Уильям Хоффер - Только с дочерью
Она плотно обмотала мне голову длинным куском материи, оставив концы свободно болтаться сбоку. Я превратилась в курдянку.
Махтаб осталась в своем пальто.
Мосейн сообщил мне, что часть пути мы проедем верхом.
– Но у меня нет брюк, – сказала я.
Он исчез и вскоре появился с парой длинных, узких в бедрах мужских брюк. Я закатала рукава и попыталась натянуть штаны под многочисленными юбками. Я в них с трудом втиснулась – о том, чтобы застегнуть молнию, не могло быть и речи, – но это было лучше, чем ничего. Затем Мосейн дал нам с Махтаб по паре плотных шерстяных носков. Мы надели их в башмаки.
Теперь мы были готовы.
Мосейн потребовал у меня деньги, золотое ожерелье и паспорта – то есть все наши ценности, исключая часы. Однако сейчас было не время беспокоиться о безделушках, ничего не значивших в нынешних суровых обстоятельствах.
– Живо! Живо! – повторил Мосейн.
Следом за ним мы вышли из сарая, так и не притронувшись к горячей еде, и забрались в голубой пикап. За рулем, как и прежде, сидел второй человек. Пикап выехал из ворот и покатил вниз от деревушки все по той же проселочной дороге, а потом по большаку с черным покрытием.
– Не волнуйтесь, не волнуйтесь, – повторял Мосейн. С трудом изъясняясь на фарси и время от времени сбиваясь на курдский диалект или на турецкий язык, он изложил нам план действий. Сначала мы поедем на этом пикапе, потом пересядем в грузовик и наконец – в красную машину.
О деталях он ничего толком сказать не мог. Я надеялась, что они отработаны лучше, чем в изложении Мосейна.
Что касается Мосейна, то я по-прежнему пребывала в замешательстве. Его поведение внушало мне некоторые опасения. У него находились мои деньги и драгоценности. О паспортах я беспокоилась меньше всего, так как без виз в них не было никакого проку. Если б только нам удалось добраться до американского посольства в Анкаре, то мы бы наверняка получили новые паспорта. А вот деньги? И драгоценности? Меня волновала не столько их стоимость, сколько намерения Мосейна.
С другой стороны, он был заботлив и добр. Он по-прежнему оставался движущей силой побега, моей единственной надеждой на спасение, и мне ужасно хотелось воспринимать его как защитника и наставника. Пойдет ли он с нами до конца?
– Я никогда и ни с кем не пересекал границу, – сказал он на фарси. – Но ты моя сестра. И тебя я переведу.
Почему-то мне вдруг стало легче.
Спустя немного мы увидели грузовичок, двигавшийся нам навстречу. Поравнявшись друг с другом, оба водителя резко затормозили.
– Живо! – приказал Мосейн.
Мы с Махтаб ступили на дорогу. Я обернулась, ожидая, что Мосейн последует за нами.
– Отдашь это человеку в другой машине, – сказал он, сунув мне паспорта.
Затем его лицо пронеслось мимо – водитель голубого пикапа нажал на газ. Голубой пикап исчез, а с ним и Мосейн.
Что ж, он нас бросил, решила я. Больше мы его никогда не увидим.
Другая машина развернулась и остановилась рядом с нами. Мы сели в кабину. Водитель, не теряя ни минуты, помчался по извилистой дороге, поднимавшейся в горы.
Это был открытый грузовичок типа джипа. В кабине находилось двое мужчин, и я отдала наши паспорта тому, что сидел в центре. Он взял их у меня с опаской, словно они вот-вот воспламенятся. Никто не хотел себе лишних неприятностей.
Проехав короткий отрезок пути, грузовичок остановился, и человек в центре жестом велел нам перелезть в кузов – открытый и незащищенный. Я понятия не имела, зачем это нужно, однако подчинилась.
Мы тут же двинулись дальше с немыслимой скоростью.
Накануне ночью, в бетонном сарае, мне казалось, что замерзнуть сильнее уже невозможно. Я ошибалась. Мы с Махтаб тесно жались друг к дружке в открытом кузове. Ледяной ветер пронизывал нас насквозь, но Махтаб не жаловалась.
Мы уносились все дальше по извилистой дороге, змейкой уходившей ввысь.
Сколько мы так выдержим? – думала я.
Водитель свернул с большака и поехал по бездорожью – каменистой, бугристой местности, явно не предназначенной для автомобиля. Проехав с полмили, он остановился и позвал нас обратно в кабину.
Мы продолжили путь, самостоятельно прокладываемый нашим четырехколесным транспортным средством. Время от времени нам попадались то хижины, то стадо тощих овец.
Человек в центре вдруг указал на одну из вершин. Я подняла голову и вдалеке разглядела одинокий профиль мужчины, стоявшего на горе с винтовкой наперевес, – караульный. Человек в центре покачал головой и что-то пробормотал. По мере продвижения вперед он указывал на других часовых, охранявших горы.
И вдруг резкое «бах!», которое ни с чем не спутаешь, – тишину дикой местности прорезал ружейный выстрел. За ним грянул второй, эхом прокатившийся по горам.
Водитель резко затормозил. И он, и сопровождающий позеленели от страха, отчего мне стало и вовсе не по себе. Махтаб тесно жалась ко мне. Солдат, на ружье которого был взведен курок, бежал к нам; мы сидели в напряженном молчании. На нем была форма цвета хаки, стянутая на поясе. Мне в руку сунули паспорта. Не зная, что с ними делать, я спрятала их в сапог и, крепко обняв Махтаб, стала ждать.
– Не смотри на него, – шепнула я Махтаб. – И ничего не говори.
Солдат осторожно приблизился к окну грузовика, наставив дуло на водителя. Я замерла от страха.
Он что-то сказал на незнакомом мне языке. Пока мужчины энергично объяснялись, я старалась на них не смотреть. Оба повысили голос. Солдат заговорил злобным, оскорбительным тоном. Махтаб сжала мне руку. От страха я чуть дышала.
Наконец – мне показалось, что прошла целая вечность, – солдат отступил назад. Водитель и его спутник обменялись взглядами и вздохнули с нескрываемым облегчением. Видимо, солдат поверил в рассказанную водителем легенду.
Мы снова тронулись в путь по бездорожью, подскакивая на ухабах до тех пор, пока не добрались до скоростного шоссе. Мимо нас в обоих направлениях мчались военные машины. Вдали мы завидели контрольно-пропускной пункт; не доезжая до него, водитель притормозил у обочины и жестом велел нам вылезать. Наш спутник тоже вышел из джипа и повел нас за собой. Значит, надо было обойти контрольно-пропускной пункт.
Проводник вывел нас в открытое поле – горное плато, покрытое снегом, льдом и смерзшейся грязью. С контрольно-пропускного пункта оно прекрасно просматривалось. Я ощущала себя мишенью в карнавальном тире. За несколько минут мы пересекли поле и вышли на другое оживленное шоссе.
Я предположила, что здесь нас должен подобрать либо джип, либо красная машина, о которой говорил Мосейн. Но вместо того, чтобы ждать у обочины, проводник повел нас краем шоссе. Мы шагали за ним – замерзшие, измученные, сбитые с толку.
