Фэнни Флэгг - Стоя под радугой
Но Бобби уехал в большой мир, завел новых друзей, купил дом в Шейкер-Хейстс в Кливленде, где теперь расположены офисы корпорации. А Монро остался дома, на шинном складе отца своей жены.
В церкви Бобби был без двадцати два, высказал соболезнования жене Монро, поздоровался с несколькими школьными друзьями. Потом подошел к гробу. Протянул руку и погладил лежащее в нем тело – тело, которое должно было принадлежать Монро, но оказалось холодным и твердым, из холодильника. Бобби испугался. Что это лежит в коричневом костюме из полиэстера и галстуке – какой-то манекен? И что такое вообще смерть, что за злобный фокус мироздания? Вот человек здесь, а потом мгновение – и его нет.
Тот, кто был когда-то его другом Монро, исчез. Куда он делся? – спрашивал себя Бобби, так же, как в детстве спрашивал, куда девается кролик из шляпы фокусника.
Он понимал, что должен чувствовать что-то большее, но ощущал только оцепенение, близкое к равнодушию. Он сидел на церковной скамье, слушал бубнеж священника и вдруг осознал, что мычит мелодию, которая никак не идет у него из головы. Мелодию, которую не вспоминал много лет.
Резвись, пока часы твои идут.
Резвись, пока живой, покуда тут.
Надо бы слушать, но он не мог сосредоточиться. Когда служба закончилась, женщины, как водится, все сделали как надо: они всегда знают, когда нужно плакать. И как плакать, и какое блюдо принести, и куда поставить. А мужчины только стеснялись, ну еще построились для выноса гроба, да и то когда им скомандовали, кому за кем и как встать. Неся гроб, Бобби все не мог осознать, что в ящике у него на плече лежит Монро. Сорок девять. У него должно было остаться еще столько лет в запасе! Прогуливался себе по рынку, искал средство для уничтожения сорняков – и внезапно рухнул: обширный инфаркт. Говорят, даже не успел понять, что случилось.
Но Бобби гадал, чувствовал ли Монро, что смерть близко, было ли у него хотя бы несколько секунд, чтобы задать себе вопрос? Он умирает? Это конец? Успел ли ощутить шок, поняв, что это оно? Успел вспомнить, какие последние слова сказал жене или детям? Разозлился, а может, испугался? Промелькнула у него перед глазами вся жизнь, как рассказывают? Или стало темно? Это как сон? Просто засыпаешь – и все? А вдруг сейчас Монро следит за ним, довольный, что он все-таки приехал…
Если бы Монро знал, как мало проживет, он бы что-нибудь изменил? Стал бы тратить столько дней, просто слоняясь по своему складу или болея за бейсбольную команду перед теликом? Что бы он делал, если бы знал, как быстро кончится жизнь? Словно скорый поезд: грохот, вибрация – и все, его уже нет?
После похорон вернулись в дом. Пегги поставила свечу на маленький стол и разложила фотографии. Бобби увидел снимок, где Монро сидит на пони, – и у него самого есть снимок на том же пони. Школьные фотографии, свадебные, семейный портрет, Монро держит связку рыбы… С годами Монро раздался, оставаясь, однако, тем же славным, добрым парнем. Под конец все мужчины вышли на заднюю веранду, встали в кружок поговорить, вспомнить всякие забавные происшествия последних лет. Как Монро отстрелил себе мизинец на ноге, споткнувшись об охотничью собаку, и как его застукали, когда он пытался стянуть тачку Старика Хендерсона, и разные смешные случаи из детства. Кто-то пустил по кругу бутылку виски, и все отпили по глотку. Многим, включая Бобби, уже случалось терять родителей, но этого можно было ожидать. Совсем другое дело – Монро. Это был первый друг их возраста, который умер. Всем было не по себе.
