Рэй Дуглас Брэдбери - Маски (сборник)
– Мама, не волнуйся.
– Он бы лучше, он бы лучше… А если бы он снял маску. Что, если бы он при тебе снял маску?
– Не знаю, – ответила дочь, не зная, что сказать.
– Ты могла бы сойти с ума, вот что! – воскликнула мать, раздувая ноздри и губы.
– Но завтра он съезжает, и навсегда.
– Пусть катится, или я сама его выставлю.
– Мама, ничего страшного.
– У него под маской может оказаться нечто ужасное, как в том кино.
– В немом фильме?
– Там во время представления человек разбивает люстру и она падает на головы зрителям. У него за зеркалом маска, женщина-певица, и он проходит сквозь зеркало, и уводит ее, играет на органе, и она… Теперь вспомнила?
– Я была очень маленькая, – сказала дочь, – кажется, вспомнила.
– …и он играет на органе в маске, а певица снимает ее и видит весь этот кошмар и чуть не сходит с ума.
– Помню.
– Черт бы его побрал с его маской. Пусть убирается из моего дома в своей маске. Наверное, у него страшное-престрашное лицо, – сказала миссис Мастерсон.
– Наверное, – согласилась дочь. – А то с какой стати его скрывать?
– Не хотелось бы его видеть, – сказала мать.
– Мне тоже, – согласилась дочь.
– Мне было бы страшно.
– Я бы тоже испугалась.
– Оно, наверное, такое жуткое, дальше некуда.
– Наверняка.
Мать воткнула иглу в свое шитье.
– Интересно, что с ним приключилось? Пожар? Как ты думаешь?
– Какой ужас!
– Действительно. Да, от пожара бывают жуткие вещи.
– Никогда бы не вышла замуж за человека с обожженным лицом. Ни за что.
– Помнишь мистера Уильямса? Он обгорел на пожаре десять лет назад. И какое сейчас у него лицо. Никто не захотел выходить за него замуж.
– Он никуда не годится.
– Конечно, не годится. Какая женщина за него пойдет?
– Говорили про одну. Как там ее звали? Да ты ее знаешь.
– Кого?
– Знаешь, знаешь. Помнишь девушку из Зеленой бухты?
– Кэрол Стюарт.
– Она сейчас с ним встречается.
– Значит, и она ни на что не годна.
– Мужчины какого типа вам нравятся, мисс Таркинс? – поинтересовался он.
Она отвернулась.
– Опять вы со своими шуточками, – сказала она.
– Ну что вы, – принялся он ее умасливать. – Я серьезно. Какой масти – блондины, брюнеты, рыжие? Скажите же, умоляю!
– Ах, – вырвалось у нее.
Но он проявил настойчивость, и она наконец призналась:
– У него должны быть голубые глаза и волевой подбородок, темные волосы и прямой отточенный нос, красивые налитые губы, чтобы… чтобы…
– Целоваться?
– Чтобы красоваться! – вскричала она, заливаясь краской.
– Ах да, конечно, именно это я и хотел сказать. Красоваться!
На следующий день он спустился по лестнице в маске с волевым подбородком и черными бровями, прямым отточенным носом и крупными налитыми губами.
– Доброе утро, мисс Таркинс!
– Мамочка! Я люблю его! – воскликнула она.
Обращаясь к каждой из своих женщин, Кристофер говорил:
– Разве вы вправе ревновать? Да ни в коем случае. Только если я день-деньской буду любить всех женщин в одной и той же маске. Вы любите эту маску. Когда я надеваю другую маску, я уже не тот, кого вы любите. Это уже кто-то другой с другой женщиной в другой комнате. Тогда к чему вся эта зеленоглазая ревность. Я люблю вас. Вы любите меня. Чего же вам еще?
Ко мне ходит одна молодая женщина. Сказать зачем? Это кошмар, извращение! Я содрогаюсь при одной только мысли об этом, но это правда. И я поделюсь ею с вами: она всегда была влюблена в своего отца. Но общество это запрещает. И вот она пришла ко мне. Да, ко мне. Принесла в подарок коробочку, обернутую в папиросную бумагу. Вручила мне и говорит:
– Вы знаете моего отца, Уильяма Сандерса?
