Питер Акройд - Мильтон в Америке
«Какой они величины?» — спросил меня мистер Мильтон, когда мы стояли на палубе. «Примерно с мерланга. Но с четырьмя мишурными крылышками». — «Как похож на ангела». — «Кто, сэр? — К нам приближался мистер Баблей. — Где этот божественный знак?» — «Я выразился иносказательно, дражайший сэр. Ангелов я пока не вижу. — И шепнул мне: — Отведи меня вниз».
Мая 23-го, 1660. Приближаемся к мысу Сейбл, но в тумане его не разглядеть. По слухам, это песчаный мыс. Хозяин сидит в каюте, погруженный в размышления, бросая изредка сухие, как песок, реплики. Больше новостей нет.
Мая 24-го, 1660. Один из наших спутников умер от чахотки. Прошли мимо южной части Ньюфаундленда и, завидев сушу, матросы пустились по палубе в пляс. Сейчас между нами и Англией более чем восемь сотен лиг.
Мая 28-го, 1660. Мы встали на якорь! У острова Ричмонда, вблизи берега Новой Англии. Братья пали на колени для молитвы, а хозяин потребовал, чтобы его свели на сушу после матросов. Те уже умудрились разложить громадный костер из старых деревянных бочек, на огне которого приготовили несколько испанских дельфинов, недавно изловленных близ островов Сент-Джорджа. Добыча восхитительно переливалась яркими красками, но, как сказал мне приемыш капитана: «Не все то золото, что блестит». Моряки затянули кабацкую песенку, пересыпанную солеными словечками; такие распевает какой-нибудь возчик угля близ Скотленд-Ярда. Я думал, мистер Мильтон вознегодует, но он, напротив того, улыбнулся. «Жарят печенку, — заметил он. — Не вдыхал этого запаха с самого Лондона». Печенки дельфинов, загодя сваренные и вымоченные в уксусе, теперь были аппетитно поджарены, и я подал кусочек хозяину. «Очень приятный вкус, — заметил он. — Будь добр, положи еще». Затем мы пососали лимоны — а я, тайком, глотнул веселящей влаги. На пару с приемышем капитана.
Мая 29-го, 1660. Хозяин в веселом расположении духа. Однако, как он выразился, не настолько развеселен, как я. Либо он что-то прослышал, либо угадал сам, но больше не добавил ни слова. Теперь мы в тридцати лигах от залива Массачусетс, где наша пристань, и хозяин решил возможно быстрее закончить письмо своему бывшему секретарю Реджиналду де ла Поулу.
«Принеси черновик, — велел он мне, — и прочитай вслух концовку». — «Там говорится о времени, несущем золотой век». — «Satis». — «Что, сэр?» — «Достань перо. За недели плавания ума у тебя не прибавилось. — Он приложил два пальца ко лбу, что напомнило мне о поисковой лозе. — Продолжим наше рассуждение с вопроса?» — «Непременно». — «Тогда пиши. Как и каким образом… Нет. Вычеркни два первые слова. — Я затушевал их толстой чернильной чертой. — Каким же образом пустим мы в ход и распределим величайшие сокровища знаний и озарений свыше, с которыми Господь направил нас в этот новый мир? Нет. Начни снова. Разорви письмо. — Если не слова, то мысли его прискорбно путались, и я посчитал это признаком усталости от морской качки. — Дорогие сограждане и братья, жители Лондона! Я, Джон Мильтон, приветствую вас, извещая о взятом нами на себя в высшей степени благородном предприятии. Это предприятие достойно также безоговорочно быть занесенным в анналы на все будущие времена, дабы поколение за поколением, черпая сведения из ваших рук, могло постигнуть наш победный подступ к великому множеству изнурительных трудов. Долог и тяжек был путь, пролагавшийся нами к счастливому берегу Новой Англии — этому блаженному приюту, которого мы достигли, миновав края, коих нет на карте, и избегнув неведомых опасностей, кои таятся в океанской пучине. Здесь наше сообщество вскоре воспрянет как образец здравого и хорошо налаженного жизнеустройства, что взращено терпением и укоренено в справедливости. Я провидел издалека этот дивный берег, о котором молва в Англии не умолкала, и явился сюда в надежде обрести более надежное убежище. Вскоре мы станем обладателями просторной страны, добрые братья, немногим уступающей нашей родине. Это заново созданный мир, предсказанный издавна, поразительное сооружение… — Он со стоном умолк. — Строй речи расплывается. По - моему, напор слабеет. Или же вступление слишком содержательно, слишком ярко?» — «Все это очень насыщенно, сэр. — Хозяин сник, и я попробовал его взбодрить. — Нам всем хотелось бы насытиться соком этого сладкого плода».
Он улыбнулся и потрепал меня по макушке. «Ты-то должен знать, Гусперо, что некий плод для нас запретен. Поди-ка сверь курс у нашего доблестного капитана».
