Дуглас Кеннеди - Момент
Неужели она и впрямь с этим жирным слизняком Хакеном? Неужели спала с ним все это время, пока длился наш роман? Как она могла называть меня мужчиной всей своей жизни, а потом бежать к этому сальному коротышке и раздвигать перед ним ноги…
Послушай, ты сейчас напоминаешь обманутого любовника. «Как она могла так поступить со мной?» А между тем ты не знаешь всей правды…
Я все еще находился на той стадии отрицания, когда хотелось найти какое-то иное объяснение… скажем, Петра знала, что поставляет ему дезинформацию… и она вовсе не спала с этим говнюком… лишь выполняла его приказы…
Какие именно? Она отказалась от ребенка, передав его на усыновление. Она была вынуждена играть в эту игру, чтобы…
Концерт прошел как в тумане, я слышал только себя. Все это блеф. Фотографии ничего не доказывают. Лица парочки в постели размыты. Она поехала в Гзмбург только потому…
Когда отгремели заключительные аккорды и зал взорвался овациями, Велманн обернулся ко мне и сказал:
— Желаю интересного уик-энда.
Он знал. Этот сукин сын все знал. В то же время его реплика была ничего не значащей. В конце концов, он мог просто пожелать мне «интересного» отдыха.
И снова я оказался один на один с мрачной и полной загадок реальностью. Можно ли было отыскать в ней хоть крупицу правды?
Был теплый вечер, поэтому я отправился домой пешком — и все думал, думал, думал, пытаясь найти какие-то разумные доводы, уговаривая себя, что, когда в воскресенье Петра вернется домой, найдется логическое объяснение всему этому, сомнения развеются… и через несколько недель мы отправимся в Штаты, женатые, счастливые, и Петра наконец успокоится, стряхнет с себя кошмары своего прошлого.
Довольно, вопил мой внутренний голос. Ты продолжаешь жить романтическими фантазиями, а они противоречат документально подтвержденным фактам.
Но что делать, если с фактами невозможно смириться…
Я дошел до дома к полуночи. Аластер еще бодрствовал, сидя за столом с открытой бутылкой водки и стаканом. Три полотна покинули мастерскую, и он задумчиво смотрел на теперь уже голую стену.
— Выпить хочешь? — спросил он, когда я вошел.
Я отказался.
— Что-то случилось? — спросил он.
— Да нет, просто есть о чем подумать.
— Где Петра?
— Уехала в Гамбург.
— По работе?
— Что-то вроде того.
Я заметил, что он пристально вглядывается в меня:
— Что произошло, Томас?
— Ничего.
— Почему-то я тебе не верю.
— Где твои картины?
— Отправил сегодня в свою лондонскую галерею. Но ты уходишь от ответа. С тобой явно что-то не так.
— Я иду спать.
— Ты увиливаешь… это на тебя непохоже.
— Спокойной ночи.
— Томас…
— Я сейчас не настроен на разговоры.
— Хорошо, хорошо, — сказал он, с еще большим беспокойством оглядывая меня. — Но что бы ни произошло — а я чувствую, что это связано с Петрой, — не делай поспешных выводов. Она замечательная, и она нужна тебе.
— Спасибо за совет, — произнес я, наверное, слишком резко.
Я поднялся к себе и хлопнул дверью. Достал свою бутылку водки и стал опрокидывать стопку за стопкой, пока алкогольное отравление не погнало меня в постель. Но пять процентов разума, которые еще могли соображать, помогли мне завести будильник на восемь утра, прежде чем сбросить с себя одежду и забиться под одеяло.
А потом было утро. И звонок будильника. Голова раскалывалась от польского спирта, которым я накачался накануне. Пока я стоял под ледяным душем, а потом давился кофе, выпив три чашки подряд, у меня созрел план действий на предстоящую через час встречу с Бубриски.
Он ждал меня в дальней кабинке кафе «Стамбул», помешивая приторный турецкий кофе крохотной изогнутой ложкой, фирменной для этого заведения. Он был одет в своем понимании стиля «кэжуал»: в красной рубашке «Лакост» и желтоватых брюках. Но даже этот маскарад не мог скрыть в нем профессионала, привыкшего всегда быть начеку. Создавалось впечатление, будто он оделся для партии в гольф в каком-нибудь респектабельном загородном клубе и в то же время приготовился следить за всеми, кто попадет в поле его зрения. Когда я приблизился к кабинке, где он расположился, мне стало понятно, что он подслушивает разговор турка и его подружки-немки, худющей блодинки, за соседним столиком.
— Она наркоманка, а он ее дилер и заодно сутенер, — доложил он мне, когда я уселся напротив него.
— Прошу прощения?
— Парочка у тебя за спиной. Она пашет на него, а он снабжает ее белым порошком, на котором много лет держался твой сосед по квартире. Впрочем, снимаю перед ним шляпу — смог без наркоты закончить свой триптих. Мне всегда нравились истории про «победы над слабостями», особенно с участием художников-геев и наркоманов, которые еще работают в стиле экспрессионизма… хотя он, кажется, терпеть не может сравнения с Ротко, не так ли?
— Мне что, пора задаться вопросом, не работает ли и он на вас?
— Наконец-то ты развеселил меня. Заявляю со всей ответственностью, что мистер Фитцсимонс-Росс не имеет к нам никакого отношения. Но вижу, ты усвоил, что у всех стен есть уши. Похвально.
— В вашем мире это уж точно.
— Позволю себе заметить, вид у тебя неважный. Что за субстанция повергла тебя в такое состояние?
— Это мое дело.
— Кто бы спорил. А как тебе концерт?
— Впечатляет.
— Другими словами, ты не расслышал ни одной ноты. Да и кто тебя осудит, зная о том, что занимало твои мысли? Мистера Велманна видел?
Я кивнул.
— Ты счел это убедительным доказательством?
Я не ответил, но потянулся к его пачке «Олд Голде» и вытащил сигарету.
— В подкрепление вчерашних слов я прихватил с собой вот эти фотографии фрау Дуссманн и герра Хакена, которые прибыли в Гамбург разными поездами.
Он полез в папку, что лежала перед ним на столе.
— Не надо, — остановил я его. — Я сделаю то, о чем вы просите, но при одном условии: я хочу покончить со всем этим завтра же.
— Почему, позволь спросить?
— Потому что я знаю, что не смогу долго играть эту роль.
— Что ж, это честный ответ.
— Вы просите меня уложить ее в постель и сделать вид, что ничего не произошло. Но как я могу прикоснуться к ней после того…
— Если ты не займешься с ней любовью сразу по приезде, она заподозрит…
— Я симулирую пищевое отравление или что-нибудь в этом роде.
— И все равно она может насторожиться.
— Нет. С чего ей подозревать меня? Вы ведь все держите меня за болвана, не так ли? Так почему же она решит, что я знаю ее маленький грязный секрет?
