Людмила Петрушевская - Не садись в машину, где двое (рассказы, 2011)
Парень вскочил и ушел на ночь глядя, побежал, видимо, опять к мамаше, отец ведь не знал, что она все равно каждый вечер притаскивает домой для сынка кульки с едой, котлеты и жареную картошку, пирожки и даже заветренную красную рыбу, и это опять каждый вечер пир горой — а грузчик приносит бутылку.
Потом-то он все узнал, когда сын потравился. Мать позвонила, забирай Лешку, заболел живот, надо врача вызывать, он тут не живет.
Отец, придя туда, увидел, что у его бывшей жены все осталось по-прежнему, пьяный сожитель, дым, кислый запах, гости, друзья, которые, видимо, не переводились, праздник каждый вечер и — главное — на столе рядом с бутылками в большой тарелке какие-то мятые и запачканные кетчупом пищевые остатки.
— Ты его этим кормила?— спросил отец.— С ума сошла, это же отходы! Объедки!
А мать завелась и закричала, иди езжай откуда явился, к себе в Мухосранск, еще выступает, это там моя твоя квартира. И все вокруг заржали в поддержку.
Сын вообще не раз с язвительной улыбкой спрашивал у отца, а чья наша квартира? «Общая,— недоуменно отвечал отец,— нам с мамой дали вместо комнатки в коммуналке»,— и, провидя причину такого вопроса, добавлял, что так бы маме ничего не дали, но мы женились, и родился ты, и нас стало трое на десяти метрах, поэтому нас и поставили на очередь.
Сын все равно держался с отцом как с низшим существом и, войдя в дикое подростковое состояние, стал откровенно воровать у него по мелочам из карманов.
А тут набежали следующие по времени тучи, у отца помер его собственный родитель в далеком городе, и пришлось ехать его хоронить.
Сынок остался как бы на попечении мамаши, но, когда его блудный поневоле отец вернулся, он застал у себя в квартире полнейший притон. Сидели и лежали на его диване какие-то взрослые гопники страшной внешности, которые и не подумали встать и уйти, и мальчик тоже встретил его нагло и матом, он, поддатый, чувствовал себя среди старших друзей как хозяин — то есть уже в четырнадцать лет парень ступил на ту же наследственную скользкую дорожку, что было предсказуемо.
Во весь рост предстало его будущее — квартира как малина для окрестных подонков.
Умирать нельзя, привычно думал бедный глава семейства, вызывая милицию.
Только что он пережил весь ужас похорон, пришлось кое-как, за три копейки, сдать родительскую квартиру и взять плату вперед, чтобы хоть оправдать дорогу.
Оставалось надеяться на единственное — что через полгода, войдя в права наследования, можно будет продать ту квартиру, что оставалась на родине, и в назначенный срок отец поехал туда еще раз, после чего вернулся с деньгами.
Этот неприспособленный к богатству человек, обладатель пятнадцати тысяч долларов, спрятал кошелек по наивности под книги.
Сын вскоре после его приезда ушел к маме и отсутствовал три дня. В пятнадцать лет он вымахал в здорового парня, красавца-атлета, и все больше времени проводил на пьянках у мамаши.
Его отец через три дня получил из школы, от классного руководителя, тревожную новость, что Руслан, что, болеет?
— Нет, а что? Что случилось?
— А его уже неделю мы не видели в школе.
Отец бросился на поиски, звонил дружкам Руслана и в результате снова, по наторенной дорожке, сорганизовал милицейский наряд и, держась подальше, присутствовал за спиной ментов, когда они звонили в некую квартиру, где, по слухам, обретался Руслан. Никто не открыл им.
Тут же один из ментов вывернул пробку на электрощитке, внутри погас свет, дверь квартиры распахнулась, выскочил встрепанный пацан проверить, что случилось, его повязали, а отец и отряд милиции вошли колонной в темную преисподнюю, светя фонариком в побелевшие лица.
На полу всполошились голые девки, всюду валялись шприцы, дым анаши клубился в лучах карманных фонариков, и один из ментов гаркнул фамилию Руслана. Тот поднялся, его взяли первым и увели (правда, не в ментовку, а отпустили домой, это была просьба отца-наводчика).
Папаша, пребывая в темноте, за спинами наряда милиции, однако увидел в руках у сына свое портмоне, то, которое было спрятано на шкаф под книги. Портмоне было уже тощее, сплющенное, ничем не наполненное, не напоминающее толстопузую семейную сокровищницу.
Потрясенный до полуобморока отец приволок сына домой, где обкуренный отрок плюхнулся у телевизора, распространяя знакомый, родственный перегар.
Пацан сидел грязный, с сальным, лоснящимся бессмысленным лицом и белыми, как бы подкопченными пальцами с грязными ногтями, он ими держал папиросу-самокрутку и на свободе дымил, вор.
