Сергей Кузнецов - Хоровод воды
Полторы тысячи! Это какие же деньги! У кого они быть-то могут, подумать страшно! Вот я каждый месяц считаю, как на пятьсот пятьдесят прожить. На двоих – с трудом. А тут еще ребенок, его же тоже кормить надо.
Поскорее бы он родился, мой зайчик. Если будет мальчик, пусть будет похож на Колю. А если девочка – на маму. Чтобы бровки вот такие были, и уши тоже.
Пусть будет как мама. От нее ведь ни фотографии не осталось, ничего. Все сгорело.
Мама порадовалась бы сейчас за меня. Мама, наверное, и так радовалась, когда умирала. Знала, что я спаслась.
Коля надо мной смеется, но я все равно знаю: Бог где-то есть. И мама моя сейчас с ним рядом, на облаке, смотрит на меня, видит: у меня будет мой зайчонок, мой мальчик, моя девочка – вместо нее, вместо папы, вместо тети Кати и дяди Славы, вместо хромого Митрича и старухи Анфисы. Вместо всей нашей деревни.
Родись поскорее, зайчонок. То есть родись в срок, но чтобы мне ждать не очень долго. Я немного боюсь рожать, здесь надо ехать в больницу, люди там незнакомые, вдруг сделают чего не то? Страшно.
А вот на днях шла я по улице и видела – девочка в классики играет. Синенькая юбочка, ленточка в косе. Посмотрела на нее – и подумала: если будет девочка – лет через десять так же будет прыгать. И так хорошо мне стало – просто слов нет.
Вот она сидит день за днем, девочка Нина из сорок восьмого года, и все тяжелеет и тяжелеет, и на сердце у меня – тоже тяжесть. Потому что всегда, везде, с полночи до утра – это одна и та же история, и я знаю, что будет дальше.
За две недели до родов Нина поставит на плиту картошку в мундире, хватится, что нет соли.
Пойдет к тете Вере, своей соседке.
Постучит, никто не ответит, Нина толкнет дверь, крикнет: Тетя Вера! – войдет, и ее ударят чугунным утюгом, будут целить в голову, но она успеет отскочить, а потом услышит шепот: Добей ты эту суку! – прикроет руками нерожденного младенца и заорет, но недостаточно громко. Только когда второй налетчик ударит в живот – тогда закричит так, что крик услышат во всем доме, во дворе, даже на улице – и он понесется над соседними крышами, над парком «Сокольники», над набережными Москвы-реки, над аттракционами ЦПКиО, над брусчаткой Красной площади, над пирамидой Мавзолея, над звездами Кремля, над пустым котлованом на месте взорванного Храма, над деревянными домами послевоенной Москвы, над хазами и малинами, над отделениями милиции, над тюрьмами и зонами, над вестибюлями метро, над кинотеатрами и домами культуры – над всей послевоенной Москвой, над несчастным городом-победителем, над пацанами без отцов, женщинами без мужей, мужчинами без рук, без ног, без совести, без страха, без семей, без памяти, без любви.
А Нина все падает на окровавленный пол, все кричит, кричит…
Еще один удар – и она бы замолчала навсегда. Налетчики убили тетю Веру – могли убить и Нину. Проломить голову, перерезать горло, забить тем, что под руку подвернется, но они убежали.
Их поймают через два дня. Может, кого-нибудь застрелят при задержании.
А Коля бежал по улице, прижимал к себе крошечное тельце, и пуповина болталась, как еще один красный кант, и весь Колин красивый мундир был в крови. Коля бежал, и ругался, и плакал, и не успел.
Это был мальчик.
Через два года они уехали из Москвы. Совхоз, построенный на месте сожженной Березовки, дал им дом: хороший мужик в деревне всегда пригодится. Так и жили, до самой смерти. Коля выучился на тракториста, Нина работала и дояркой, и птичницей, и продавщицей в сельпо – кем только не работала. Одно время даже воспитательницей в детском саду. Но недолго.
Своих детей у них не было. Коля умер в 1985-м, Нина – на год позже.
Иногда я вижу ее совсем старой. Руки сложены на коленях, сидит на табуретке у окна, старшеклассницы на скамейке хихикают с парнями. Из открытой машины доносится музыка.
Некого Нине ждать, нечего бояться. Ее жизнь закончилась.
Только в голове, как заезженная пластинка, всегда, везде, с полночи до утра, с вечера до вечера и снова до утра – как наваждение, как заклятие, как обещание: все еще повторится, все еще будет.
11. Мокрый снег
На выходе из вагона пьяный мужичок пытается ухватить за рукав – эй, узкоглазка, ты куда? – Аня привычно уворачивается, бросает через плечо «отстань, козел!», выскакивает на платформу.
Потом тоже привычное: эскалатор, вестибюль, мокрый снег в лицо.
