Монго Бети - Помни Рубена. Перпетуя, или Привычка к несчастью
15 августа Эссола встал около семи часов утра. Мартин был уже одет и с нетерпением ждал его, усевшись перед домом верхом на стуле. Он махал вслед каждому автобусу, увозившему на юг не только верующих, стремившихся побывать на большой мессе в Нгва-Экелё, но и просто зевак и бездельников, которые любят шнырять в толпе, охотясь за девушками.
Напротив дома, по другую сторону дороги, всего в нескольких сотнях метров вздымалась отвесная стена леса, шумевшего пышной листвой, а перед ним виднелись плантации какао, бананов и пальм. Казалось, лесные гиганты готовились стать свидетелями необычного поединка между двумя враждующими братьями.
Утро было пасмурное, небо затянуто низкими серыми облаками, воздух довольно холодный, как это обычно бывает в августе.
— Чего мы ждем? — спросил Мартин, увидев брата. — Спозаранку-то оно самое милое дело.
— Ладно! — согласился Эссола, высвобождая правую руку из-под одеяла, которое он набросил на себя, делая вид, что ему не хочется вставать. — Я начну с пива, оно послабее, а потом попробую наверстать. Ты ведь меня знаешь.
— А я примусь за «каркару», я ее уже приметил. Ты тоже меня знаешь: мне нужно сразу разогреться как следует.
— Ты останешься доволен, мой старший брат, — заявил Эссола, входя в дом. Вскоре он позвал Мартина. — Вот твоя «каркара», — сказал он, показывая на бутылку, стоявшую на столе. — А потом тебя ждут всякие приятные неожиданности.
— Кому ты это говоришь! — возразил Мартин, хватая бутылку со стола. — Неужели ты думаешь, что я не изучил содержимое ящика? Две бутылки виски «Джонни Уолкер», две — коньяка «Энеи», шесть — «Кирави». Лучшего ты и придумать не мог, братец. Мириться так мириться.
Мартин открыл бутылку «каркары» и выпил, не поморщившись, два стакана подряд. Эссола достал из тайника, известного ему одному, бутылку пива, открыл ее зубами и выпил немного прямо из горлышка.
— Ты никогда не умел пить по-настоящему, — подмигнув, усмехнулся его брат. — Хоть в этом я тебя обставил. Гляди, как надо пить.
Прильнув к бутылке, Мартин запрокинул голову, и жидкость забулькала у него в горле. Когда он выпрямился, бутылка оказалась на две трети пуста.
— Ты и в самом деле настоящий чемпион, — невозмутимо заметил Эссола. — Я знал, что ты силен по этой части, но должен сказать, что такого все же не ожидал. Дай-ка взглянуть на твою бутылку. В ней семьсот пятьдесят кубических сантиметров, а осталась всего одна треть. Стало быть, за несколько минут ты выпил на голодный желудок примерно пол-литра спиртного, а ведь в этой штуке не меньше шестидесяти градусов. Да, ничего не скажешь, ты настоящий чемпион.
— Да ты еще самого главного не видел! — торжествующе заявил Мартин. — Посмотришь, тут тебе меня не обойти. Но истинное удовольствие от выпивки получаешь, если найдется чем закусить. Подожди немного. Главное — не прикасаться к той еде, что оставила нам мать. Вот увидишь, я сумею приготовить кое-что повкуснее. Начнем, пожалуй, с рыбы, это будет наш завтрак. Не беспокойся ни о чем, я сам все сделаю.
— Вот и хорошо, — сказал Эссола. — Амугу оставил мне постирать белье, я займусь этим, пока ты будешь готовить завтрак.
Небо вдруг посветлело, казалось, природа, до той поры мрачная и унылая, оживилась. Сильный порыв ветра качнул пальмы, и они ощетинились, настороженно прислушиваясь к чему-то. Неумело намыливая белье в большом тазу и взбив слишком много пены, Эссола не спускал глаз с брата; ему было совсем нетрудно следить за ним, так как Мартин готовил завтрак не под навесом, который служил кухней, а в большой светлой комнате с тремя окнами. Мартин действовал как истый гурман. Положив на доску сушеную треску, он разделал ее, затем разрезал на куски при помощи мачете и залил водой. Затем он исчез под навесом, чтобы обжарить на огне горсть арахиса. Вскоре он снова появился в большой комнате, и Эссола с восхищением смотрел, как он толчет орехи на каменной подставке: его ловкости могла бы позавидовать любая хозяйка.
Потом Мартин снова исчез под навесом, и Эссола догадался, что он поставил кипятить воду, чтобы опустить туда треску, а когда рыба сварится, посыплет ее толченым арахисом. «Стиральщик» зашел в дом, чтобы глотнуть пива и заодно посмотреть, чем занят на кухне брат.
Мартин сидел у огня, и по его лицу катились крупные капли пота. Прежде чем взяться за деревянную ложку, которой он помешивал рыбу в котелке, Мартин с великим тщанием отмыл руки.
