Катрин Панколь - Белки в Центральном парке по понедельникам грустят
К выправлению школьных оценок Кевина Морейра дос Сантоса Анриетта Гробз решила подойти со всей серьезностью. Она сообразила, что этот ребенок — сущий клад. Из его «плохишества» можно извлечь немалую выгоду. Настоящее преступное дарование! Ему только не хватает инструмента-другого, но уж этим она его обеспечит, и немедленно. Главное — ему совершенно чужды угрызения совести, на дурной поступок он пойдет в любую минуту и глазом не моргнет. Он вообще не отличает дурного от доброго. Для него имеет значение только собственный комфорт. Что для него хорошо, то и хорошо, а что ему не по нраву, то плохо. Как обойти затруднение, уклониться от усилия, обвести ближнего вокруг пальца, получить все, чего хочется, без промедлений, — по этой части ему выдумки не занимать. Учиться ему неохота, но когда нужно скрасить и облегчить себе жизнь, тут он и изобретателен, и сил не щадит.
И сегодня ей пришлось лишний раз в этом убедиться.
Анриетта пришла заниматься, как условлено: раз в неделю. Кевин буркнул что-то невразумительное. Он никогда не здоровался и не вставал. На уроке жевал резинку и без конца выдувал пузыри.
Старуха уселась, как обычно, сбоку, между столом и стенкой, за плечом у Кевина. Но ему это вдруг не понравилось. Он загородил экран.
— Ты сегодня рановато, старая грымза. Проваливай, возвращайся позже, я занят.
— Пришла уж, так посижу. Я пока разложу вещи, заканчивай свои дела.
Она достала Кевиновы тетради, домашние задания — черновик, чтобы он переписал набело, — учебник по грамматике, учебник по географии.
— Проваливай, сказано…
— Что такое, золотко? Я тебе мешаю?
— Мешаешь, мешаешь, старая дура. Пошла отсюда!
К хамству мальчишки Анриетта привыкла. Она села рядом и отвернулась.
— Не так! А чтобы я только спину твою видел!
Он снова застучал по клавишам. Старуха притворилась, будто ищет что-то в ранце, а сама украдкой поглядывала на экран. Ее взгляду предстала самая настоящая банковская кража. Кевин открыл сайт банка, где держала сбережения его мать, ввел несколько цифр, секретный код, — и пожалуйста, перед ним счет мадам Морейра дос Сантос.
Тут Анриетта подняла голову.
— А дальше? — спросила она.
— Не твое дело!
— Зато твоей матери будет любопытно.
Мальчишка прикусил язык. Старушенция его застукала. Деваться некуда.
— Боюсь, если рассказать ей, чем ты тут занимаешься, она будет не в восторге, — вкрадчиво продолжала Анриетта. Надо ковать железо!
Кевин вертелся на месте. Под его жирной задницей стул немилосердно скрипел.
— Ты что-нибудь поняла?
— Поняла твою хитрость… И если хочешь знать, по-моему, ловко придумано. Я тебе союзник, не враг. Если, конечно, ты меня не вынудишь!
Кевин глядел недоверчиво.
— Терять тебе нечего, а выгода верная. Можем обтяпать на пару дельце-другое.
— Бабки я и без тебя зашибу.
— Положим… А молчание мое как купить?.. Давай уговоримся: ты мне объяснишь, что к чему, и я ничего не скажу твоей матери. Иначе сам понимаешь…
Он теребил резинку и не знал, что ответить.
— Не будешь, говоришь, рыпаться, если объясню? Да уж только попробуй!.. А то я ногу тебе сломаю где-нибудь на лестнице. Ты же у нас пешком ходишь, лифт бережешь… Или всем расскажу, что ты пылесос включаешь в розетку на лестничной площадке, чтобы не платить за электричество.
— Я никому не скажу! Могила!
— Знаешь ведь, мне это раз плюнуть!
— Знаю.
— Мне это даже в радость будет…
— Не сомневаюсь, — улыбнулась Анриетта. Победа! Чем больше он грозится, тем вернее расколется.
«Крыса ты, вот ты кто, голубчик, — подумала она. — Но теперь у меня на тебя есть управа».
И Кевин принялся объяснять.
Он периодически заглядывает на мамин счет. Когда денег достаточно, втихаря берет у нее карточку и снимает десятку, двадцатку, тридцатку — по обстоятельствам. Когда денег на счете маловато, ничего не трогает. Уже давно. И мать ни о чем не догадывается.
— Простенько и со вкусом, — хвастливо заключил он. — Я окучиваю ее счет, а она и в ус не дует. Я беру только маленькие суммы.
Подлежащее, сказуемое, дополнение, отметила про себя Анриетта. Самые простые конструкции — самые верные.
— Откуда же у тебя код? Для сайта и для карточки. С таким-то парнишкой она, уж верно, держит ухо востро!
— А то! На ночь кладет кошелек под подушку.
— Но для тебя это, конечно, не помеха. С твоей-то выдумкой!
— Хорош заливать, бабка. Льсти кому другому, меня этим не проймешь.
— Что ж, — вздохнула Анриетта, — вольно тебе грубить. Я все расскажу твоей матери, она отправит тебя на следующий год в интернат. Даже ногу мне сломать ты и то не сможешь.
Кевин Морейра дос Сантос глубоко задумался и зажевал еще энергичнее.
— Я тебя не выдам, — проговорила Анриетта медовым голосом. — Скажу по секрету: я сама обожаю аферы. По-моему, мошенники — самые умные, самые изобретательные люди на свете!
«Изобретательные»? Кевин глянул на нее подозрительно. Что это еще за намеки?
— Изобретатели — вечные неудачники, носятся всю жизнь с какими-то завиральными идеями, вкалывают на дядю и не загребают ни копейки…
— Ну что ты! Изобретательный — значит, умный, сообразительный, с воображением… Ну так что? Расскажешь? Куда тебе деваться-то!
— Ну ладно, — сдался он и как-то обмяк.
Первый раз Анриетта видела, чтобы он уступил. Как хорошо, что она пришла пораньше! Теперь их отношения станут другими: с эксплуатацией покончено, скоро она займет положение делового партнера, и если до обходительности между ними еще далеко, она не теряла надежды, что когда-нибудь он начнет относиться к ней с уважением.
— Она хранит важные бумаги в сейфе, а ключ всегда держит при себе. В лифчике. Как-то я давай к ней ластиться, а ей это в диковинку, ну и с непривычки, значит, разволновалась, и тут-то я ключик — хряп! Чмок-чмок, щекотушки, она от радости чуть не ревела, прямо таяла, ну я и просунул палец в выемку, правее, левее… Она и не заподозрила ничего! Пришла соседка, дескать, в подвале труба течет. Мамаша за ней, а я сразу к сейфу. Стырил оба кода, она их никогда не меняет, боится, что потом запутается. Мозгов у нее, как у курицы. Ну а дальше… карточку свистнуть вообще детский сад. Когда утром она разносит письма по квартирам или, там, когда я дома, когда уроков нет. Банкомат-то рядом, слева, за углом. Две минуты, и готово. Ну, если очереди нет.
Он гордился своими махинациями, что и говорить, хвастался самозабвенно. Что за подвиг, если о нем не похвастаться? Половина удовольствия — рассказать всем, какой ты умный и сильный.