Я ответил:
– Да.
Тогда она сказала:
– Откройте футляр.
Я открыл, а там – маска ее отца.
– Наденьте, – попросила она.
Я надел.
– А теперь, – сказала она, присаживаясь. – Можете взять меня за руку.
И это только одна из многих женщин!
III группа фрагментов – влюбленные женщины
В этой восстановленной группе отрывков женщины более зрелого возраста, чем в предыдущих фрагментах, и их встречи с масками отныне не отягчены присутствием материнских или отцовских персонажей. В первом двухстраничном отрывке жена учится приспосабливаться к мужниной страсти к маскам. И вот однажды вечером он заявляется домой в маске смерти, которая как бы дает право отнимать чужие жизни одним только щелчком пальцев. По-брэдбериански уникально описывается дом, населенный масками, которые слышат, видят и даже вроде бы говорят, когда комнаты продуваются порывами сквозняка. К сожалению, сцена резко обрывается чуть ниже середины второй страницы и нет никаких признаков того, что Брэдбери ее закончил.
Второй фрагмент представляет собой краткую разработку диалога с собеседником в маске, изначально описанного в сжатом изложении на самой первой странице сохранившегося пространного повествования 1946–1947 годов:
«Любимый одной женщиной, он доказывает, что ее любовь так же изменчива, как маски, которые он носит. Простой подменой масок он заставляет ее потерять всякий интерес к нему». В конце новой версии десятистрочного диалога Брэдбери наскоро записал: «Он меняет лицо, и она уходит от него восвояси». Вопреки намеченному развитию сюжета, дальнейшие вариации на тему масок и любви отсутствуют.
Заключительный (и самый продолжительный) фрагмент в этой группе посвящен более тяжким последствиям ношения масок. Но здесь все перевернуто с ног на голову, и уже «мистера Субботу» преследует проститутка, которая заявляет, что ей известна его истинная личность – «мистер Встречный-Поперечный».
Быстро проявляется женоненавистничество мистера Субботы: «Ты – Самка, Цирцея, которая превращает мужчин в свиней», но она неожиданно парирует: «Дело женщины – превращать свиней [sic] в мужчин».
Он готовится лишить ее преимущества, превратившись для нее в «одного человека», но фрагмент скомкан в пятистрочном изложении, в котором сказано только, что в конце концов она совершит самоубийство. Но в последних двух строках изложения Брэдбери указывает, что это столкновение едва ли не так же губительно для мистера Субботы, ибо он чуть не лишился своего свойства воспроизводить тысячу своих лиц. Как и изначальное пространное повествование, концовка этого фрагмента предполагает, что носитель маски может погибнуть, если ему придется слишком долго находиться лицом к лицу со своей собственной персоной. Заключительная страница представляет собой рукописное примечание Брэдбери, где он увязывает имя реального резчика масок из Мексики – «сеньор Серда» с Цирцеей, превращающей мужчин в свиней (по-испански «cerda» как раз означает «свинья»). Брэдбери непрерывно играет словами, что наводит на мысль о том, что он намеревался сделать каламбур Серда/Цирцея сквозным по всему тексту «Масок».
Джонатан ЭллерОна растапливала камин, и маски вырисовывались из темноты, словно только что здесь очутились. Сперва – заостренный нос, круглый черный выпученный глаз, широченный дразнящий рот. Она встала и выпрямилась, протягивая руки к огню, но ей все равно было зябко, а маски на стенах мерцали и поблескивали. Они всецело принадлежали ее супругу, но никак не ей. Дом кишмя кишел ими. Жизнь в нем напоминала Центральный вокзал в момент замерзания мира. Ей казалось, что она бредет в одиночестве мимо мешанины неодушевленных образин жадности, ужаса, алчности и ликования. Стены имели не только уши, но и глаза; глубокой ночью резные уста говорили с помощью ветра, который явно отличался сообразительностью. Ветер всегда наведывался к ним и редко уходил из дома, который раскинулся на холме. А еще по ночам хлопающие ставни били по барабанам, висевшим на стене, и заставляли вскакивать в постели.