Тот же самый снег сейчас летит мне в морду, тот же самый снег хлюпает под ногами, тот же самый снег, снег, в который так сладко падать, когда совсем не остается сил, когда думаешь: я никогда не вернусь домой, я умру здесь, на улице.
Как же мне знаком этот снег!
Как же он знаком Ане! Как же ей знакомы переходы метро!
Две зимы на оптовом рынке, полгода за лотком в подземном переходе!
Такое не забывается.
Это теперь, после трех лет в «ИКЕЕ», она – квалифицированный персонал. Продавщица-консультант. Официальное оформление, страховка, все такое прочее.
Снег и дождь – только по дороге на работу.
Стабильность. Как Путин пять лет назад обещал, одно к одному.
Выходит, я сделала карьеру, улыбается Аня.
Главное, чтобы опять не грохнуло, как в девяносто восьмом. Ну, будем надеяться, обойдется.
Хорошая работа, квартира недорогая, всего три сотни. От метро пять минут, деревья во дворе, с Гошей гулять можно. Детский садик недалеко. Правда, за стенкой алкоголики, а соседка снизу – чокнутая. Чуть что – милицию вызывает. У Ани, мол, все время буянят и шумят.
Сумасшедшая, одно слово.
Но это все ерунда.
И Аня улыбается под мокрым снегом, месит ногами талую жижу, еще десять минут – и заберет Гошу из детского садика, пойдет домой. Там мультики посмотрят, книжку почитают. Счастье.
За четыре года Аня сменила пять квартир. В первой внезапно умерла хозяйка, наследники не смогли договориться, пошли в суд, пришлось съехать. Хозяин второй приставал, но даже не обещал сбрасывать цену. В третьей через полтора года мирной жизни плату вдруг повысили в два раза.
В четвертой однажды ночью Ане приснился дождь – и она проснулась.
Была зима, минус двадцать два за окном, но лежа в темноте Аня по-прежнему слышала шум весеннего ливня. Всемирный потоп, хляби небесные. Встала, выглянула в окно (там беззвучно опускался снег), поправила Гоше одеяло (голая ножка вылезла, пальчики поджаты, пяточка розовеет в полутьме), пошла в ванную. Щелкнула выключателем, открыла дверь – и охнула.
Все тонуло в молочном парном тумане, клубящаяся белизна вырывалась в коридор, едва разглядела – льет с потолка крутой кипяток. Так и стояла, пока змейка горячей воды, перебравшись через порог, не подползла к ногам – едва отскочила.
Схватила Гошу, побежала к соседям, вызвала спасателей, потом хозяина. Оказалось, наверху прорвало трубу – хорошо еще, в ванной никого не было.
С тех пор нет-нет да и приснится сон: она стоит в комнате, с потолка льется вода, только почему-то не горячая, а холодная, словно бесконечные осенние дожди тех давних вещевых рынков.
Звонит Анин мобильный. Страшно неудобно говорить на ходу, особенно когда с неба падает такая мокрая мерзость. Смотрит на определитель: Андрей.
Ругнувшись, снимает трубку.
– Привет, милая.
– Привет.
– Слушай, а я вот подумал – на что бы нам сходить в пятницу вечером? Я тут «Афишу» смотрю, они пишут, что…
Аня стискивает зубы и перехватывает сумку поудобней. Мокрый снег летит в лицо, голос Андрея пересказывает уже вторую рецензию.
Познакомились они летом, прямо в магазине, как и с Викой, – где же еще знакомиться? Уже много лет почти все знакомства – на рабочем месте. Сменщицы, напарницы, девочки-продавщицы из соседних палаток, торговки из овощных рядов. Те, с кем отмечала дни рождения, те, кто до сих пор узнает и подбирает помидоры покраснее, а черешню – послаще.
Свои девчонки никогда не обманут, на них можно рассчитывать. На мужчин, конечно, нет – это мама всегда говорила.
Ну да, мужчины. Грузчики, шоферы, охранники. Когда-то – бандиты, наша крыша. И, конечно, хозяева и их холуи, приезжающие за выручкой на битых и, реже, новых иномарках.
Все они были простые ребята, без закидонов. Иногда хотели тепла чужого тела, упругой плоти под разгоряченной пятерней, нескольких поцелуев, бурного финала – и Ане тоже не нужно было от них ничего, кроме крепких объятий, сильных рук, размеренных движений, отчаянного заплыва к судорожному синхронному оргазму.
На прошлой неделе Зинка спросила, умеет ли Аня этот самый оргазм имитировать. Только плечами пожала: никогда не нужно было, всегда все само получалось. А не вышло бы – притворяться не стала бы, вот еще!
Да и мужиков ее, похоже, это мало волновало – ну, которые были у Ани раньше, до Андрея.
Они ведь были простые ребята, мужских журналов не читали, и перед тем, как пойти в кино, им не приходило в голову изучать «Афишу», да еще и пересказывать прочитанное подружке, которая идет под мокрым снегом, прижав к уху дешевый мобильный.
