Виталий Безруков - Есенин
— Я здесь, Изадора! Я пришел… Что случилось?
Дункан обхватила Есенина за шею и прижалась щекой к его лицу.
— Серьеженька!.. Ангель! Где ти пропал? Изадоре плохо, грустно. — Ее голос звучал ласково и печально.
Когда-то Есенин полагал, что для сердца нет ничего мучительнее душевных терзаний и жажды любви, но сейчас он понял, что более жестокая пытка — быть любимым без взаимности с его стороны. Мучительно видеть, как Айседора рядом с тобой сгорает в огне желания, и знать, что ты не можешь уже ответить с той же страстью. Он знал, что эта стареющая женщина все это время, днем и ночью, ждала его, думала о нем, тосковала и томилась по нему. И теперь — она хочет, требует, жаждет его всем своим телом. Ей нужны его руки, его волосы, его губы, его тело и его чувства, все, что есть в нем мужского. Но Есенин не двигался. Душою и сердцем он был с другой. Осторожно отстранив Дункан, он отошел к окну.
— Ты уезжаешь? — сдержанно спросил он.
— Да! — устало ответила Дункан.
— Но почему, зачем? — повернулся он к ней.
— Ты разве не понимаешь, Серьежа? Я уезжаю от тебя… и от себя! Хотя от себя никуда не убежишь!
— Я люблю тебя! — сжалился Есенин, не выдержав ее взгляда, полного любви и страдания.
— Слова. Это только пустые, ничего не значащие слова… Ты бросил меня, исчез, не сказав ни слова!
— Я был в деревне… потом столько дел… Ты же ничего не знаешь. — Есенин с трудом выжимал из себя слова. — Меня в Кремль вызывали, большие дела разворачиваются… Журнал буду выпускать!
Дункан горько рассмеялась:
— Тебя все видели с бабами в ресторанах… Это издательские дела ты с ними улаживал?
— Прости, Изадора, прости, если сможешь! — Есенин виновато опустил голову и отвернулся к окну. Дункан медленно поднялась с дивана и, бесшумно ступая по ковру босыми ногами, подошла к Есенину. Она встала рядом с ним, глядя в окно, по которому текли струйки дождя, и тихо спросила:
— Ты заметил, что наступила осень, Серьеженька?
— У нас это время называется бабьим летом, — ободряюще улыбнулся Есенин. — Ведь еще цветут розы… Просто идет дождь.
Дункан покачала головой.
— Осенний дождь — холодный дождь. Слишком долго он идет, любимый! Иногда по ночам, когда я просыпаюсь одна, в холодной постели, мне кажется, что я уже похоронена под этим нескончаемым дождем.
По выражению ее лица нельзя было угадать, что она думает, потому что лицо ее вдруг просветлело.
Замъетался пожьяр голюбой,
Позабылись родние дали.
В перви раз я запель про лубовь.
В перви раз отрекаюс скандалить… —
прочла она его стихи, с трудом выговаривая русские слова, и, с надеждой, глядя ему в глаза, спросила:
— Эти стихи ты мне сочинил? — Но Есенин отвел взгляд. Он не мог солгать ей в эту минуту.
— С этой женщиной… которая на меня похожа… у тебя серьезно?.. — спросила Дункан и сама ответила: — Серьезно! Если такие стихи ей пишешь… — Она с улыбкой вызывающе посмотрела на Есенина, боясь показать ему, какая жгучая ревность сжигает сейчас все ее женское существо. — Иди! Она, наверное, ждет от тебя не только стихов, а тебя самого.
Есенин поморщился, подумав: «Как, впрочем, и все вы…» Он протянул ей руку:
— Спасибо тебе, Изадора, за все спасибо!
Дункан опустилась перед ним на колени, прижимаясь к руке губами:
— Серьеженька! Серьеженька! — осыпала она его поцелуями, словно желая навсегда впитать его в себя, в плоть и кровь свою, чтобы он остался в ней навечно!!!
Есенин задохнулся от слез. У него потемнело в глазах. С трудом освободив руку, он, не оглядываясь, направился к двери.
В театре «Острые углы» состоялась премьера нового спектакля.
Под бурные аплодисменты раскланивались довольные артисты, и среди них светилось от счастья лицо Августы Миклашевской, выступившей сегодня в главной роли. Зрители криками «браво» приветствовали ее и режиссера спектакля. Когда занавес закрылся в последний раз, режиссер обратился к актерам:
— Поздравляю! Поздравляю! Быстренько переодевайтесь и ко мне в кабинет, на маленький банкет! — Все засмеялись его шутке и радостно зааплодировали.
Когда за длинным столом, уставленным бутылками и немудреной закуской, собрались уже все участники спектакля, вошла Миклашевская с корзиной цветов. Ее встретили аплодисментами.
— Это от кого такая корзина? — шутливо спросил режиссер, усаживая ее рядом с собой и помогая поставить цветы. — Позвольте, да тут записка! — Он передал ее Миклашевской. — Читайте вслух! Я приказываю!
— Вслух! Вслух, Августа! — подхватили актеры.
— «Приветствую и желаю успеха! С. Есенин», — прочла Миклашевская.
— Браво Есенину! Браво, Миклашевская! — кричали актеры.
— Я его видел в зале во втором акте! — сказал актер Соколов, откупоривая бутылку с вином. — Гутенок, он не зайдет? — спросил он фамильярно, на правах героя-любовника.
— Не знаю, он непредсказуем… — улыбнулась Августа.
— Надо было самой пригласить! Завтра объявлю вам выговор!
Не успели разлить вино по стаканам, как в дверь постучали. Все замерли, услышав голос появившегося на пороге Есенина: «Можно?»
— Входите, входите, дорогой Сергей Александрович! — Режиссер бросился встречать именитого гостя.
— Ба! Я не ожидал, честное слово! — остановился в дверях Есенин. — Гутя… Августа Леонидовна, я вас искал… В гримерке костюмерша сказала, что вы здесь. Простите! — Есенин хотел было уйти, но режиссер, ухватив его за руку, потащил к столу:
— Проходите, Сергей Александрович, присоединяйтесь! Августа, приглашай гостя!
Актеры засуетились, освобождая Есенину место рядом с Миклашевской. Быстро разлив вино, все потянулись к Есенину чокнуться, но Августа встала и, решительно взяв его стакан, твердо заявила:
— Одно условие, друзья! Пить вместо Сергея Александровича буду я, так что кто хочет выпить с Есениным, чокайтесь со мной.
Всем понравилась такая игра.
— Прекрасно, Гутя! Оригинально!
— Молодец! Мне интересно, какая ты будешь пьяная? — шутливо спросил Соколов фатоватым голосом.
— Интересно? Смотрите! — с вызовом подняла она есенинский стакан. — За премьеру! За вас, друзья! — поздравила она всех и добавила: — И за Есенина! — Она залпом выпила до дна, чем вызвала всеобщий восторг. А изумленный режиссер скомандовал:
— Для вас, Миклашевская, антракт двадцать минут! А мы выпьем за нашу премьеру, которая, судя по реакции, прошла успешно, и за героиню нашу, Августу Леонидовну! Ура!
— Ура! — вразнобой закричали актеры.