Смерть не пугала Бобби, в Корее он повидал ее достаточно. Пугали те несколько секунд, когда ты понял, что умираешь и все кончено. Он однажды уже тонул и на какую-то секунду осознал, что это, возможно, его последний миг на земле. Но у юности короткая память, страх быстро забылся, и вскоре он снова шел на риск самым глупым образом. Но чем ты старше, тем труднее забыть о том, что смертен. Слишком часто тебе напоминают. То один знакомый, то другой. Когда умирает бабушка или дедушка, за твоей спиной стоят родители, но когда и они уходят, то оглядываешься и понимаешь, что ты следующий. А потом в один прекрасный день заговариваешь о страховке и месте на кладбище.
Поминки закончились около пяти. Перед отъездом в аэропорт Бобби решил пройтись по городу. Он несколько лет здесь не был, с маминых похорон. Шел по улицам и никого не узнавал, а ведь раньше его каждый знал в лицо. Дома, которые он помнил до трещинки, изменились. Он шел по своему старому газетному маршруту – когда-то он разносил здесь почту, – но в доме Уотли жили другие люди, у Нордстромов тоже на крыльце сидели незнакомые. Он срезал путь по дороге, которая в детстве казалась футов двадцати шириной, и удивился, увидев вместо нее замусоренную узкую тропку. Он не помнил, чтобы здесь было столько мусора. Дошел до своего дома. Они с Анной Ли продали его несколько лет назад, и он порадовался, что хоть дом почти не изменился, только как-то меньше стал, чем помнилось. Да все стало гораздо меньше. Центр города оказался длиной в квартал, а тогда казался огромным. Он постоял перед витриной универмага «Морган бразерз», удивляясь: как они умудрялись устроить новогоднюю инсталляцию в такой крошечной витрине. Исчез полосатый столбик перед парикмахерской, вообще почти ни одного мелкого предприятия не осталось – разве что кроме магазина инструментов и старой аптеки его отца.
На ручки стеклянных дверей кинотеатра накручена цепь, изнутри к фрамуге прилеплена выгоревшая афиша последнего фильма, показанного в 1968 году. Господи, сколько часов он здесь провел, среди гомона детей и скрипа сидений. Зеленые плафоны на стенах гаснут, и наступает тьма, на время слепнешь, пока глаза не привыкнут и не станет заметна слабая подсветка на полу возле каждого ряда. Идешь по проходу, и все ближе экран с удивительной жизнью, полной волнующих возможностей. Внезапно он почти услышал гул в зале, почуял солоноватый, маслянистый вкус попкорна из красно-белого полосатого пакета. А проходя мимо аптеки, ощутил вкус коктейлей, и лимонной газировки, и малиновой, вот банановый сплит и дымящийся горячий фадж его детства.
Столько звуков, столько запахов. Наверно, я пьян, подумал Бобби. Он вернулся к машине и долго сидел внутри. Стояла осень, листья начали желтеть, и воспоминания затопили его.
То время. Те чувства. Что угодно бы отдал, чтобы вернуть их на день, даже на час, но это все равно что дым руками ловить. Если бы знать, что когда-то ты будешь завидовать самому себе. Почему никто не сказал ему: никогда в жизни ты не будешь счастливее. Зачем он столько времени потратил в мечтах о других местах? Впервые Бобби осознал: то, чего ему так не хватало, исчезло навсегда, без возврата, – и, осознав, заплакал. Он хотел вернуть детство. Хотел вернуться домой, залезть в старую кровать, чтобы проснуться – а его будущее лежит перед ним на красном ковре. Он хотел вернуть время, когда день длился целую вечность, поля за домом уводили в просторы волшебной страны и бассейн был широким и длинным, как озеро. Время, когда твой лучший друг становится кровным братом, а девочки считают тебя симпатичным. Что же случилось с мальчиком, который собирался водить самолеты, наняться юнгой на грузовой корабль, что держит путь в восточные страны, стать ковбоем и сделать столько всего чудесного?