Движения его не утратили четкости и даже своего рода изящества, когда он, сняв котелок с огня, обложил его листьями какао, налил туда два стакана воды и добавил фунт риса. Снова поставив котелок на огонь, Мартин ухитрялся искусно поддерживать постоянный и ровный жар, вынимая полено в одном месте и подкладывая веточек в другом. Едва Эссола вернулся во двор к своему белью, как услышал повелительный голос брата:
— Все готово! К столу! Вытирай руки, пока я накрываю.
Выпрямившись, Эссола увидел, как Мартин отхлебнул «каркары» и на этот раз поморщился. И вдруг этот человек, только что такой аккуратный, отер рот правой рукой по крестьянскому обычаю и — весьма показательный признак — начал напевать фальцетом. Пение это было больше похоже на плач ребенка.
Когда они поглотили обильный завтрак, приготовленный Мартином, который не пощадил запасов матери, Эссола с отчаянием обнаружил, что брат его снова обрел равновесие и твердость речи. Тогда он в свою очередь решил сделать широкий жест и, залпом осушив бутылку пива, швырнул ее в лес позади дома.
— Сколько таких бутылок ты выпил с тех пор, как мы встали? — спросил его Мартин.
— Я думаю, одну. Но ты увидишь, сейчас я примусь за вторую.
— Бедный ты мой братишка! — усмехнулся Мартин. — Послушайся моего совета: не вздумай рассказывать об этом кому-нибудь из наших, тебя здесь сочтут жалким ничтожеством, найдутся и такие, кто вообще скажет, что ты не мужчина, верно тебе говорю. А если хочешь увидеть настоящего мужчину, посмотри на меня.
На этот раз он вылил остатки «каркары» себе в глотку и тотчас же откупорил бутылку виски и наполнил стакан коричневой, как мед, жидкостью. Он не выпил ее залпом, точно лекарство, а, напротив, стал смаковать, закрыв глаза от наслаждения, он тянул виски маленькими глотками, как будто бы это был чудесный нектар, а не спиртное.
— Эта штука не обжигает тебе рот? — не выдержал наконец Эссола, когда Мартин принялся за третий стакан.
— Какая штука? Виски, что ли? Кто это сказал тебе такую глупость?
— Ну как же! Ведь любой алкоголь обжигает глотку.
— Выдумал тоже! Это вас в школе учат такому вздору? Выпей-ка, сам увидишь.
Эссола и в самом деле был полным профаном в этом деле, ибо ученики Рубена строго воздерживались от употребления алкоголя, и все-таки он решился попробовать виски. Напиток показался ему не столько обжигающим, сколько неприятным на вкус, и Эссола вылил остатки в стакан брата, который держался за бока от хохота. Затем, немного успокоившись, Мартин выпил один за другим два стакана, до краев наполненных виски, и гиганты джунглей-, казалось, содрогнулись, качнув головами.
— Правильно я говорил, — начал Мартин, — есть еще кое-что, в чем ты не так силен, как я. Ты знаешь «воок», тут мне нечего и думать тягаться с тобой. Ты умеешь заставить людей любить себя — тут тоже, я с тобой согласен, ты сильнее меня. А вот что касается «каркары» или любого другого крепкого напитка, тут уж соперников мне не найти, так и знай. Хотя один-то, может, и найдется, но только один — Замбо, брат Эдуарда. И то пока с ним не случился удар. Да, раньше Замбо был непобедим, по части напитков он, пожалуй, не уступал мне. Мы с ним устраивали такие состязания, которые люди долго будут помнить. Когда была свадьба Перпетуи, я поехал туда вместе со старой ведьмой. Так вот, представь себе, я целый месяц оставался там. Все давно уже уехали: Перпетуя с мужем — в Ойоло, мать — сюда, в деревню, а я остался у них. А там что ни день, то празднество, пей — не хочу. И потом, женщин сколько пожелаешь. И вдруг, что бы ты думал? Является ведьма. Надо полагать, она тут соскучилась одна без меня. Или дрожала от страха по ночам. Она только с виду такая смелая, а на деле ужасная трусиха. Так вот, является она и говорит: «Мартин, ты что же, не знаешь пословицы: «Первые четыре дня ты гость, а там, глядишь, и надоел». Ты что-то загостился здесь, хозяева, должно быть, устали от тебя. Конечно, они ничего не говорят, но это только потому, что они хорошо воспитаны» — и так далее. Тогда Замбо, брат Эдуарда, и говорит: «Раз мать приехала за тобой, Мартин, надо тебе вернуться домой. Я не хочу лишать ее сына, ведь у нее никого, кроме тебя, нет». Вот и пришлось мне уехать со старой ведьмой. Но боже ты мой, что за жизнь мы там вели! Ты и представить себе не можешь! Спишь сколько захочешь, ешь сколько влезет, пьешь, пока не свалишься, а уж о девушках и говорить нечего — этого добра вволю. Никто тебя не пилит, никаких забот. Только ради того, чтобы хоть месяц пожить так, я готов иметь двадцать пять Перпетуй и всех их выдать замуж.