На все крики отца он отвечал знакомым материнским матом — иди отсюда, куда пришел, это моя квартира.
Ну что, пережили и это, умный папа в свое время не все спрятал в кошелек и поэтому не все потерял, в портмоне были только полторы тысячи долларов, как раз на три дня жизни на десять персон с девушками и кокаином.
Дальше все шло по нарастающей, сын пошел вешать упавшую со стены полку к сестре своей матери, к тетке, и украл у нее небольшую сумму, и та тетка подала на него в суд, дали три года, правда, условно.
Он прикарманил немного, шестьдесят долларов, но тетка, пьющая баба, и такие деньги считала несметным богатством и была обозлена и обижена — приняла, накормила, напоила, а он унес!
Конечно, какая там школа, не до того, после ареста его выгнали — но и работать в приличное место Руслана не брали, первый же клик в компьютер, в базу данных, давал его фамилию с отметкой о сроке.
Мама-посудомойка в эти времена уже догорала — ноги стали слоновьи, работать она не могла, язвы на голенях донимали, разбухла до неузнаваемости.
Отец в ту пору как-то ее увидел, пошел за пропавшим сыном к бывшей жене в ее незапирающуюся нынешнюю квартиру.
Она не удивилась, а с плачем начала жаловаться, что Витька (сожитель) ее опять избил, и в доказательство показала все синяки и нарывы, все гнойные дыры на голенях…
Видимо, грузчик злобствовал и поколачивал ее, а сын как-то подпитывался и допивал с материнского стола, где водка не переводилась.
Квартира была той хатой, куда можно было в любое время прийти, если ты с бутылкой.
Наконец, Русланову отцу позвонила сестра бывшей жены, та самая тетка, и сообщила, что Анджелу увезла «скорая».
Дело было ночью, но удалось дозвониться до какого-то пьяного охранника в Склиф, тот выматерился, что уже ночь-полночь, но велел перезвонить через десять минут. Во второй раз охранник уже не матерился, но сказал: «Ты че, она умерла в семь вечера, опомнился!»
Бывший муж сообщил сыну о смерти мамы только утром и через несколько минут кинулся на балкон и вовремя ухватил ребенка за колени — тот уже встал на табуретку и готовился нырнуть с шестого этажа. Он весь дрожал и безостановочно лил слезы.
Сожитель умершей не дал ни копейки на похороны, сестра покойной тоже, все пришлось оплачивать бывшему мужу.
Важно то, что врач из института Склифосовского пригласил его на беседу и сказал, что больная умерла не сама, а был криминал, то есть разрыв аорты в результате побоев, и будете ли вы возбуждать уголовное дело.
Бывший муж, не раздумывая, резко отказался и потом об этом не жалел: было бы долгое расследование, и неизвестно, какие показания дал бы опившийся грузчик, спасая свою свободу. Мало ли, он мог все свалить на бывшего мужа погибшей подруги, вроде бы он пришел, избил и ушел, а сожитель свидетель, и он вызвал «скорую».
Через некоторое время все выяснилось. Тот Витька в пьяном виде позвонил бывшему мужу и сказал, что Анджела была застрахована на двадцать тысяч долларов. «У меня,— сказал он,— все бумаги, и мы поделим, давай побазарим»,— сказал хмельной мужик.
Бывший муж отказался со словами «больше мне не звони». Своим быстрым разумом он просчитал, зачем была убита Анджела и какие могут быть результаты, если сын получит эти двадцать тысяч. Живо вспомнился праздник с девушками на полу.
А сожитель-то — полный идиот, чего было убивать Анджелу, если грузчик точно знал, кому была завещана страховка. В бумаге было написано имя. Сыну-сыночку, ясный пень, его она любила больше жизни, его, только его. И сын ее так же любил.
Но как это, поделить деньги, что получишь не ты, а парнишка? Разумеется, думал отец, грузчик предложил бы убить наследника, вот тогда и денежки пополам, то есть у грузчика бумага, а у тебя этот сын, и будем действовать.
Как он додумался, что сожительница застраховалась в пользу сына, понять нетрудно.
Теперь отец реально видит нависшую над ним опасность, прозревая в выросшем сыне ход мысли грузчика, и ложится спать не без опасения.
С далеко идущей целью он уже сообщил многодумному наследнику, что завещал свою долю в квартире сыну от первого брака, проживающему на родине, это раз, и второе — что сам отнес в милицию заявление, где написал, что в случае моего убийства кого надо в первую голову посадить на двадцать пять лет. Считай, ты выйдешь в сорок три года из зоны, если вообще выйдешь, там таких, кто отца убил, опускают и потом находят в петле.
