Евгения Кайдалова - Ребенок
Впрочем, о скуке и вялости говорить не приходилось: довольно живая внешность средней симпатичности. (Я оценивала его совершенно бесстрастно, без малейшего душевного движения к этому человеку.) Правда, не в моем вкусе – нравившийся мне тип мужчин был целиком и полностью представлен Антоном, – но по-своему привлекательный. Несколько ниже ростом, более худощавый, темноволосый. Волосы, кстати, были не слишком пышны, и чтобы придать им объем, мой гость позволил шевелюре отрасти до плеч. Острый подбородок венчало некое подобие эспаньолки, знакомой мне по иллюстрациям в исторических книгах. Словом, внешность, вполне подходящая для человека искусства и всегда оставлявшая меня равнодушной. Образом, который ассоциировался с мужчиной в моем представлении, был «викинг». Но в конце концов, почему бы наряду с суровыми воинами в мире не существовать и свободным художникам? И чем грациозная черная кошка хуже сенбернара?
Кошка… Эта ассоциация отозвалась во мне такой тоской по нежности и ласке! Кошка, огонь в камине, пальцы, запущенные в мягкую, чисто вылизанную шерсть, утробное урчание… Я никогда в жизни не сидела у камина, но не допускала и мысли о том, что можно возле него сидеть без кошки на коленях. Вечный символ тепла и уюта, которого так не хватало в моей выстуженной конуре… Изящный черный контур – само воплощение гибкости и грации!
– Ты говоришь, Антон уехал в Карелию?
– Да, решил немножко поостыть.
– А я, наоборот, собираюсь погреться – в Крым.
Разумеется, кошка уйдет – эти животные гуляют сами по себе, но почему бы мне на краткий миг не ощутить красоту и гармонию, мир и покой? От кошки не ждешь сердечной привязанности, но берешь от нее тепло и умиротворение, а я достаточно продрогла и издергалась, чтобы думать о том, достаточно ли долго она с мурлыканьем терлась у моих ног.
– Как я тебе завидую!
– Правда?
– Правда: я никогда не была на море.
– Да ты что! Не может быть! Слушай, а поехали…
Он вовремя прикусил язык, но я коварно рассмеялась:
– Спасибо за приглашение!
Чудо, до чего естественно были произнесены эти слова! Я живо вспомнила старые общежитские времена: таким же тоном меня обычно звали пойти пообедать за компанию. В Славином приглашении действительно не было ничего личного – вся его учебная группа отправлялась в августе на практику в крымский Большой каньон, – но оговорка сыграла мне на руку: я постаралась вести последующий разговор так, чтобы мой гость не исключал возможности нашего совместного времяпрепровождения. Перво-наперво я солнечно ему улыбнулась:
– А там найдется место, чтобы позагорать без купальника?
Несмотря на некоторое ошеломление, он быстро включился в игру:
– Найдется, но учти: я буду подсматривать.
– С удовольствием!
Ловко ведя беседу в нужном направлении и все больше и больше ее подогревая то уроненным вскользь словом, то взглядом, я вскоре убедилась, что мой гость уже слишком возбужден для того, чтобы и дальше невинно распивать со мной чай. Его лицо стало темным от заливавшего кожу румянца, он подался вперед, и в этой позе чувствовалось звенящее напряжение. Почувствовав, что точка кипения достигнута, я поднялась (якобы для того, чтобы налить ему еще заварки) и оказалась у него за спиной. Слава сидел на табурете, и я словно невзначай коснулась его бедром, постаравшись сделать соприкосновение как можно более дразнящим. Затем, легко проведя пальцами у него по шее, я осведомилась: «У тебя такая белая кожа – ты не сгоришь в Крыму?» И, заглянув вслед за этим ему в лицо, я увидела глаза кошки, которую выбросили из окна небоскреба и которая мучительно пытается понять, удастся ли ей приземлиться на все четыре лапы.
Вызывающе улыбаясь и взглядом заставляя его следовать за собой, я шагнула к выходу из кухни.
Поначалу он двигался как зомби, я же, напротив, ощущала удивительную уверенность в себе. На диване, который служил лежбищем нам с Антоном, я отметила, что не испытываю ни малейшего желания отомстить, как не лелею ни малейшего намерения привязать к себе этого парня. К чему такие порывы? Ступор, в котором пребывал мой случайный любовник, уже прошел, и я получила именно то, что желала: нежность, горячность, лихорадочные уверения в том, что «я – самая классная!» – прекрасную иллюзию любви, веру в то, что я еще когда-нибудь смогу любить и быть любимой. Я ни секунды не обманывала себя, принимая наши отношения за правду: его пыл, его ласки, его слова были не более чем дань взаимной игре, но на сердце у меня было удивительно светло. Я словно была в кинотеатре и смотрела прекрасный фильм о любви. От кинофильма не ждешь того, что он изменит твою жизнь, не ждала я этого и от нынешних лихорадочно жарких часов, но когда они истекли, сердце у меня поистине пело. Я убедилась в том, что жизнь продолжается, несмотря на то что Антона рядом со мной уже нет. Случайно заглянувшая в мой дом кошка принесла с собой давно забытое тепло, и язычки пламени стали робко оживать в камине.
Оторвало нас друг от друга хныканье проснувшегося Ильи. Повод был идеальным для того, чтобы Слава опрометью вскочил с постели, натянул на себя все, в чем зашел ко мне выпить чаю, и со спешным оправданием: «Тут ребенок плачет, я, того, лучше не буду тебе мешать!» вылетел из дома. Прежде чем откликнуться на зов ребенка, я еще некоторое время понежилась, оглаживая тело руками и восторгаясь удивительной воздушности своих ощущений. Такого не было уже давным-давно: ведь, ложась в постель с Антоном, я каждый раз была скована и угнетена неизжитыми обидами и раздавленными надеждами – всем тем, что лежало у меня на душе. Сегодня же цепи пали: я наконец-то чувствовала себя свободной от прошлого и готовой к будущему счастью.
Вопрос лишь в том, что в итоге остается от наших с Антоном отношений, если уже даже цепи не привязывают нас друг к другу.
Я поднялась, взяла Илью из кроватки и вышла с ним на балкон, но не для того, чтобы жадно всматриваться в аллеи Петровского парка в надежде разглядеть на них своего недавнего партнера. Мужчина ушел, радость осталась, а с человеком по имени Слава меня не связывает ни единой нити. Солнце ласкает лицо, а ветер теребит волосы… Боже, как хорошо!
Последние слова я прошептала вслух, но мне показалось, что я прокричала их на весь парк, на всю Москву и на весь мир. Включая Карелию.
Неожиданный жизненный зигзаг придал мне на удивление много сил. Прежде всего я, обзвонив многочисленные объявления, нашла для Ильи няню. Эта была женщина с внешностью Карлсона и внутренним пропеллером, который заставлял ее без остановки тараторить стихи Барто, одновременно играя с Ильей в «ку-ку» и вытирая ногой пятно от гуаши на полу. Свой выбор в пользу именно этой «Мэри Поппинс» я сделала прежде всего потому, что мы с ней совпадали по темпераменту. Относительно низкие расценки стояли на третьем месте, а почетная вторая ступень пьедестала была отдана полной миролюбивости как в отношении меня, так и ее подопечного. Антон оставил мне достаточно денег, чтобы няня приходила время от времени – знакомиться с Ильей и отпускать меня на собеседования: теперь в моих руках была прочно зажата «Работа для вас».
