Януш Вишневский - Бикини
— Слушаю, — ответила Анна, с трудом сдерживая смех.
— Можно вас кое о чем попросить? Не могли бы вы завтра в виде исключения не приходить в редакцию? Очень вас прошу. Один раз. Обещаете?
— Обещаю, — сказала она и засмеялась.
— Вы можете повторить это по-немецки?
— Ich verspreche, — сказала она медленно.
— Ужасный язык. Ну что ж. Я вам очень признателен. Желаю хорошо провести День Благодарения.
Вечером на кухне Астрид Вайштейнбергер сетовала на то, что индейка с прошлого года сильно подорожала.
— Деточка, включи духовку. Я купила уже ощипанную. Растительное масло стоит на нижней полке в шкафу, — распоряжалась Астрид.
— А где индейка?
— Как это где? В холодильнике, детка, в холодильнике.
Анна открыла холодильник. Индейка лежала на средней полке, завернутая в газету.
— Какая огромная! — воскликнула Анна. — Больше страуса.
— У нас сегодня много гостей. Будут все. А ты можешь пригласить этого слепого еврея. Как его зовут?
— Натан, миссис Вайштейнбергер. И он вовсе не слепой. У него просто плохое зрение, потому что он слишком много читает.
Анна развернула индейку и улыбнулась, узнав заголовки «Таймс». Она стала ее потрошить прямо над газетными полосами и вдруг прочла нечеткие, написанные детским почерком буквы: «Лукас Ротенберг». Она схватила газету, индейка упала на пол и покатилась под ноги Астрид. На запачканной кровью индейки странице были рисунки Лукаса! Только он так изображал солнце! Только он — и никто другой. С газетой в руках Анна выскочила из кухни и побежала наверх, в свою комнату. Набрала номер Стэнли. Номер был занят. Она накинула пальто, выскочила на улицу, остановила такси. Консьерж дома, где жил Стэнли, посмотрел на нее как на сумасшедшую.
— Позвоните, пожалуйста. Стэнли Бредфорд. Вы слышите?! Позвоните немедленно! Прошу вас.
Она слышала, как консьерж говорит в трубку:
— Некая Анна Бляйброй хочет с вами увидеться. Уверяет, что у нее очень срочное дело. Вы уверены, что я могу пустить ее?
Анна вбежала в лифт. На восьмом этаже ей открыла улыбающаяся женщина.
— Прошу прощения. Я бы никогда не посмела...
— Анна, что случилось? — услышала она голос Стэнли.
Она протянула ему забрызганный кровью клочок газеты.
— Стэнли, кто делал этот материал?
— Какой материал? — не понял он.
— Этот, про Лукаса!
— Про какого Лукаса?
— Проходите, пожалуйста! — сказала женщина.
Они вошли в комнату. Анна села в кресло. Черный кот стал тереться об ее ноги. Он напомнил ей Стопку.
— Успокойся, Анна! Какой материал?
— Его напечатали три дня назад. Воспоминания еврейских детей.
— Ну и что? — спокойно сказал Стэнли.
В комнату вошла женщина. Поставила перед Анной стакан чая.
— Дорис, позволь представить: это Анна Бляйбтрой. Я тебе о ней рассказывал.
— Я видела этот материал. Это ужасно. Очень рада с вами познакомиться, — сказала Дорис.
— Я люблю этого мальчика, Стэнли...
— Какого мальчика, Анна?
— Лукаса.
Стэнли взял из ее рук грязный клочок газеты и начал читать статью. Потом он спросил:
— Откуда ты его знаешь?
— Я его всегда знала...
И она начала рассказывать. О своем отце, о тайнике под полом на Грюнерштрассе, 18, о Ротенбергах в Анненкирхе, об улыбке Лукаса, когда она рассказывала ему сказки, о его рисунках, о черешне, которую складывала для него в треснутую чашку бабушка Марта, о смерти бабушки Марты...
— Стэнли, позвони Артуру. Он должен знать, как этот материал попал в газету! — воскликнула Дорис.
Стэнли пошел к телефону. Дорис гладила сидящего на ее коленях кота.
— Стэнли рассказывал мне про Стопку. Иногда по ночам он разговаривает во сне и произносит ваше имя. Мне оно очень нравится. Я хочу назвать нашу дочь Анной. С тех пор как познакомился с вами, он стал другим человеком.
Стэнли говорил по телефону, до Анны доносился его возбужденный голос.
— Да, Артур, это чертовски важно. Как раз сегодня. А может быть, именно сегодня. Почему? Потому! Слушай меня внимательно...
Два часа спустя они услышали звонок в дверь. Посыльный принес большой серый конверт. В нем были рисунки Лукаса и записка от Матильды Ахтенштейн. Она сообщала, что бандероль с этими рисунками попала в редакцию «Таймс» неделю тому назад. К рисункам не приложили никакого письма. Не было также адреса отправителя. Но, судя по еле видной печати на марках, бандероль была отправлена из Нью-Джерси.
Новость о том, что Лукас жив и даже, возможно, находится где-то совсем близко, не давала Анне покоя. Для начала она просмотрела все телефонные книги, изданные в штате Нью-Джерси. Фамилия Ротенберг довольно часто встречается у евреев, поэтому в ее списке оказалось около тысячи номеров. Она обзвонила всех. Безрезультатно. Потом Стэнли, используя свои знакомства в телефонных компаниях, обслуживавших штат Нью-Джерси, получил номера телефонов тех Ротенбергов, чьи номера нельзя было узнать обычным путем. Им Анна тоже позвонила. Стэнли сомневался, что у «этих Ротенбергов» вообще есть телефон. Если в середине февраля они еще были в разрушенном Дрездене, вряд ли семь месяцев спустя они обустроились в квартире с телефоном в Нью-Джерси. Ведь им нужно было выбраться из Дрездена, потом, скорее всего, попасть в Швецию, перебраться через Атлантический океан, пройти очень сложную иммиграционную процедуру и осесть здесь. Правда, еврейская община очень активна и солидарна, но все же прошло слишком мало времени. В конце он сказал то, во что Анне не хотелось верить:
— А может, в Америку попали только рисунки. Допустим, кто-то прислал их сюда по почте. А получатель письма, взволнованный тем, что увидел, переправил их дальше, в «Таймс».
— Стэнли, перестань! — воскликнула Анна. — Я чувствую, что он здесь. Где-то очень близко...
Она продолжала поиски. Связалась со всеми учебными заведениями в Нью-Джерси и соседнем штате Нью-Йорк. Потом вспомнила, что Якоб Ротенберг был профессором Дрезденского университета. Если попал сюда, он может преподавать в хотя бы в колледже. Наконец секретарша ректората «Куинс колледж» в нью-йоркском районе Квинс ответила:
— Да. С недавнего времени у нас работает профессор Якоб Ротенберг. На юридическом факультете. Он попал к нам из...
— Из Дрездена?! — перебила ее Анна.
— Откуда? Это город в Канаде? Недалеко от Торонто?
— Нет. Это город в Европе. В Германии... — ответила Анна, стараясь скрыть раздражение.
Она твердила себе, что пора уже привыкнуть к этому. Американское общество состояло преимущественно из недоучек, поражавших отсутствием элементарных школьных знаний. Последний тупица, окончивший простую немецкую среднюю школу, не говоря уже о гимназии, знал больше, чем выпускник американской High school. Анне трудно было представить, чтобы секретарь в немецком университете не знал, где находится такой большой город, как, к примеру, Филадельфия.
