. Николай попробовал, подержал во рту. Потом одобрительно кивнул. Это был целый ритуал.
Анжела тоже попробовала. Кислятина и больше ничего. С удовольствием бы выплюнула, но постеснялась.
Негр оставил бутылку и отошел.
— Я хочу тебя вернуть, — произнес Николай вместо тоста.
— Нет! — отрезала Анжела. — С Еленой Михайловной я работать не буду. Она врунья. Врет и не краснеет.
— Елена Михайловна ни при чем. Я приглашаю тебя в московскую квартиру.
— А она знает?
— Это ее не касается. Мы живем на разных территориях.
«Все везде одинаково», — подумала Анжела. Ее родители тоже жили на разных территориях.
— А что делать? — поинтересовалась Анжела.
— Все то же самое. Готовить, убирать.
— А выходной полагается?
— Если захочешь.
— С проживанием или вечером уходить?
— Как захочешь.
— А какая зарплата?
— Сколько скажешь… — Николай улыбнулся.
Он сидел расслабленный и счастливый. Самое время торговаться. Но Анжеле было неловко.
— Ну не знаю… Все-таки вы один. Нагрузка меньше…
— Я не один. С тобой, — поправил Николай.
— Приставать будете? — спохватилась Анжела.
— Как захочешь…
Сказка просто. Как будто ее приглашали не в Золушки, а в принцессы.
Появились музыканты. Трое парней. Один на клавишных, другой — на ударных, третий — гитара.
Гитарист был тот самый, со скульптурным ртом. Именно его видела она у продюсера. Значит, с продюсером ничего не получилось, — догадалась Анжела. На раскрутку денег нет. А в ресторане можно и без раскрутки.
Анжела подошла к музыкантам. Смотрела и слушала.
Ребята были молодые, профессиональные. Они не обращали внимания на Анжелу, делали свое дело.
Гитарист держал гитару в опущенных руках, настраивал, склонив голову. Анжеле стало его почему-то жалко.
Из глаз Анжелы потянулись и задрожали лучи. Но гитарист не видел и не чувствовал. Он стал играть, кидая руку на струны, прикрыв глаза. Чуть покачивался, будто медитировал.
Ударник подключился. Солист — тот, что на клавишных, — запел. Пел он спокойно, как бы для себя.
К Николаю подошла официантка. Принесла горячее.
Надо было возвращаться.
* * *Анжела поселилась в городской квартире Николая.
Она никогда не ступила бы на территорию Лены, но Анжела обиделась. Лена выгнала ее с позором, обвинив в воровстве. Как будто нельзя было честно сказать: я ревную. Анжела бы поняла и ушла сама. Но Лене захотелось ее унизить и растоптать, размазать по стене. Дескать, Анжела — не самостоятельная гордая личность, а воровка и плебейка, дочь алкашки из глубокой провинции.
Пусть так. Но от Анжелы исходит запах цветения, и все пчелы летят на это благоухание. А от Лены веет унынием и увяданием. Ее можно просто пожалеть, а на жалости далеко не уедешь. Далеко ехать можно только на страсти. Может, не далеко, но быстро.
* * *Весть о том, что Николай ушел из семьи, распространилась очень быстро. Освободился богатый, не старый мужик, без вредных привычек, в расцвете сил.
За ним началась буквально охота. Звонки, приглашения, прямые предложения. Молодые интеллигентные женщины протягивали себя, как таблетку на ладони. Оставалось только положить на язык и запить водой. Но Николаю не нужны были зрелые, состоявшиеся, опытные, пусть даже при всех достоинствах и регалиях. Ему нужна была Анжела — женщина-ребенок, воспринимающая мир бесхитростно и доверчиво.
Она спала рядом с ним тихо, как зверек. Ее дыхание было легким и чистым. Он засыпал с ней лицо в лицо. И ему снились сны такие же легкие и чистые.
Под утро она просыпалась, будила малая нужда. Она шла в утреннем свете — совершенно голая, с маленькой и нежной грудью, тонкими лодыжками и запястьями, с круглой попкой, такой совершенной, что жалко прятать. Николай испытывал к ней отцовскую нежность и мужскую страсть. И никогда он не был так силен и хорош, даже в молодости. А может, ему так казалось. И еще казалось: так будет всегда. Он хозяин жизни, и все зависит только от него.
В судьбу Николай не верил. Он верил в себя. Самая большая ценность — это жизнь. А самая большая ценность жизни — молодость. И он этим владеет. Он украл клад. Анжела — вот его богатство.
Образы жены и детей маячили на задворках подсознания, портили настроение. Но не окончательно и ненадолго. От угрызений совести Николай откупался деньгами. Семья деньги принимала и не верила в долгосрочность его зигзага. Они ждали, что Николай одумается и вернется.
Единственная реальная опасность — беременность любовницы. Ребенок — это надолго. Практически навсегда.
* * *Анжела забеременела и сделала аборт.
— Дура, — сказала ей Кира Сергеевна. — Ты могла бы закрепить его ребенком. Он бы женился.
— Зачем? — не поняла Анжела.
— Ребенок — это пожизненная пенсия. Он бы платил тебе всю жизнь до старости.
Анжела не думала о старости. До старости так далеко…
Николай был уверен, что Анжела захочет родить. Любовницы его богатых друзей рожали наперегонки. Но Анжела пошла другим путем.
— Родить всегда успеется, — сказала она. — Надо сначала родить себя.
Николай испытывал двойственное чувство: с одной стороны, ему хотелось приватизировать Анжелу, с другой стороны — быть свободным от нее.
— Почему ты не оставила ребенка? — спросил Николай.
— А куда я его рожу? — поинтересовалась Анжела. — Ни кола ни двора.
— У тебя есть я и моя квартира.
— Это очень много. Но я все время боюсь, что придет твоя жена с милицией и выгонит меня отсюда.
— Я оставил Лене дачу.
— Все равно у нее больше прав на тебя. А я — на одной ноге. Провинциалка. Выскочка.
— Ты станешь певицей, и тебя узнает вся страна, — напомнил Николай.
— Страна сама по себе, а я сама по себе. Я хочу радоваться или плакать в собственном доме.
— Ты хочешь, чтобы я купил тебе квартиру? — спросил Николай.
— Зачем квартиру? Комнату в коммуналке.
— А ты исключаешь нашу совместную жизнь? — спросил Николай.
— Она может происходить и в коммуналке. Разве нет?