Мая 30-го, 1660. Мы прошли вдоль берега мимо мыса Порпойс, не упуская суши из виду. Миновали Блэк-Пойнт и Уинтер-Харбор — и, как сообщил капитан Фаррел, скоро начнем отклоняться на восток от коварного острова Шоулз. «Мыс Дельфин, Черная коса, Зимняя гавань, остров Отмели. Такие названия, — сказал мне хозяин, — пригодны для страны-аллегории. На этом берегу мы сумеем преподать другим народам уроки жизни».
Июня 1-го, 1660. Глубина сто двадцать саженей. От мыса Энн нас отделяет семь лиг.
Июня 2-го, 1660. Днем штормило, и, не видя суши, из опасения оказаться на подветренной стороне, мы всю ночь держались в открытом море.
Июня 4-го, 1660. Мы огибали мыс Энн, и при первом проблеске рассвета я прочно устроил моего доброго хозяина на палубе с тем, чтобы он присутствовал при завершении чреватого погибелью пути через океан. Показался наш долгожданный причал в заливе Массачусетс, однако внезапно налетевшая буря отбросила нас далеко в сторону.
Июня 5-го, 1660. Господи, помоги нам! Мы дрейфуем по воле волн меж островов. Блок-Айленд остался позади, но капитан твердо надеется подойти к берегу. Пока заканчиваю.
5
— Вот что интересно. Дневник я хранил в кармане. Здесь. Смотри. Видишь, на страницах пятна от воды? Ох, Кейт, меня просто в дрожь бросает. Если хочешь, проверь сама, как я дрожу. Там же, в кармане штанов, он лежал, когда мы полумертвыми выползли на берег. Пережив крушение бедного «Габриэля», побитый о скалы, оглушенный неумолчным рокотом океана, я чувствовал, что побывал в аду и вернулся обратно. Ей-богу. Мистера Мильтона, простертого на песке без чувств, вот-вот могло унести волнами, поэтому я тянул его и волочил, пока не выволок на более высокое место. Я прислонил его к поваленному дереву, как старого Джека-трубочиста в майский праздник. Только этот старый Джек не думал вопить. Он сидел, задрав голову и глядя в небеса. В глаза ему падали капли дождя, но он ни разу не моргнул. Я устроился рядом, и меня тут же сморил сон. Я говорю «сон», Кейт, но на самом деле это был и сон и бодрствование одновременно, потому что едва я задремал, как мне привиделось, что я снова тону. Я тут же очнулся, вновь закрыл глаза и еще раз пробудился в испуге. «Ну что, хозяин, с пуховой периной не спутаешь, правда?» — заговорил я, после того как целый час то вздремывал, то вздрагивал.
Не получив ответа, я обернулся к хозяину. Он то ли бормотал что-то, то ли стонал, и мне пришлось поднести ухо к самым его устам, чтобы расслышать: «Христос, спаси нас, Христос, спаси нас, Христос, спаси нас, Христос, спаси нас». — «Да уж, — сказал я громко, — пусть бы кто-нибудь нас спас».
Мы были совсем одни. Впервые я внимательно огляделся, и, знаешь, Кейт, в иных обстоятельствах лучше быть слепым, чем зрячим. На берег выбросило тела некоторых наших попутчиков, побитые, все в крови…
— Молчи, Гус. Вижу, ты хочешь напугать меня до смерти.
— Тогда, пока я рассказываю, держи меня за руку. На мелководье плавали трупы коров и овец, вперемешку с досками, бочками, обломками матч и шпангоута. А знаешь, что мне сейчас пришло в голову? Старая песенка: «Сломан, сломан Лондонский мост, Лондонский мост, Лондонский мост». Вблизи от берега качался на волнах, как мне почудилось, жеребенок, но это оказался приемыш капитана. На этот раз он в самом деле упился вусмерть.
— Ох, Гус. Как ты можешь над этим смеяться? Ну вот, ты опять заулыбался.
— Поверь, Кейт, тогда мне было не до веселья. Я лег и заплакал. Завыл волком. Но потом остановился. Сзади послышался шум, и я обернулся. Знаешь, Кейт, шум шел от земли! За песчаными дюнами и высокой травой стояли ярко-зеленые заросли. В жизни ничего подобного не видел: большущие кусты и травы, деревья просто гигантские, увитые вьющимися растениями и виноградом. Что и говорить, в Хаунслоу-Хит ничего подобного не водилось. Одни канавы. И потаскухи.
— Гус!
— Ни разу к ним не прикоснулся. Дорожу своим здоровьем. И повсюду был разлит туман, струился от деревьев и кустов, вместе с ароматом жизни. Произрастания. Ну вот, подумал я. Жизнь и смерть идут рука об руку. А теперь, Кейт, и у тебя в животе завелась частица этой жизни.
